Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI) - Чарльз Диккенс

Тут силы мистера Пекснифа истощились, и он был вынужден снова подкрепиться. Подкрепившись, он плотно заткнул сосуд пробкой, с таким видом, будто затыкал фонтан красноречия, исчерпав предмет беседы, после чего заснул на целых три перегона.

Люди, засыпая в дилижансе, имеют обыкновение просыпаться не в духе, чувствуя, что ноги у них затекли, а мозоли ноют, как никогда. Мистер Пексниф, не будучи избавлен от общей для всех смертных участи, почувствовал себя после легкой дремоты жертвой этих немощей до такой степени, что не в силах был противиться искушению выместить свои страдания на дочерях, и уж начал было лягаться и производить ногами разные другие неожиданные движения, как вдруг дилижанс остановился, и после некоторой задержки дверца его отворилась.

- Ну, так смотрите же, - произнес в темноте чей-то резкий, пронзительный голос. - Мы с сыном садимся внутрь, потому что на империале все полно, но вы согласились взять с нас ту же цену, что и за наружные места. Решено и подписано, мы дороже не заплатим. Так, что ли?

- Ладно, сэр, - ответил кондуктор.

- Внутри кто-нибудь есть? - осведомился тот же голос.

- Трое пассажиров, - сообщил кондуктор.

- Тогда я попрошу этих трех пассажиров засвидетельствовать нашу сделку, если они будут настолько любезны, - сказал тот же голос. - Ну, сынок, а теперь, я думаю, мы можем садиться, ничего не опасаясь.

И в соответствии с этими словами два пассажира заняли места в дилижансе, которому парламентским актом торжественно разрешалось перевозить до шести человек, при условии если они окажутся налицо.

- Вот это повезло! - прошептал старик, когда дилижанс тронулся с места. - Это ты ловко сообразил. Хи-хи-хи! Да мы бы и не могли ехать снаружи. Я бы умер от ревматизма!

Пришло ли в голову почтительному сыну, что он несколько перестарался, заботясь о продлении родительской жизни, или холод испортил ему настроение, неизвестно. Только вместо ответа он угостил своего папашу основательным толчком в бок, отчего добрый старик раскашлялся на целых пять минут без перерыва и довел мистера Пекснифа до такой степени раздражения, что у того вырвалось наконец - и совершенно неожиданно:

- Нет места! В этом дилижансе нет места для джентльмена с такой простудой!

- Это у меня не простуда, - ответил старик после некоторого молчания, это у меня грудной кашель, Пексниф.

Голос и манера говорить, невозмутимое спокойствие говорившего, присутствие сына и знакомство с мистером Пекснифом - все это взятое вместе помогло определить личность незнакомца настолько, что никакая ошибка была невозможна.

- Гм! Я думал, что адресуюсь к незнакомцу, - заметил мистер Пексниф, возвращаясь к обычной своей кротости. - А оказывается, я адресуюсь к родственнику. Пусть мистер Энтони Чезлвит и сын его мистер Джонас, - это они, дорогие мои дети, путешествуют с нами, - извинят меня за резкие, по-видимому, слова. В мои намерения не входило оскорблять чувства людей, связанных со мною родственными узами. Я, может быть, и лицемер, - ядовито заметил мистер Пексниф, - но все-таки не скотина.

- Ну-ну! - сказал старик. - Что в этом слове такого особенного, Пексниф? Подумаешь, лицемер! Да мы и все лицемеры. Кто из нас в тот день не лицемерил? Если б я не думал, что мы все стоим друг друга, я бы вас не обозвал этим словом. Да мы бы тогда и не собрались вместе, если бы не были лицемерами. Единственная разница между вами и всеми остальными... - хотите я вам сейчас скажу, - в чем разница между вами и всеми остальными?

- Если вам угодно, уважаемый сэр, если вам угодно.

- Вот ведь что в вас всего досаднее, - продолжал старик, - никогда у вас нет ни союзников, ни товарищей в ваших плутнях; вы всякого проведете, даже и того, кто сам на эти дела мастер, а держитесь так, будто бы вы хи-хи-хи! - будто бы вы и сами себе верите. Я бы мог держать пари на изрядную сумму, - продолжал старик, - если бы я вообще держал пари, только я этого никогда не делал и не сделаю, - что вы даже перед родными дочерьми ломаете комедию и разыгрываете святого. А я вот, если задумал какое-нибудь дельце, сейчас же все рассказываю Джонасу, и мы вместе его обсуждаем. Вы на меня не обиделись, Пексниф?

- Помилуйте, уважаемый сэр! - воскликнул мистер Пексниф таким тоном, как будто выслушал самый лестный комплимент, какой только можно себе представить.

- В Лондон направляетесь, мистер Пексниф? - спросил сын.

- Да, мистер Джонас, в Лондон. Надеюсь, мы будем иметь удовольствие всю дорогу ехать в вашем обществе?

- Ну, ей-богу, на этот счет вы уж лучше спросите папашу, - сказал Джонас. - Я не хочу проговариваться. А то как бы чего не вышло.

Мистера Пекснифа, надо сказать, очень развеселил такой ответ. Когда его веселье несколько приутихло, мистер Джонас дал ему понять, что они с родителем действительно едут к себе домой, в столицу, и что они находятся в этих местах со дня достопамятного семейного собрания, имея в виду некоторое небезвыгодное помещение капитала, ради чего они и прибыли сюда, ибо, как сообщил мистер Джонас, у них с папашей в обычае, ежели есть такая возможность - подшибать одним камнем двух воробьев сразу и бросать кильку в воду только в том случае, если есть надежда поймать на нее кита. Сообщив эти скудные, но содержательные сведения, Джонас сказал, что "если Пекснифу все равно, он пересадит его к папаше, а сам поболтает с барышнями", и, во исполнение этого учтивого намерения, освободив место рядом с почтенным старичком, устроился в уголке напротив, бок о бок с прелестной мисс Мерси.

Воспитание мистера Джонаса было самое строгое и с колыбели имело в виду главным образом корысть. Первое слово, которое он научился складывать, было "деньги", а второе (когда он добрался до трехсложных слов) - "нажива". В этом воспитании не было бы, можно сказать, ничего предосудительного, если бы не два минуса, которых заблаговременно никоим образом не мог предусмотреть его дальновидный родитель. Одним из этих минусов было то, что, выучившись у папаши водить за нос кого угодно, Джонас приобрел склонность водить за нос и самого почтенного наставника. А второй заключался в том, что, еще смолоду привыкнув на все смотреть с точки зрения собственника, он и на своего родителя мало-помалу перенес этот взгляд и не без досады усматривал в нем известного рода личное достояние, которое не имеет никакого права разгуливать на свободе, а подлежит заключению в особого рода железный сейф, именуемый в просторечии гробом, и сдаче на хранение за кладбищенскую ограду.

- Ну, сестрица, - сказал мистер Джонас, - ведь мы с вами родня все-таки, хоть и седьмая вода на киселе... Так, значит, вы едете в Лондон?

Мисс Мерси ответила утвердительно и тут же, ущипнув старшую сестру за плечо, принялась хихикать без удержу.

- В Лондоне кавалеров видимо-невидимо, сестрица! - сказал мистер Джонас, слегка прикасаясь к ней локтем.

- Ну и что ж такого! - воскликнула молодая девушка. - Не съедят же они нас, я думаю! - Она произнесла это, сильно жеманясь, и, будучи больше не в силах бороться с душившим ее смехом, уткнулась в сестрину шаль.

- Мерри! - воскликнула эта более рассудительная особа. - Право, мне стыдно за тебя! Что с тобой делается, шальная ты девчонка? - В ответ на что мисс Мерри, конечно, расхохоталась еще сильнее.

- Я еще в тот день заметил, что глаза у нее шалые, - сказал мистер Джонас, обращаясь к Чарити. - Зато вы сидите смирно! И в тот раз примерно себя вели, сестрица!

- Ох, старомодное чучело! - шептала Мерри, давясь от смеха. - Черри, милая, садись-ка лучше ты рядом с ним, право. Если он со мной будет еще разговаривать, я помру тут же, не сходя с места; честное слово, помру!

С этими словами резвое создание соскочило со своего места и тут же, во избежание такого фатального исхода, усадило сестру рядом с кузеном.

- Не бойтесь стеснить меня, - сказал мистер Джонас. - Я даже люблю, когда меня притиснут барышни. Садитесь еще поближе, сестрица.

- Нет, благодарю вас, - сказала Чарити.

- А та, другая, опять смеется, - сказал мистер Джонас, - над моим папашей, должно быть. И, ей-богу, не удивительно. А если он еще наденет свой старый ночной колпак, я уж и не знаю, что с ней сделается! Это не мой папаша храпит, мистер Пексниф?

- Да, мистер Джонас.

- Наступите ему на ногу, будьте так любезны, - попросил молодой джентльмен. - Подагра у него на той ноге, что поближе к вам.

Так как мистер Пексниф не сразу решился оказать старику эту дружескую услугу, мистер Джонас взялся за дело сам, в то же время крикнув отцу в самое ухо:

- Ну, проснись же, папаша, а не то опять вас будет душить во сне; я уж знаю, опять завопите. Вас когда-нибудь душило во сне, сестрица? - понизив голос, спросил он свою соседку с присущей ему галантностью.

- Случается иногда, - ответила Чарити. - Не очень часто.

- А ту, другую? - спросил мистер Джонас, помолчав. - Ее когда-нибудь душит во сне?

- Не знаю, - ответила Чарити. - Спросите у нее лучше сами.