Конан. Пришествие варвара (сборник) - Роберт Говард

– А ну, ребята!.. – проревел он, спуская звенящую тетиву. – Покажем этим собакам, что наши глотки не так просто перерезать. Хватит надсаживаться на веслах, они все равно возьмут нас на абордаж, так какая разница, умереть прямо здесь или в полусотне ярдов отсюда?

Повинуясь его приказу, аргосцы побросали весла и стали вооружаться. Они успели выстрелить в лучшем случае по одному разу, и их атаковали пираты. Неуправляемый «Аргус» медленно поворачивался, и окованный сталью таран «Тигрицы» со скрежетом врезался ему прямо в бок. Полетели и впились в палубу абордажные крючья. С носовой палубы черные воины обрушили вниз град стрел, чьи наконечники легко пронзали стеганые доспехи обреченных аргосцев. А потом с копьями наготове пираты прыгали на палубу «Аргуса», дабы завершить бой.

Палубу пиратского корабля усеяли мертвые тела – свидетельство меткости Конана.

Кровавая резня продолжалась недолго. Крепкие, закаленные мореходы мало что могли противопоставить опытным головорезам, и те очень быстро истребили их до последнего человека. Но этим последним человеком остался Конан, и, как следовало ожидать, битва приняла неожиданный оборот.

Когда «Тигрица» протаранила купеческую галеру, он стоял на корме, находясь на одном уровне с палубой пиратов. В момент удара ему удалось устоять на ногах, потеряв только лук. Через борт на него бросился рослый корсар, но Конан еще в полете встретил его взмахом меча. Длинный клинок рассек торс нападавшего, пройдя сквозь кости и плоть, так что ноги полетели в одну сторону, а голова и руки – в другую. Ярость Конана оставила лежать на палубе еще нескольких разбойников, сунувшихся к нему следом за первым, – и вот, перемахнув через борт, он сам оказался на палубе «Тигрицы»!

В тот же миг кругом него завертелся ураган мелькающих копий и занесенных дубинок, но Конан, закованный в сталь, перемещался до того быстро, что уследить за ним казалось невозможным. Копья пронзали пустой воздух или гнулись о его латы, зато длинный аквилонский меч без устали пел врагам погребальные песни. Конана осеняло боевое неистовство, которым славилось его племя, взор затуманила алая пелена неукротимого бешенства. Расколотые черепа, проломленные ребра, выпущенные кишки – Конан шел по вражеской палубе, собирая кровавую жатву.

Против его брони оружие пиратов было бессильно. Прислонившись спиной к мачте, он убивал, пока враги не отшатнулись прочь, задыхаясь от ярости и испуга.

И вот, когда они уже занесли копья, чтобы метнуть их все разом, а Конан, напрягшись, ждал мгновения, чтобы прыгнуть вперед и, может быть, умереть, – резкий окрик остановил изготовившихся к бою мужчин. Все замерли одновременно – черные гиганты с копьями в поднятых руках и северянин в кольчуге, сжимающий окровавленный меч.

Ворвавшись в круг своих воинов, Бёлит заставила их опустить копья. Потом повернулась к Конану. Ее грудь вздымалась, глаза сверкали. Свирепый киммериец смотрел на нее в немом изумлении. Бёлит была сложена, точно богиня, пышно-роскошная и невероятно стройная одновременно. Единственным одеянием ей служил широкий шелковый пояс. Ее тело отливало слоновой костью, великолепная грудь притягивала взор, и Конан, несмотря на угар боя, возжелал предводительницу кровожадных пиратов. Ее черные волосы, густые и непроглядные, точно стигийская ночь, – какими блестящими волнами окутывали они ее гибкую спину! А каким огнем пылали глаза, устремленные на киммерийца!

Она казалась дикой, точно ветер пустыни, она была сильной и опасной, точно пантера. Женщина подошла к Конану вплотную, не обращая никакого внимания на длинный меч, с которого стекала кровь ее воинов. Она даже задела клинок крутым бедром и, сделав еще шаг, прямо посмотрела в суровые синие глаза северянина.

– Кто ты? – требовательно спросили алые губы. – Клянусь Иштар! Никогда еще не встречала подобных тебе, а ведь я избороздила моря от побережий Зингары до объятого пламенем юга! Откуда ты взялся?

– Из Аргоса, – бросил он коротко, ежесекундно опасаясь ловушки.

Пусть только попробует протянуть изящную ручку к драгоценному кинжалу на поясе, и он вкатит ей оплеуху, чтобы не сразу смогла подняться!.. Но это говорил разум воина, а сердце уже твердило свое: «Бой окончен». Слишком много женщин – и цивилизованных, и дикарок – искало в разное время его крепких объятий, так что Конан с первого взгляда узнал огонь, разгоревшийся в глазах Бёлит.

– Ты не похож на мягкотелого хайборийца, – фыркнула она в ответ. – В тебе – крепость и ярость серого волка. Зоркость твоих глаз не успели притупить городские огни, твое тело не изнежено жизнью среди мраморных стен!

– Я Конан из Киммерии.

Для жителей здешних стран Север был чем-то наполовину сказочным и смутным. Там жили свирепые голубоглазые исполины, изредка покидавшие свои ледяные твердыни, и тогда никому не ведать спасения от огня и меча. В Шем они, впрочем, ни разу доселе не забирались, и шемитка Бёлит не разбиралась, кто есть кто – асиры, ваниры, киммерийцы. Зато сработал глубинный женский инстинкт, безошибочно распознавший: перед ней мужчина, созданный для нее. И не имело особого значения, к какому именно народу он принадлежал. Происхождение северянина лишь добавляло ему таинственности, а с нею и привлекательности.

– А я – Бёлит! – воскликнула она тоном, каким другие женщины говорят «я – королева!». – Гляди же на меня, Конан! – продолжала она, широко раскидывая руки. – Перед тобой Бёлит, владычица Черного побережья! О тигр Севера, холодный сын заснеженных гор! Закружи меня в неистовом вихре страсти! Мы вместе пройдем все пределы суши и моря! Я – королева по праву огня и стали и вооруженной руки, так стань же моим королем!

Конан посмотрел на заляпанных кровью пиратов, ожидая вспышек гнева и ревности. И ничего подобного не увидел. Черты воинов не отражали даже боевого исступления, успевшего угаснуть за прошедшие мгновения. И тогда Конан понял: для них Бёлит была чем-то большим, нежели просто женщина. Она была богиней, чью волю они и не думали оспаривать. Киммериец покосился на бедный «Аргус», который все также беспомощно переваливался с борта на борт, удерживаемый лишь абордажными крючьями. Его палубы были сплошь залиты кровью, и даже волны, плескавшие на борта, окрашивала багровая муть. Вдали синел берег, океанская даль отсвечивала зеленоватым. А прямо перед Конаном, призывно раскрыв объятия, стояла великолепная женщина, и душа варвара невольно отозвалась на призыв. Пройти неизведанные просторы рука об руку с этой молодой тигрицей, любить ее, сражаться и грабить…

– Ладно, – проговорил он, отряхивая меч. – Я пойду с тобой.

– Эй, Н’Яга! – Голос Бёлит прозвенел, как спущенная тетива. – Тащи сюда свои зелья, перевяжешь раны господина! Остальные – забирайте добычу и рубите канаты!

Конан сел на палубу, привалился спиной к фальшборту и позволил старому шаману заняться ранами. Скоро весь груз с несчастного «Аргуса» перетащили на «Тигрицу» и убрали в рундуки под палубой. Тела убитых купцов и погибших пиратов побросали в море привлеченным кровью акулам, а раненых чернокожих уложили на палубу для перевязки. Потом выдернули абордажные крючья, и «Аргус» с проломленным дном начал медленно погружаться в кровавое море, а «Тигрица», размеренно работая веслами, направилась к югу.

Сгущались сумерки, и глаза Бёлит сверкали в полутьме, как у пантеры в лесу. Поднявшись на корму, где сидел Конан, она сорвала с себя украшения, сняла сандалии и шелковую набедренную повязку и все это сложила у ног своего избранника. Потом поднялась на цыпочки, вскинула руки над головой – нагой белый силуэт, мерцающий в потемках, – и выкрикнула, обращаясь к глазевшей команде:

– Смотрите, жадные волки синих морей, на брачный танец Бёлит, чьи предки были королями Аскалона!

И она пустилась в пляску – как ветер в песчаной пустыне, как пламя, танцующее на углях. Все было в ее танце – и призыв к зачатию и рождению, и зов смерти. Движения танцовщицы, то резкие и хлесткие, то плавные и нежные, завораживали. Не в силах отвести взгляд раненые, распростертые на досках, забывали о тяжелых увечьях и смерти… И вот, когда в синих бархатных сумерках проглянули яркие звезды, Бёлит в последний раз завертелась волчком – и со страстным возгласом простерлась перед киммерийцем. Конан заключил ее в объятия – тяжко дышащую, дрожащую – и крепко прижал к своей все еще покрытой латами груди.

II. Черный лотос

Когда нечистый дух отвел глаза ейВ той крепости с разбитыми стенами,И вот меня уж бешенство терзает,Как если бы соперник встал меж нами…

«Тигрица» шла на юг, и черные деревни содрогались от ужаса. В ночи тревожно били тамтамы, передавая известие, будто морская демоница нашла себе достойную пару – железного человека, чей гнев сродни ярости подстреленного льва. Немногие спасшиеся с разгромленных ими стигийских судов поминали Бёлит с неизменным проклятием – и тоже в один голос рассказывали о ее спутнике, белокожем воителе с синими глазами. Так и получилось, что стигийские владыки запомнили этого человека, запомнили надолго, – и такой памяти суждено было принести горькие плоды годы спустя.