Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонов

В таком подавленном, болезненном состоянии поэт, очевидно, пребывал довольно долго — пятнадцать лет, до самой Великой Октябрьской революции.

«Когда мне исполнилось семьдесят лет, — говорит Джамбул, — я увидел зарю новой жизни. На землю пришла правда для всех живых существ. Я услышал имя батыра (богатыря) Ленина и был свидетелем победного шествия Красной Армии. Вокруг меня закипела такая жизнь, о которой я пел в лучших песнях, как о золотом сне».

К сожалению, мы пока не знаем дореволюционных песен Джамбула — они сейчас записываются и, как нам известно, в скором времени будут переведены на русский язык и опубликованы. Но в предисловии к одной книге поэта приведены два небольших отрывка из стихотворений Джамбула, которые дают нам некоторое представление о прежнем характере творчества Джамбула:

Семьдесят лет я сквозь слезы пелВ юртах дырявых, в голодной толпе,В холодных зимовках и в нищих аулахО жизни тяжелой, как груз саксаула,О жизни крутой, как оленья гора,Пела надтреснутая домбра…

И еще — в «Песне о Сталине»:

Я ходил по степям, я бродил между скал, —Загорелый, обветренный и седой —Девяносто лет я солнца искал,И солнце предстало передо мной.

Джамбул увидел перед собою солнце человечества, и поэтическая энергия воскресла в нем снова, многолетняя пауза печали и молчания миновала, — пауза, начатая еще тогда, когда поэт сказал про себя: «я угасал, бессильный петь хорошие песни».

Этот перерыв в творческой деятельности Джамбула имеет сам по себе глубокое и поучительное значение. Джамбул, как всякий большой народный поэт, заключает в себе вместе с тем и мудреца и одного из самых образованных людей Казахстана и Советского Союза (образование мы здесь понимаем не в школьном смысле). Вульгарное представление о народном поэте вообще, как о поэте упрощенном, широком, но недостаточно глубоко разрабатывающем свои темы ради их общедоступности, — такое представление раз навсегда должно быть осуждено и оставлено, как противоречащее действительности, как оскорбляющее народ. То, что принимается народом, не может быть ни мелким, ни упрощенным, ни пошлым, ибо эти ложные качества противоречат массовому жизненному опыту народа, всесторонне охватывающему реальный мир, — поэтому народ, именно благодаря своему практическому, повседневному и массовому познанию действительности, находится всегда наиболее близко к реальной и наиболее глубокой, объективной истине жизни. Как же он, народ, мог бы высоко оценить того поэта, творчество которого не соответствовало бы народному чувству и познанию действительности?..

В лице Джамбула мы имеем сложного и глубокого поэта, человека, живущего на земле почти целый век, умудренного не только своим гением, но и опытом долгой личной жизни, прожитой неразлучно с казахским народом. Изучение творчества Джамбула должно производиться с той же ответственностью и серьезностью, с какой мы изучаем произведения классиков мировой литературы, старый поэт этого заслуживает.

Выше мы сказали, что у Джамбула был перерыв в его творческой деятельности. Для поэта такого мощного воодушевления, как Джамбул, даже кратковременное прекращение поэтической работы должно иметь принципиальное, особое значение. Капиталистическое и колониальное рабство сжимало насмерть казахский народ, оно душило и Джамбула. Энергия его тела и сердца угасала, он становился бессильным как человек и как поэт. Большое значение в этом медленном уничтожении казахского народа и его поэта играли голод, холод, бесправие, распространение болезней, — так сказать, прямые физические причины. Но в отношении Джамбула дело не только в этих причинах. Дело в том, что «семьдесят лет я сквозь слезы пел… в холодных зимовках и в нищих аулах о жизни тяжелой… пела надтреснутая домбра». Петь десятки лет сквозь слезы, обозначать лишь всеобщую печаль своего народа как его единственное достояние и не знать ни времени, ни возможности освобождения, — это равно, по существу, утрате смысла поэзии, сколь бы она ни была прелестна по форме; утрачивается даже не только смысл поэтического творчества, но и ценность самой человеческой жизни, поскольку она заключается в рабстве, в постепенном умерщвлении человека. Не в том даже дело, что сын бедного казаха-кочевника Джабая поэт Джамбул сам ходит по своей родине полуголодный, униженный, в дырявом чапане, а в том, что он ничем не может помочь своему народу, кромес своих песен, оплакивающих его. Но даже самый обездоленный народ в мире нуждается не только в слезах и в печали; точнее говоря — народу необходимо знать свою участь, тем более поэтически выраженную, но еще более ему необходимо знать выход из своей участи. Если же слишком долго петь «сквозь слезы», а народу позволять обливаться слезами, то можно достигнуть того, что слезы исчезнут в угнетенном народе, но лишь потому, что некому будет плакать — все умрут. Большой поэт должен быть человеком великой чести: Джамбул именно есть такой человек. Он понял в пятидесятипятилетнем возрасте, что солнце жизни еще не взошло, а про тьму он уже спел достаточно песен. Им овладело то, что неточно называется творческим кризисом, который у истинных поэтов сам имеет огромное творческое значение. Душа и тело Джамбула на время обессилели, он отложил от себя надтреснутую домбре. Вовремя отложить домбру или перо иногда бывает для поэта важнее, чем повторить старую песнь.

В новых песнях Джамбула, напечатанных в книге «Песни и поэмы», он изредка возвращается к своим старым песням, но здесь это делается для того, чтобы яснее показать весь великий путь, пройденный его народом, — от рабства к освобождению. В поэме «Моя родина» Джамбул поет:

Эй, скажи мне, судьба великан,Чем же вспомню я сум-заман?На сердце оставили черный следСемьдесят горьких лет.Был хан Аблай. Как голодный шакал,Он по аулам добычу искал…Память открыла мне повесть одну…Любимому сыну вез хан жену.Красавица ехала на коне,Рабыни усталые шли за ней,Судьба им хомут тяжелый дала —Дешевле овцы их жизнь была.

И далее из поэмы «Утеген-батыр»:

Где родной твой казахский народЗемли, воды и счастье найдет?Запах трав, Утеген, ты вдохни,От скитаний своих отдохни…Утеген не хотел отдыхать.Слез с коня он и начал искать.Он искал сорок дней и ночейТрав, пригодных для корма коней.Степь от края до края прошел —Только трав этих он не нашел.Что за ценность стране, если в нейНет травы для казахских коней?Ведь казах без степного коня,Как осенний костер без огня.И заплакал в степи Утеген,Как герой, заарканенный в плен,Как в песках раскаленных седок,Конь которого рухнул, издох.Обступила его темнота.Умирала в батыре мечта.И пошел Утеген в темнотуХоронить золотую мечту…

Так кончилась жизнь Утегена, казахского младшего брата Автандила из «Витязя в тигровой шкуре». И такова была судьба не только Утегена: в другой обстановке, соответствующей их исторической, национальной особенности, погибали и русские и украинцы, однако их обреченное положение было подобно положению угнетенного казаха. Вот русская песня, родственная по теме и по горю приведенным выше стихам из поэмы «Утеген-батыр»:

Вы поля, вы поля, вы, широки луга, —Почему в вас, поля, урожая нема?Только есть урожай — кучерява верба разукрашенная…Как под той под вербой солдат битый лежал,Он убит — не прибит, сильно раненый был:Голова у него вся посрубленная,Бела грудь у него вся посеченная.Как на той на груди золотой крест лежал,В головах у него вороной конь стоял.Уж, ты, конь, ты мой конь, — будь ты братец ты мой, —Ты лети-ка, мой конь, по дороге столбовой,По дороге столбовой — к отцу, к матери родной, —К отцу, к матери родной и к жене молодой.Ты не сказывай, конь, что я битый лежу,А скажи-ка, мой конь, что женатый хожу.Оженила меня пуля быстрая,Первенчала меня шашка вострая,А во двор приняла мать сырая земля.

(Записано тов. В. Боковым в с. Красный Кисляй, Воронежской обл.)

Тема исчерпана до конца — жизнь завершена гибелью: на русской земле «урожая нема» — и лежит «битый» солдат под вербою; на казахской земле Утеген ищет пригодных трав, их нет — «и пошел Утеген в темноту». Но ведь народ — ни казахский, ни русский — не может пойти в темноту. Наоборот: народ не может смириться, пока не будет на земле урожая хлеба и травы. И наибольший смысл этих песен был бы в том, если бы их могли слышать те люди, которые в них воспеты. Джамбул это понимает с полной ясностью, — он поет: