Историк - Элизабет Костова

— Осторожней, — сказал отец, ухватив меня сзади за подол свитера/

Лодочник уже подводил лодку к причалу островка, за которым стояла деревня с красивой старой церковью. Набросив конец на причальную тумбу, он протянул мне узловатую ладонь, чтобы помочь выйти. Отец расплатился с ним несколькими цветными социалистическими бумажками, и старик тронул пальцами берет. Забираясь обратно к своей скамье, он обернулся.

— Ваша дочка? — прокричал он по-английски. — Дочка?

— Да… — Отец выглядел удивленным.

— Благословляю ее, — просто сказал старик и начертил передо мной в воздухе крест.

Отец нашел нам квартиру с окнами на материк, а потом мы поужинали в открытом ресторанчике у причала. Медленно вечерело, и над морем уже показались первые звезды. Бриз стал холодней и доносил полюбившиеся мне запахи: кипарис, лаванда, розмарин и тимьян.

— Почему приятные запахи в темноте сильнее? — спросила я отца.

Мне и вправду было непонятно, но в то же время вопрос помогал оттянуть разговор о другом. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя среди огней и людских разговоров, хотя бы на минуту забыть о старческой дрожи отцовских рук.

— Правда? — Он отвечал рассеянно, но мне стало легче. Я сжала его руку, чтобы остановить дрожь, он с тем же отсутствующим видом обнял пальцами мою ладонь. Он был слишком молод, чтобы вот так состариться. Силуэты гор на большой земле плясали почти над самой водой, нависали над нашим островком. Когда почти двадцать лет спустя в тех горах завязалась гражданская война, я закрывала глаза, вспоминала их и дивилась. На их склонах не была места войскам. Горы, вспоминавшиеся мне, казались девственными, лишенными человеческого присутствия: приют опустевших руин, стороживших прибрежные монастыри.

ГЛАВА 19

Когда Элен Росси швырнула книгу — которую, очевидно, считала костью раздора между нами — на обеденный стол, мне показалось, что все кафе должно обратиться в бегство или что сейчас кто-то с криком «Ага!» бросится на нас с ножом. Разумеется, ничего подобного не случилось, а девушка сидела, глядя на меня с ядовитым удовольствием. Могла ли эта женщина, медленно спросил я себя, с ее застарелой обидой и научной вендеттой против Росси пойти на то, чтобы причинить ему вред?

— Мисс Росси, — проговорил я, как мог сдержанно, снимая книгу со стола и укладывая ее заглавием вниз на свой портфель, — ваш рассказ поразителен, и, признаюсь, мне нужно время, чтобы его переварить. Но я должен сказать вам очень важную вещь.

Я сделал глубокий вдох, и еще один…

— Я хорошо знаю профессора Росси. Я уже два года занимаюсь научной работой под его руководством, и мы много часов провели вместе, за работой и разговорами. Я уверен, что если вы… когда вы с ним встретитесь, то убедитесь, что этот человек гораздо лучше и добрее, чем вам представляется.

Она сделала движение, будто хотела заговорить, но я поспешно продолжал:

— Дело в том… Дело в том, что из ваших слов я понял, что вы еще не знаете: профессор Росси — ваш отец — пропал.

Она уставилась на меня, и в ее лице я не уловил ни малейшей скрытой мысли — одно лишь смятение. Значит, новость застала ее врасплох. Сердце у меня немного отпустило.

— Что вы хотите сказать? — резко спросила она.

— Я хочу сказать, что три дня назад, вечером, я говорил с ним, а на следующий день он исчез. Сейчас его ищет полиция. Он исчез, видимо, из своего кабинета и, возможно, был ранен, поскольку на столе остались следы крови.

Я вкратце изложил события того вечера, начав с того, как принес ему странную книгу, но о рассказанной Росси истории промолчал.

Она глядела на меня, недоуменно нахмурившись.

— Вы хотите меня запугать?

— Ничуть. Ничего подобного. Я с тех пор почти не могу ни есть, ни спать.

— А полиция не представляет, куда он девался?

— Насколько мне известно, нет. Она вдруг остро взглянула на меня:

— А вы?

Я помедлил:

— Возможно. Это долгая история, и с каждым часом она становится длиннее.

— Подождите… — Она не сводила с меня испытующего взгляда. — Вчера в библиотеке вы читали какие-то письма и сказали, что они имеют отношение к делам какого-то профессора, который нуждается в помощи. Вы говорили о Росси?

— Да.

— Что за помощь ему нужна? В чем?

— Я не хотел бы вовлекать вас в затруднительное или опасное положение, сообщив то немногое, что знаю сам.

— Вы обещали ответить на мои вопросы, если я отвечу на ваши!

Глаза у нее были не голубые, черные, но в остальном лицо ее в ту минуту было копией лица Росси. Теперь я ясно видел сходство: сухие англо-саксонские черты Росси, оправленные в темную твердую романскую раму. Но, быть может, мысль, что она — его дочь, заставляла меня видеть то, чего не было? И как она могла быть его дочерью, если Росси упорно отрицал, что бывал в Румынии? По крайней мере, он твердо сказал, что не бывал в Снагове. С другой стороны, румынская брошюра среди его бумаг… А девушка прожигала меня взглядом — чего никогда не делал Росси.

— Поздно теперь говорить, что, мол, лучше не спрашивать. Какое отношение имеют те письма к его исчезновению?

— Еще не знаю. Но мне может понадобиться помощь специалиста. Не знаю, что вы обнаружили, работая над своей темой… — снова тот же настороженный взгляд из-под тяжелых век, — но уверен, что Росси до своего исчезновения предвидел какую-то опасность.

Она, видимо, пыталась усвоить новый взгляд на отца, в котором до сих пор видела только противника.

— Опасность? Какую?

И я решился. Росси просил меня не доверять его безумную историю коллегам. И я молчал. Однако сейчас, совершенно неожиданно, у меня появилась возможность заручиться помощью знатока. Девушке уже сейчас известно то, чего мне не узнать и за много месяцев. Возможно, она и не ошибается, утверждая, что знает больше, чем сам Росси. Профессор всегда подчеркивал, как важно обращаться за консультациями к узким специалистам. Что ж, так я и поступлю. И молюсь всем силам добра: простите, если тем я подвергаю ее опасности. А вообще-то, в этом была своеобразная логика: если девушка его дочь, она больше чем кто бы то ни было вправе знать его историю.

— Что такое для вас Дракула?

— Для меня? — Она сдвинула брови. — В главном? Возможность отомстить, пожалуй. Вечная горечь.

— Да, это я понял. И ничего больше?

— О чем вы говорите? — Уклоняется она или честно не понимает?

— Росси, — начал я, все еще сомневаясь, — ваш отец был… он убежден, что Дракула еще ходит по земле.

Девушка уставилась на меня.

— Что вы об этом думаете? — спросил я. — Считаете бредом?

Я ждал, что она захохочет или просто встанет и уйдет, как тогда в библиотеке.

— Забавно, — протянула Элен. — В общем, я бы сказала, что это — крестьянская легенда: суеверие, закрепившее память о кровавом тиране. Однако странность в том, что моя мать твердо убеждена в том же самом.

— Ваша мать?

— Да, я ведь говорила, что по происхождению она — крестьянка. Имеет право разделять крестьянские суеверия, хотя, пожалуй, уже не с той верой, что у ее родителей. Но откуда они в просвещенном западном ученом муже?

Да, она явно хороший этнограф, при всей своей мстительности. Поразительно, как быстро ее гибкий ум переключился с личных вопросов на научные.

— Мисс Росси! — Я окончательно решился. — Я почему-то не сомневаюсь, что вы предпочитаете сами разбираться в источниках. Не хотите ли прочитать письма Росси? Хочу искренне предостеречь: всякий, кто занимается изучением его бумаг, подвергается, насколько я могу судить, некой опасности. Но если вы не боитесь, прочтите их сами. Так мы сэкономим время: мне не придется долго уверять вас, что я не выдумал того, что сам считаю правдой.

— Сэкономим время? — язвительно повторила она. — Вы уже рассчитываете на мое время?

Я слишком устал, чтобы чувствовать укол.

— Во всяком случае, вы лучше меня подготовлены, чтобы оценить их содержание.

Она обдумывала мое предложение, зажав подбородок в кулак.

— Вы нащупали мое слабое место. Конечно же, как мне устоять перед искушением узнать побольше о папочке Росси да еще заглянуть в его материалы? Но если я найду в письмах признаки сумасшествия, предупреждаю, не ждите от меня сочувствия. Сочту большой удачей, если его выставят из университета еще прежде, чем я сама смогу помучить его.

Ее улыбка не слишком походила на улыбку.

— Прекрасно. — Я пропустил мимо ушей последнее замечание и отвел взгляд от исказившегося лица.

Я заставил себя не вглядываться в ее мелкие зубки, бывшие — я уже ясно видел — не длиннее нормы. Однако, прежде чем закончить беседу, нужно было прояснить еще одно.

— Простите, но у меня с собой нет тех писем. Я не рискнул держать их при себе.

На самом деле я не рискнул оставить бумаги дома, так что они лежали у меня в портфеле. Но будь я проклят — может быть, в буквальном смысле, — если стану вытаскивать их на людях. Я понятия не имел, кто здесь может следить за нами — какой-нибудь дружок нашего жутковатого библиотекаря? Я должен был удостовериться, что Элен Росси не в союзе с… ведь могло быть и так, что всякий враг ее врага — ей друг.