Чемпионы Черноморского флота - Greko
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наша работа! — похвастался убых, волочивший грязную тушу. — Ночью подкрались и сожгли.
— Молодечеством похвастать?
— Нет, железо с медью будет потихоньку таскать.
Надо заметить, что местный способ сбора металлолома заметно отличался от принятого в будущем. Мне как-то не доводилось слышать, чтобы охотники за цветными металлами действовали под пушечными дулами и сжигали транспортные средства немалой стоимости.
— Продайте мне кабана! — озадачил я убыхов.
— Неужто сам хочешь повеселиться? — изумились они.
— А за рубль? — я подкинул в воздухе серебряную монетку.
Черкесы переглянулись. Алчность победила тягу к розыгрышам. Мне вручили веревку, за которую была привязана туша. Я передал ее Ахмету. Дал знак своим бодигардам следовать за мной.
— Цекери! Присмотри за Кочениссой! — отдал приказ.
Пшекуи-ок тщетно пытался сохранить на лице серьезное выражение. Чертенята в глазах выдавали его с головой.
…Торжище было устроено между спуском к реке от крепости, на обширной площадке, прозванной майданом. Прибывавшие с восточной стороны торговцы выстраивались в одну линию спиной к лесу. По флангам этого длинного ряда выстроились две полуроты солдат, в которых я безошибочно узнал эриванцев. Стояли без ружей, составив их в козлы. Но были готовы в любую минуту их расхватать. Предусмотрительно. Среди продавцов встречались группы хмурых убыхов свирепого разбойничьего вида. Они не торговали, а высматривали уязвимости крепости. Нетрудно было догадаться, что это были лазутчики князя Берзега.
Покупатели теснились в шагах пяти от продавцов, образуя нейтральную полосу, подобие улицы. По ней прохаживались дежурные по базару, в задачу которых входило решение торговых споров. Шум стоял необычайный. Все жарко торговались. Горцы что только не предлагали: фрукты, мед в сотах, тканые ковры местного изделия, копченый сыр, кукурузную муку, разную живность — барашков, молодых бычков, кур, уток, иногда убитого оленя, козла, медведя. Турки и какие-то странного вида черкесы расхваливали свой товар — хороший турецкий табак, ситец русского и английского производства, превосходный ром, коньяк и даже некоторые испанские и французские вина.
— Один манэт — бутылка рома, — помогал сторговаться грек-переводчик какому-то офицеру.
— Что за «манэт»?
— Рубль, серебряный рубль, — охотно объяснял урум.
— Одна бутылка? — возмущался офицер.
— Бэри, бэри! — продавец не выдержал и сунул русскому сразу три бутылки.
— Давай еще табаку и халвы! — азартно воскликнул офицер.
— Бэри! Манэт давай! — торговец зачерпнул большую жменю табаку и сыпанул ее в кулек.
Довольный офицер расплатился и приказал денщику:
— Пойди купи на один абаз столько фруктов, сколько сможешь унести.
Официально абаз шел по двадцать копеек серебром. Горцы брали любой чекан — грузинский, русский, турецкий, — лишь бы монета была подходящего размера и с любым рельефным изображением[1]. В ходу было и золото. Но только не ассигнации и медь.
Наше появление с кабаном, которого тащили на лямках мои телохранители, заставило умолкнуть весь базар. Но не надолго. Продавцы изумленно зацокали, когда к туше бросились сразу несколько покупателей. Среди них я, к своей радости, увидел знакомого. Унтер-офицера Рукевича!
«Что он тут делает? Разве писарей берут в экспедиции?» — удивился я.
— Дэсят манэт! — заорал я громко, подражая местному говору.
Базар ахнул.
— Побойся бога, азиатец! — возмутился Рукевич, меня не узнавший из-за башлыка, которым я закутал лицо. На торжище многие так ходили.
— Апполинарий! Это я, поручик Варваци! — тихо шепнул я на ухо унтеру.
К чести моего сослуживца по Эриванскому полку, он не растерялся. Моментально мне подыграл.
— Пять манэт! Пять!
— Восемь!
— Давай! — хлопнул мне по руке унтер. — Только уговор! Поможешь мне тушу в крепость затащить!
Я победно оглянулся на примкнувших к моей группе убыхов, которые продали мне кабана. Они яростно затрещали на своем «гыр-гыр», но несложно догадаться, о чем шел спич. Их диалог можно было перевести примерно так:
— Чертовы урумы! Хуже армян и джугутов[2]! Везде свою выгоду найдут!
— С ума сойти! За какого-то грязного кабана дали цену четырех баранов!
— Эй, брат! Кажется, в лесу еще кабаны остались! Нужно торопиться, пока остальные не расчухали!
Убыхи бросились сломя голову к своим коням.
— Ждите здесь! — приказал я своим бодигардам.
Впрягся в лямки вместе с Рукевичем и потащил кабана в крепость.
— Писарь! Ты что здесь делаешь?
— Уже не писарь, — победно взглянул на меня Апполинарий и скосил глаза на Георгиевский солдатский крест на мундире. — Вернулся в родную строевую роту.
— Поздравляю с Георгиевским крестом! За что получил? Когда ждать производства в офицеры?
— Получил за спасение погибающих во время шторма. А до производства придется ждать не меньше года. Нас, разжалованных в солдаты, быстро не награждают офицерским чином. И лишь по личному распоряжению Государя[3].
— Я здесь тоже из-за шторма. Прибыл вытаскивать из плена моряков.
— Да вы что? — Рукевич поразился так, что встал как столб.
— Тащи, унтер, тащи! Не привлекай внимание. Кто есть в крепости из старших офицеров нашего полка?
— Подполковник Резануйлов.
— Не знаю такого. А кто командует?
— Генерал-майор Симборский. Андрей Михайлович.
— Сразу веди меня к нему.
— Слушаюсь!
— Прекрати! Давай без чинов.
— Раз без чинов, позвольте вопрос? Почему поручик?
— Произведен за отличие через чин!
— Ничего себе! Даже боюсь спросить, за что!
— Вот и не спрашивай.
— Понял!
Зашли в крепость. Рукевич выступал в роли гида.
— Тут у нас кордегардия. Направо госпиталь с цейхгаузом. За ним жилье маркитанта. Далее запасной пороховой погреб. Стоки для сбора дождевых вод.
— Полли, ты ври да не завирайся! Вижу пока груды камня, досок и кирпича.
— Эка вы меня на англицкий манер окрестили. Мне нравится.
— И меня зови Коста.
Рукевич кивнул. Не успел и шагу сделать, как раздался окрик.
— Унтер! Почему посторонние в крепости⁈ Кто разрешил⁈
Ба! Еще один старый знакомый. Штаб-офицер Малыхин! Делать нечего: этот прицепится — не отстанет. Я приоткрыл башлык.
— Иди ты! —
