Князь механический - Владимир Ропшинов

– Известно какое, князь императорской крови вы, – ответил мальчишка, – так что, проводить вас?

– Нет, спасибо, ступай, – сказал князь.

– Как вам будет угодно. Только уж загляните в участок-то, окажите любезность.

Он помчался по улице, но, пробежав немного, замедлил шаг. И название своей газеты больше не выкрикивал, как будто и не хотел вовсе ее продавать.

Князь не видел, почему бы ему не пойти в участок, поэтому он развернулся и пошел вверх по Сампсониевскому, в сторону казарм лейб-гвардии Московского полка. У входа в участок перед бочкой с разожженными внутри дровами стояли городовые. Они лениво покосились на Романова – в мятой шинели без погон, небритый, – но, если он сам идет в участок, зачем к нему цепляться? Там разберутся. Главное, чтобы не террорист с бомбой.

Внутри было тепло, даже жарко. На стене в большой приемной висел портрет государя, за конторкой сидел какой-то нижний полицейский чин.

– Кто таков? – сурово спросил он князя.

– К полковнику Комиссарову по неотложному делу. Позвони, вели, чтобы приехал, – ответил князь. Он поборол в себе инстинктивное желание откинуть башлык и снять фуражку. Вряд ли, конечно, его узнали бы – но на всякий случай Романов предпочел сохранять инкогнито.

– Сейчас, погоди пару минут, служивый, – сказал чин, склоняясь за конторкой.

В ту же секунду с обеих сторон князя схватили под руки двое подкравшихся сзади городовых. Полицейский высунулся обратно.

– Держи его крепче, братцы, – сказал он городовым, – да руки, руки-то ему разведи, чтоб не натворил бед!

Городовые еще сильнее заломили князю руки. Он поморщился от боли.

Из дверей вышел пристав – в форме, с шашкой на поясе.

– Зачем тебе Комиссаров, а? – закричал пристав на князя. – Убить решил? А ну-ка, – пристав повернулся к сидевшему за конторкой, – обыскать! Да смотри, аккуратнее, у него небось адская машинка в кармане припасена.

Нижний чин кряхтя вылез из-за конторки и подошел к князю.

Олег Константинович даже не испугался – ни разу в жизни ни один человек не смел повышать на него голос. Он был изумлен.

– А ну-ка стоять! Смирно! – спокойным голосом скомандовал Олег Константинович приближавшемуся к нему полицейскому. Таким же голосом его прадед, император Николай Павлович, выйдя на Сенную площадь, остановил холерный бунт. Он просто вышел и скомандовал толпе: «на колени», – и очумелая толпа, собиравшаяся идти громить дома немецких врачей, опустилась на колени как один человек. За три сотни лет всякий русский выучился повиноваться, не рассуждая, этому голосу. Жаль только, что нынешний государь был им обделен.

Полицейский чин остановился и даже вытянул руки по швам, но тут же спохватился и, ища поддержки, обернулся на пристава. Однако и пристав стоял как вкопанный. Руки державших князя городовых разжались. Он откинул башлык и снял фуражку.

– Узнаешь? – спросил князь пристава.

– Никак нет, ваше… – замялся пристав. Действительно не узнал.

– Ваше высочество, – подсказал князь, – а ну, живо звони Комиссарову.

– Сию минуту исполнить! – повернулся к полицейскому за конторкой пристав.

Полковник Комиссаров примчался на автомобиле самое большее через 15 минут после телефонного вызова из участка.

– Покорнейше прошу извинить меня и моих подчиненных, ваше высочество, – начал он еще в дверях, едва успев переступить порог и найдя глазами князя, сидевшего на деревянной скамейке для посетителей у стены, – был ведь по всем участкам разослан приказ, – тут он повернулся и впился глазами в пристава так, что тот побледнел, – если будет меня кто спрашивать, немедленно мне о том доложить, а действий никаких не предпринимать.

– Так и не предпринимали, ваше высокоблагородие, – прохрипел пристав.

Комиссаров вопросительно посмотрел на князя.

– Зачем же вы искали меня, господин Комиссаров? – спросил вместо ответа князь, и пристав облегченно вздохнул.

– Я, прошу прощения, так был встревожен опасениями, что с вами могли неучтиво обойтись, что даже и не представился. Полковник отдельного корпуса жандармов Комиссаров, Михаил Степанович. Прошу вас, ваше высочество, оказать мне честь и дать возможность довезти вас в моем автомобиле, и я по дороге все вам расскажу.

– Сразу после того, как на вас было совершено злодейское покушение и вы пропали, все Охранное отделение сбилось с ног, пытаясь вас найти, Олег Константинович, – сказал, уже сидя в автомобиле, жандармский полковник, сжимая одну свою узкую ладошку в другой.

– Да, я решил, что по дороге домой меня может ждать еще одна засада, поэтому предпочел исчезнуть на несколько дней. Жил среди простых обывателей.

– Наверное, это сложно назвать приятными днями, – сочувственно вздохнул Комиссаров.

– Отчего же? Довольно поучительно. Но как вы узнали, что я нахожусь именно на Выборгской стороне?

– Никак не узнал. Состоящим у нас на службе газетчикам (а это почти все петроградские газетчики) было приказано бегать с этой газетой и выкрикивать новость. Новости уже два дня, поэтому никто посторонний заинтересоваться ей не мог. Ну а если бы и заинтересовался – купил бы старую газету, только и всего. Мальчишкам раздали ваш портрет и велели, как только вы к ним обратитесь, направить вас в ближайший полицейский участок. А вы не могли не обратиться. Не может человек не заинтересоваться, что пишут в газетах об его смерти. По всем же участкам разослали приказ, как вы появитесь, звонить мне. Но, видимо, приказ не всюду дошел. Это не совсем наше ведомство, поэтому я не могу за него отвечать, вынужден только извиниться. Где, кстати, вы встретили газетчика?

– На Сампсониевском. А что?

– Ничего. Тому, кто вас найдет, должна быть выплачена премия – и надо знать, кому ее платить. Я бы действительно, князь, не рекомендовал вам возвращаться в Мраморный дворец. Большие окна, очень хорошо простреливаются, к тому же он недостаточно защищен на случай внезапного нападения. Советовал бы вам, если вы сочтете это возможным, на время нашего расследования поселиться в Главном штабе, там, насколько я знаю, есть апартаменты для офицеров. Хотя, конечно, этот вопрос предварительно требует обсуждения с Михаилом Васильевичем Алексеевым.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Романов, – надеюсь, Михаил Васильевич не откажет нам в этой любезности.

XVII

Окна кабинета начальника Генерального штаба, героя Германской войны генерал-адъютанта Алексеева выходили на Дворцовую площадь. Тяжелые жалюзи светомаскировки, установленные еще в 1917 году, когда в Петрограде опасались ночных налетов немецких цеппелинов с баз в захваченной Риге, были полуприкрыты – Главный штаб не нуждался в тусклом свете зимнего петроградского неба. В простенке, над столом с телефонами и аппаратом пневматической почты висел портрет государя в полевой форме лейб-гвардии Кирасирского полка. Конь в противогазе был поднят на дыбы, а сам государь в каске, окрашенной хаки, застыл, как его прадед на Исаакиевской площади. В белой изразцовой печке горел газ, подведенный туда по тонкой никелированной трубке, и печь наполняла всю комнату теплом, таким востребованным в это время в этом городе.

Генерал Алексеев в простом полевом мундире с крестом Святой Анны встретил князя и жандармского полковника на входе. Своими круглыми очками и закрученными кверху усами немолодой уже генерал напоминал доброго чеховского доктора. Олег Константинович любил его. Они познакомились в конце 1915 года, когда император Николай возложил на себя обязанности Верховного главнокомандующего, а Алексеев возглавил штаб его Ставки и фактически руководил всеми действиями русской армии вплоть до взятия Берлина в 1918 году. Романов знал, что внешность не обманывает, и Алексеев – действительно добрый чеховский доктор. Генерал к князю относился по-отечески заботливо, навсегда запомнив его отважным 23-летним юношей с тяжелым ранением, чудом избежавшим смерти.

– Я по поручению руководителя петроградского Охранного отделения статского советника Рачковского уполномочен заниматься расследованием покушения на Олега Константиновича, – рассказывал Комиссаров, сидя на невысоком диванчике напротив князя и генерала, – и рекомендовал ему, пока мы не установим личности покушавшихся и не раскроем всю их организацию, поселиться в каком-либо более надежном месте, чем Мраморный дворец.

– Конечно, я буду счастлив предоставить Олегу Константиновичу все, что только могу, до тех пор, пока у него будет в этом потребность, – сказал генерал.

– Есть ли у вас, Михаил Степанович, предположения, кто мог желать моей смерти? – спросил князь.

– Вообще-то по правилам сыскного дела я сам должен задать вам этот вопрос, – усмехнулся Комиссаров, – и попросить вас как можно подробнее рассказать все, что может иметь отношение до попытки вашего убийства.