Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В России же быстро росло именно сельское население: 71,7 млн в 1885 г., 81,4 в 1897 г. и 103,2 млн в 1914 г. Свыше половины прироста сельского населения не поглощалось промышленностью и оставалось в деревне. В начале XX века увеличение численности рабочей силы в промышленности стало почти полностью обеспечиваться за счет естественного прироста самого городского населения. В 1900–1908 гг. общая численность рабочих возрастала ежегодно на 1,7 %, что равно естественному приросту населения. Ни о каком бурном росте не было и речи, промышленный город стал анклавом капитализма, окруженным морем беднеющего крестьянства.
В 1913 г. в Киеве прошел I Всероссийский сельскохозяйственный съезд, в решении которого было сказано: «Группы мельчайших хозяйств включают в себя главную по численности часть сельскохозяйственного населения… Создание устойчивости в материальном положении этих групп составляет вопрос первейшей государственной важности, развитие же обрабатывающей промышленности не дает надежды на безболезненное поглощение обезземеливающегося населения» [77].
С.В. Онищук, опираясь на данные А. Финн-Енотаевского (Современное хозяйство России. СПб., 1911), пишет: «В России возникает невиданное в странах индустриального мира явление – секторный разрыв между промышленностью и сельским хозяйством. Данный феномен выражается в долговременном прекращении перекачки рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность вследствие снижения производства в расчете на одного занятого в земледелии… Возникновение секторного разрыва между промышленностью и сельским хозяйством явилось решающим фактором, обусловившим буржуазно-крестьянскую революцию 1905–1907 гг… Производство зерна на душу населения сократилось с 25 пудов в 1900–1904 гг. до 22 пудов в 1905–1909 гг. Катастрофические масштабы приобрел процесс абсолютного обнищания крестьянства перенаселенного центра страны» [78].
После революции 1905–1907 г. правительство решилось на крайний эксперимент (experimentum crucis) – реформу Столыпина, «прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве». Задумано было так: если принудить крестьянина к выходу из общины с наделом, то произойдет быстрое расслоение крестьян, богатые скупят все наделы и станут фермерами, а остальные – батраками. Получится капитализм на селе, как называли, «опора строя».
Советники соединяли части английской и прусской политэкономий. Многие из правых считали, что идея реформы не отвечала реальности. Разрушительная идея программы Столыпина пугала даже либералов – поборников модернизации по западному типу. Е.Н. Трубецкой писал в 1906 г., что Столыпин, «содействуя образованию мелкой частной собственности, вкрапленной в общинные владения…, ставит крестьянское хозяйство в совершенно невозможные условия». Он предвидел, что в политическом плане это ведет «к возбуждению одной части крестьянского населения против другой» и предлагал не поддерживать реформу именно из-за того, что она вызовет «раздор и междоусобье в крестьянской среде».
Аграрное перенаселение создало порочные круги столь фундаментального характера, что их никак не могла разорвать реформа, не предполагавшая крупных вложений ресурсов в сельское хозяйство. Но группа московских («прогрессивных») миллионеров выступила в 1906 г. в поддержку Столыпинской реформы и заявила: «Дифференциации мы нисколько не боимся… Из 100 полуголодных будет 20 хороших хозяев, а 80 батраков. Мы сентиментальностью не страдаем. Наши идеалы – англосаксонские. Помогать в первую очередь нужно сильным людям. А слабеньких да нытиков мы жалеть не умеем» [79].
Главным в опыте реформы было то, что трудовые крестьянские хозяйства, выйдя из общины и даже приобретя, с большими лишениями, дополнительные наделы, быстро теряли землю. Кто же ее скупал? Газеты того времени писали, что землю покупают в основном «те деревенские богатеи, которые до того времени не вели собственного сельского хозяйства и занимались торговлей или мелким ростовщичеством».
Столыпин, по типу образования и мышления ученый, проверил очень важную альтернативу, на которую возлагали надежды и марксисты. Он вел свою неудавшуюся реформу почти как научный эксперимент, регулярно «выкладывал» эмпирические результаты, так что за реформой можно было следить по надежным фактическим данным (в отличие от аграрной реформы 90-х годов XX в.).
В 1911 г. газета «Речь» писала: «добрая половина крестьянских посевных земель находится в руках городских кулаков, скупивших по 30 и более наделов». В Ставропольской губернии земля скупалась в больших размерах «торговцами и другими лицами некрестьянского звания. Сплошь и рядом землеустроитель вынужден отводить участки посторонним лицам в размере 100, 200, 300 и более дес.»[25]. Зачем скупали землю кулаки? Прежде всего в целях сдачи ее в аренду – за отработки (бесплатный труд) или исполу (за половину урожая). Переход земли из наделов в аренду означал обогащение сельских паразитов-рантье за счет регресса хозяйства и страданий крестьянина.
Банк покупал у выходящих из общины крестьян землю в среднем по 45 руб. за десятину, а продавал землю по цене до 150 руб. Вот вывод ученых того времени: «Продавая земельные участки по невероятно вздутой цене и в то же время беспощадно взыскивая платежи, банк в конце концов приводил к разорению своих наименее имущих и состоятельных покупателей, и последние нередко или оказывались вынужденными добровольно продавать свои участки и оставаться совсем без земли, или насильственно удалялись, “сгонялись” самим банком за неисправный взнос платежей».
Россия в начале XX в. могла обеспечить средствами для интенсивного хозяйства лишь кучку капиталистических хозяйств помещиков (на производство 20 % товарного хлеба), но не более. Остальное – горбом крестьян. В 1910 г. в России в работе было 8 млн деревянных сох, более 3 млн деревянных плугов и 5,5 млн железных плугов. Соха дополняла плуг, а не воевала с ним.
Обещанной помощи от государства крестьяне, выделявшиеся на хутора, не получили. Историк А.В. Ефременко пишет на основании отчетов о реформе и исследований 1914–1915 гг.: «Переход к хуторскому землевладению, при всей его экономической выгоде и агрономической целесообразности, не мог не ухудшить материальное положение новых собственников, так как все денежные средства их в начальный период шли главным образом на самые неотложные расходы, связанные с возделыванием земли или переносом построек. Тем не менее с 1907 по 1913 г. денежное вспомоществование получили лишь 307 365 таких домохозяйств, или 27,6 % всех перешедших к единоличному землевладению. Общая же сумма выданных им за семь лет пособий и ссуд составила 26,8 млн руб., или в среднем 87,2 руб. на один двор… Такими деньгами никого на хутор заманить было нельзя, тем более что почти 95 % общей суммы материального содействия при землеустройстве выдавались в виде ссуд, а безвозвратные пособия составляли только 5 %» [80].
В приговорах и наказах 1905–1907 гг. крестьяне отвергали реформу Столыпина принципиально и непримиримо. Л.Т. Сенчакова подчеркивает, что в приговорах и наказах нет ни одного, в котором выражалась бы поддержка этой реформы [81].
Т. Шанин делает обзор выступлений делегатов двух съездов 1905 г., на которых было достигнуто общее согласие относительно идеального будущего. Он пишет: «Крестьянские делегаты продемонстрировали
