Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко

И вдруг осекся, заметив, что со змеями творится нечто непонятное.

Уже не две, а все разом, не исключая и раненой, встали на хвосты и принялись раскачиваться из стороны в сторону, словно в причудливом танце.

Парсифаль вспомнил, как пару раз на больших ярмарках видел вендийских факиров, заставлявших змей плясать под свою дудку.

Почему бы не попробовать, решил он. Крысы ли, змеи – не все ль едино? Раз получено именно такое оружие, грех его не применить. Файервинд не могла ошибиться. К тому же молодой человек вспомнил, что метаморфусы (или навьи) кажут свой облик всем по‑разному. Не так ли вышло тогда, в Большом Дупле. Когда они с Гавейном были уверены, что сражались с крокодилихой, а всем остальным показалось, что это был медведь.

– Делай, как я! – на миг оторвавшись от свирели, призвал приятеля блондин.

И тоже стал раскачиваться в седле. Вперед‑назад, влево‑вправо. Именно так и гипнотизировали своих питомцев ярмарочные фокусники. Поминая мать и всех святых, бородач последовал примеру «малахольного тевтона». То ли он позабыл о факирах, то ли и впрямь их никогда не видел.

Вскорости, однако, крепыш до того вошел в раж, что от усердия даже свалился с лошади наземь. Но не вскочил тут же в седло, как того ожидал Парсифаль, а… преспокойненько улегся на бочок и захрапел во всю богатырскую мочь.

«О, Хонсу!» – безмолвно возопил музыкант, не прекращая игры.

Прямо как Одиссей и сирены.

Предупреждала же Фай, чтоб был поосторожнее с другом. Словно в зеркало глядела. Следовало бритту уши восковыми пробками закрыть.

Сколько же ему так играть?

Чародейка говорила, что когда крысы войдут в транс, следует их утопить в Борисфене. Но с этими тварями подобное не пройдет. Змеи отлично умеют плавать. Вот если бы они тоже заснули, как глупый бородач… Тогда б, возможно, у него появился хоть какой‑нибудь шанс. А там, глядишь, и подмога из Киева подоспеет. Уже б и пора. Сколько тут голубиного лету до столицы? Всего ничего.

Через некоторое время почувствовал, что болят щеки и начинает судорогой сводить челюсти. Никогда прежде он не играл на свирели столь долго.

А змеи, зажмурившись от удовольствия, слушали адский концерт так, будто для них архангельские трубы пели. Вот уроды!

Что, если в мелодию подпустить малость лирики? Или вообще попробовать иную песенку? Станет хуже – в любой момент вернется к предписанной чародейкой композиции.

Откуда‑то из глубин сознания в голову Перси пришла старая колыбельная, которую ему в детстве напевала старая нянька‑египтянка. О том, что в голубых небесах есть золотой город, в котором живут небывалой красы звери – большеглазый бык Апис, огнегривая львица Сох‑мет, золотой сокол Гор и крылатая дева Исида. И что душа человека, вылетая из уст вместе с последним дыханием, устремляется в тот чудный град, чтобы жить там вечно.

Вот эту песенку и заиграл сейчас блондин своим хвостатым слушателям.

Змеи, заслышав новые звуки, сначала занервничали. Даже глаза открыли и прекратили танцы на хвостах. Рыцарь уже хотел было опять загудеть прежний «развеселенький» мотивчик, но тут заметил, что гады один за другим стали падать на землю. Точно так же, как давеча Гавейн. И точно так же… принялись засыпать.

Диковинное это было зрелище – спящие рептилии. Вытянулись во всю немаленькую длину, превратившись в гигантские бревна. Да еще и сопеть зачали. От одного змеиного храпа душа уходила в пятки.

Но что с монстрами делать дальше? Ну, начнет он расправляться с одними, а в это время остальные проснутся.

Помог бы кто.

Попытался, не прекращая игры, растолкать пинками Гавейна, но чуть ногу не ушиб, а здоровяку хоть бы хны. Дрыхнет себе и дрыхнет. Никак на него волшебство свирели так подействовало.

У у, спящий красавец…

Какой‑то посторонний звук привлек внимание Парсифаля. Повернув голову, он заметил, что по дороге со стороны Киева летит небольшое пыльное облако.

Для войска маловато, прикинул рыцарь. Похоже, что скачет один конник. И то дело, если сноровистым бойцом окажется.

Оказался.

Но не бойцом.

На луг выскочил огромный молодой волчара размером с доброго теленка.

– Фенрир! – обрадовался тевтон. – Тебя Фай послала, да?

Волчок кивнул. Понимал все, как человек. Только вот говорить не мог.

Приемыш Гавейна сильно подрос за это время. Словно тесто на дрожжах. Ведьма говорила, что это не предел. Фенрир вполне может превзойти ростом свою великаншу‑матушку.

Все хорошо, да вот с содержанием волка было туговато. Еле уговорили хозяина постоялого двора уступить для серого отдельный сарай на задворках. Целую гривну в месяц волчий постой обходится!

– Помогай, дружок!

Зверь снова кивнул. Но первым делом кинулся не к змеям, а к Гавейну. Подбежал к бритту, заглянул ему в лицо, поскулил жалобно и облизал рыцарские щеки и нос. Крепыш поморщился, чихнул и перевернулся на другой бок, поворотившись к питомцу спиной.

Лишь после этого Фенрир вступил в бой.

И через минуту было неясно, кто же к кому пришел на помощь.

Пока Перси рубил голову одной рептилии, нанося удар за ударом, волк вгрызался в змеиную плоть – только кровавые ошметки летели. Один‑два щелчка мощных челюстей – и голова долой. Прыжок – и серый палач уже у следующей жертвы.

Пот заливал рыцарю глаза. Он поражался, как легко Фенрир справляется с врагами. Ему, например, было ой как непросто махать мечом.

Змеиная кожа оказалась на удивление прочной. Как панцирь. Пока рассечешь ее – умаешься. А потом еще и плоть. Вязкая, как кисель. Оружие застревает в ней, и его трудно вытащить. На каждое чудище у Парсифаля уходило много времени.

Наконец победный вой‑рык возвестил, что дело сделано.

Блондин огляделся по сторонам.

Серый соратник не только нанес врагу сокрушительное поражение, но додумался и навести на поле брани своеобразный порядок. Снес все змеиные головы в одну кучу, так что теперь посреди зеленого луга возвышалась жутковатая пирамида.

– Молодец! – потрепал Перси помощника по холке.

Волк довольно заурчал.

По установившейся традиции, рыцарь отрезал у поверженных тварей кончики их раздвоенных змеиных языков. Осторожно, чтобы не пораниться о ядовитые зубы.

Сложил трофеи в сумку и, вдруг вспомнив о напарнике, повернулся и поискал того глазами.

И похолодел.

Над мирно посапывающим Гавейном нависла гигантская змеиная голова.

Это был тот самый, раненный монстр, из бока которого торчала пика.

Как они с Фенриром упустили его из виду – остается загадкой. Но, похоже, крепышу пришел конец. Слишком далеко он находился, чтоб Перси успел добежать или волк допрыгнуть.

«Вот тебе и пророчество!» – горько подумал тевтон, уже прощаясь с другом.

Наверное, такие же мрачные мысли пришли в голову и волку, так как он, запрокинув морду, протяжно и тоскливо завыл.

А затем все‑таки прыгнул.

Куда там. И половины расстояния не покрыл.

Змеиная голова метнулась к открытому горлу бритта…

И отлетела назад, отброшенная ударом стрелы, вонзившейся прямехонько в левый глаз монстра.

– Киев! Киев! – раздался победный клич, выкрикнутый звонким девичьим голосом.

Белый конь с всадницей в алом плаще забил копытами рядом с распростертым на земле Гавейном, добивая еще шевелящегося змея.

Тут и Парсифаль с Фенриром подоспели.

– Что с ним? – тревожно склонилась над рыцарем Светлана. – Он ранен? Убит?!

– Да спит он, княжна, – через силу хихикнул блондин, чувствуя, как на него наваливается усталость.

Не удержавшись на ногах, сел тут же, прямо на траву.

– Спи‑ит? – не поверила девушка, всматриваясь в лицо бритта. – А ведь и верно! С чего бы это?

– Волшебство, – пожал плечами Перси. – Ты‑то здесь каким чудом?

– Так голубь же прилетел… Я и напросилась с Лютом…

– С Лютом?.. – не понял молодой человек.

И тут на лугу появилась епископская дружина. Уже в полном составе и при полном вооружении. Рыцарь приметил даже две полностью собранные и готовые к бою баллисты. Так вот что задержало подмогу.

– Эко травушки‑муравушки повытоптали‑то! – послышался плаксивый голос его преосвященства. – Кто мне теперь убыток возместит?

Видно, лавры Цезаря и Птолемея Пятнадцатого Октавиана не давали покоя Кукишу, ибо, еще не оправившись от недавнего потрясения, он снова был во главе войска. Или, что вернее, епископ распереживался из‑за возможных финансовых потерь.

– Где крысы?! – вопросил он, грозно буравя очами Парсифаля. – Где змеи, я спрашиваю?!

Ифигениусово рявканье было громче труб иерихонских. И такой же силы воздействия.

При звуках святоотческого гласа Гавейн подхватился на ноги и стал навытяжку.

– Не могу знать, ваше преосвященство! – бодро отрапортовал бритт, хлопая осоловевшими глазами.

– А кто знает, Цицерон? – нахмурился владыка, впрочем, оценивший выправку здоровяка. – И кто оплатит ложный вызов моей дружины?