Николайо Андретти - Паркер С. Хантингтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Черт. Надо было нанять бригаду грузчиков, — шучу я, выходя из образа и чувствуя себя в этот момент прежним.
Она хмурится, раздражение в ее глазах мне знакомо.
— Ты смеешься над моей бедностью? — Она оглядывает мою квартиру с нашего места в большом фойе, медленно осматривая все вокруг. Все красиво, блестит и сверкает, но так уж устроены деньги. — Не все так привилегированны, как ты.
Я пожимаю плечами, потому что, если не считать кровопролития и отречения от семьи, она права. По большому счету, я прожил чертовски привилегированную жизнь. Даже несмотря на то, что последние семь лет я провел в подполье, большую их часть я жил в роскоши, за исключением одного холодного месяца, когда я был бездомным и жил под чертовым мостом некоторое время.
— Ты бесстыдник, — бормочет она, хотя это звучит сдержанно.
На самом деле, она не похожа на свою дерзкую сущность. Конечно, она не совсем кроткая. Но за последние двадцать четыре часа, с тех пор как я предложил ей переехать к нам, я готовился к тому, что она будет нахальной. К дерзкой чертовке. К битве за битвой с ее острым языком.
Но передо мной не та женщина, которую я ожидал увидеть.
Она выглядит почти… созерцательной.
Как будто она каким-то образом превратилась из женщины, которая знает, кто она, в женщину, которая все еще пытается понять это.
По какой-то причине это меня сильно беспокоит.
Думаю, она мне больше нравится, когда злится на весь мир и особенно на меня.
Что со мной не так, я никогда не узнаю. Назовите это скукой или влечением, но ее типичное нахальство возбуждает меня. Но видеть ее в таком состоянии почти невозможно. Я сопротивляюсь желанию прижать ее тело к стене и посмотреть, как в ее глазах вспыхивают возбуждение и вожделение, что угодно, только не уныние, которое я наблюдаю сейчас.
— Где моя комната? — спрашивает она, и я благодарен за возможность высадить ее и избавиться от нее в этом странном состоянии.
Я веду ее наверх, в спальню напротив своей. Это просторная комната с двуспальной кроватью, телевизором с плоским экраном, закрепленным на стене, большой ванной и гардеробной, способной вместить в десять тысяч раз больше одежды, чем есть у нее на самом деле.
Я ставлю коробки на пол у открытой двери.
— Хочешь экскурсию по дому? — спрашиваю я, потому что не хочу, чтобы она потом бродила там, где ей не место.
Когда она кивает, я веду ее по дому, указывая на несколько свободных спален, свою комнату, кабинет, библиотеку, спортзал, театр, гостиную и комнату охраны, которая пуста, так как я уже отправил всех домой на сегодня.
Судя по ее реакции, когда я предложил нанять для нее личную охрану, я решил, что будет безопаснее не рисковать и не пугать ее. Когда я веду ее в сторону кухни, то слышу громкий стон, доносящийся с лестничной площадки.
Той, что ведет в подвал.
В подвал, где я незаконно держу в плену парня, который стрелял в нас.
Надеюсь, она этого не слышала.
— Что это было? — спрашивает она.
Чертов ад.
— Ничего, — небрежно отвечаю я, надеясь, что моя пленница перестанет вести себя как маленькая сучка.
— Это не звучало как ничего.
— Не надо, — говорю я, но она уже направляется к лестнице.
И честно говоря, кроме этого полусерьезного "не надо", я не пытаюсь ее остановить. Потому что, в конце концов, она сама догадается, когда увидит, что я приношу ему еду и воду. Будет утомительно прятать его от нее на протяжении всего ее пребывания здесь.
К тому же, возможно, она поможет мне время от времени менять ему ведро для мочи.
Но, скорее всего, нет.
Я смотрю на нее и закатываю глаза от того, как она ходит. Она держит подбородок, спина прямая и чопорная, ходит так, будто она королева гребаной Англии или еще какая-нибудь хрень. Не знаю, где она этому научилась, но это противоречит тому, что она рассказывала мне о своем воспитании.
Ее "бедности", как она это называла.
Когда мы поворачиваем за угол, где я держу Джекса, я изучаю ее, ожидая увидеть ее реакцию, зная, что по ее реакции я узнаю о ней много нового. И, черт возьми, если мне не любопытно узнать о ней больше.
И в последнюю секунду я заставляю себя отвернуться.
Потому что, черт возьми, что это за мысли?
Она здесь не для того, чтобы я узнал о ней больше, как будто мы на гребаном шоу знакомств или что-то в этом роде. Она здесь потому, что угрожала вызвать на меня полицию, а я не настолько дерьмовый человек, чтобы убивать невинных гражданских только для того, чтобы заставить их замолчать.
Вот и все.
С ее губ срывается вздох, и я вижу через периферию, как она останавливается рядом со мной.
— Почему он здесь? — спрашивает она, ее голос спокоен и ничуть не взволнован.
Честно говоря, это застает меня врасплох, потому что такая реакция гораздо спокойнее, чем я ожидал.
У этой девчонки есть смелость. Любая другая девушка, я могу гарантировать, начала бы кричать. Может быть, даже плакать. Потому что лицо Джекса — это гребаное месиво, покрытое засохшей кровью и уродливыми зелено-фиолетовыми синяками.
Оба пулевых ранения были чистыми, сквозными, так что я зашил его, и это почти все, что он получил от меня с тех пор.
Он даже не принимал душ.
В свое оправдание я время от времени брызгаю ему на кожу немного бриза для лица, когда вонь становится слишком сильной.
Как новенький.
Я поворачиваюсь к ней.
— Ты не сердишься? Не испытываешь отвращения?
Она пожимает плечами.
— Он стрелял в меня.
— Справедливо, — говорю я, но в голове у меня все перевернулось.
Потому что эта девчонка — крутая.
— Он здесь, потому что у меня к нему еще есть вопросы, — продолжаю я, отвечая на ее предыдущий вопрос. Я бью его по ногам, не обращая внимания на его хныканье, которое звучит громко, несмотря на заклеенный рот. — Джекс — лжец. — Я поворачиваюсь к нему и смотрю ему в глаза. — Правда?
Он что-то неразборчиво бормочет сквозь ленту, и я отрываю ее от его рта, не обращая внимания на его крики, когда лента отрывается от его кожи. Он, должно быть, самый большой ребенок, которого я когда-либо встречал. Стоит мне только сделать
