Записано на костях. Тайны, оставшиеся после нас - Сью Блэк

этом мы вели подробные записи, такие, по которым другие ученые смогут восстановить ход наших рассуждений и прийти к собственным выводам. Бывает, что мы оказываемся полностью согласны с экспертами другой стороны. Но случается и так, что, по нашему мнению, они выходят за рамки своей компетенции или придают излишний вес информации, которую можно интерпретировать двояко. Выступая со стороны защиты, необходимо постоянно спрашивать себя, не может ли быть другого разумного объяснения выводам, к которым пришло обвинение. Если сомнения обоснованы, это имеет значение и для обвинения, и для защиты.

Интересно, что в английском суде, в отличие от шотландского, нам разрешается присутствовать в зале суда, слушать показания других экспертов, с противоположной стороны, и сообщать информацию своим адвокатам по мере того, как даются показания и возникают вопросы. Так вы можете сразу понять, с чем согласны и по каким аспектам требуется внести изменения. Какие-то детали, не вошедшие в предварительное заключение, могут быть освещены в ходе опроса свидетелей.

Для нас в данном случае аргументы защиты не являлись убедительными. Во-первых, голова была обнаружена рядом с телом, что уже довольно странно. Зачем отрезать кому-то голову, чтобы потом бросить ее рядом с другими останками? Мы не обнаружили признаков намеренного отделения прочих частей тела, а при преступном расчленении, главным и наиболее распространенным мотивом которого является упрощение сокрытия тела или препятствование опознанию, чаще отрезают верхние и нижние конечности, чем голову.

Во-вторых, следы «режущего инструмента», о которых упоминали эксперты обвинения, находились на II шейном позвонке, что необычно высоко для успешного обезглавливания или даже его попытки. Если бы разрез делался со стороны шеи, то закончить его было бы крайне затруднительно. Любому инструменту, которым его попытались бы выполнить, мешала бы нижняя челюсть, и преступнику пришлось бы прорезать большое количество мягких тканей, что крайне неудобно. Да и следов подобных действий не наблюдалось. В-третьих, сами по себе царапины не были похожи на следы пилы, ножа или топора, и следствию не удалось обнаружить орудие убийства или расчленения.

Эксперт со стороны обвинения сразу же выразила мнение, не отраженное в отчете. Это не допускается, и защита немедленно возразила. Судья решил дать эксперту дополнительное время и попросил нас встретиться вне зала суда, чтобы решить, согласны ли мы с новой информацией. Мы так и поступили. И не согласились. В суде на следующее утро эксперт снова изменила свою позицию, и судья потерял терпение. Мы с Люсиной сидели, не зная, куда девать глаза, пока он отчитывал ее, а потом объявлял о переносе сессии. Мы пытались сделать невозмутимые лица, но это было нелегко. Адвокат защиты сказал, что наши свидетельства больше не требуются и мы можем идти. Похоже, что обвинение в расчленении отменялось в результате проблем с экспертом обвинения и ее показаниями, а не с уликами как таковыми.

Мы провели в суде 2 дня и ни разу не получили возможность высказаться. Дело о расчленении развалилось только лишь из-за эксперта. Эту историю мы с тех пор рассказываем всем нашим студентам, подчеркивая важность правильного толкования улик и знания особенностей судебного процесса. Если вы все это не освоите, то до ваших показаний может просто не дойти.

В конце концов пресса сообщила, что обвиняемого признали виновным в убийстве и приговорили к 19 годам тюрьмы до возможности пересмотра наказания. Но в убийстве с отягчающими обстоятельствами его больше не обвиняли.

И все-таки что за царапины были на шейном позвонке? Если их оставил не инструмент, то что? Чтобы находить ответ на подобные вопросы и вообще исследовать человеческие останки, судебный антрополог должен не только думать сначала с позиций анатомии, а потом – криминологии, но и обладать достаточными знаниями и опытом за пределами анатомии скелета.

Когда тело разлагается, I шейный позвонок обычно остается вместе с черепом из-за крепости связок, объединяющих их. Если череп в дальнейшем откатывается или его утаскивают животные, остается II шейный позвонок как самая выступающая часть позвоночного столба. Мы решили, что именно это произошло в данном случае, а отметины на поверхности кости отставили резцы хищника.

Нож дает чистый срез с ровными боковыми поверхностями, соответствующими толщине лезвия, и дном, повторяющим форму ножа или пилы. По фотографиям было ясно, что эти отметины – скорее царапины, чем порезы, и не обладают достаточной глубиной. Это не опровергало вероятность применения инструмента: они могли быть следами попыток распилить шею, возможно, сделанных неуверенной рукой, потому что рядом имелись «соскобы», которые могут возникать, когда лезвие соскальзывает, не «вгрызаясь» в кость. Однако мы также заметили парные треугольные проколы на кости, которые лезвие оставить точно не могло. Зато они, как и следы «соскобов», идеально соответствовали среднему расстоянию между верхними клыками взрослой лисицы. Поэтому не было никакого обезглавливания или расчленения, просто чересчур ретивый антрополог обвинения завел следствие в тупик. Конечно, главное, что правосудие совершилось – мужчину жестоко убили, и убийца был за это наказан, – но ведь суд действует на основании улик, и приговор его должен быть справедливым и соответствующим преступлению.

Жертва в данном случае была опознана, так что ее останки упокоились с миром. Гораздо больше проблем судебным антропологам доставляют исчезновения и смерти, так и оставшиеся неразгаданными либо потому, что тело не удалось отыскать, либо потому, что невозможно опознать найденное тело, отчего чувствуешь себя еще хуже. Даже сознание того, что ты со своей стороны сделал все возможное, не облегчает ощущения незавершенности и несправедливости.

В подобных ситуациях обычно нет сомнения, что перед вами – результат преступления, но узнать, что именно произошло, кто это сделал, а порой и кем была жертва, удается не всегда. Наверное, таким и должно быть идеальное преступление, раз и убийца, и жертва остались неизвестными. Хотя, по-моему, такое преступление почти идеально: при действительно безупречном никто вообще ничего не узнает.

Горькая ирония есть в том, что когда имя жертвы удается установить, мы тут же начинаем скрывать его из уважения к ее памяти и к чувствам родных. Если же тело остается неопознанным, мы поступаем ровно наоборот: специально распространяем всю имеющуюся информацию в надежде когда-нибудь узнать имя.

Особенно это тяжело, если жертва родилась или живет в хаотичной среде. Одной из таких жертв была «девушка из Мидоу». По ее позвонкам мы смогли кое-что узнать о ней и о том, что с ней случилось, но не установили ни имя жертвы, ни личность убийцы.

Убийство вскрылось во время перестройки дома, когда строительная техника начала вскапывать землю и в ней обнаружили скелетные останки: сначала череп, а потом остальные кости, лежавшие под ковром. По