Герой Рима (ЛП) - Джексон Дуглас

— Остановись! — Она сделала шаг в сторону. — Мы не можем. Это неправильно.

— Как это может быть неправильно? — Он услышал разочарование в своем голосе и знал, что еще шестью словами он уничтожит все, чего он добился до сих пор. Но гром все еще грохотал в его голове, а язык, казалось, принадлежал кому-то другому. — Мы...

Она нежно приложила указательный палец правой руки к его губам, а левой взяла его.

— Пойдем, — сказала она и увлекла его под ветви дуба, где дерн толстым слоем покрывал корни, а трава оставалась сухой, несмотря на дождь. Она толкнула его и забрала тканевый мешок. Среди прочего в нем была закупоренная фляжка, содержимое которой она экономно использовала, чтобы промыть рану на его плече, аккуратно промокнув уголком ткани, чтобы смыть засохшую кровь.

— Пустая трата хорошего вина, — возразил он, потянувшись к фляжке.

Она держала ее подальше от него. — Мужчина, женщина и вино – не самое лучшее сочетание, — сказала она, явно исходя из своего жизненного опыта. — Позже.

— Позже?

— Когда мы найдем моего отца или Кирана. Когда это будет более… прилично.

Он усмехнулся и прислонился к дубу, чувствуя грубую кору на коже спины. Ее руки деликатно обработали рану, и он почувствовал себя более непринужденно, чем когда-либо с тех пор, как высадился на берегах Британии. Как будто они всегда были вместе. Или они принадлежали друг другу.

— Твой отец – прекрасный человек. — Он сказал это исключительно ради удовольствия услышать ее голос, но ее ответ удивил его.

— Мой отец забыл, кто он на самом деле. Он принимает каждую новую римскую моду и отвергает старые обычаи. Мы приносим жертвы римским богам и спим под римской крышей на римских кроватях. Вино, которое он пьет, привозят из Галлии, но это римское вино. Выражение его глаз, когда он говорит о своих амбициях, пугает меня. Он никогда не будет удовлетворен.

— Ты говоришь так, будто ненавидишь Рим, но ты здесь… с римлянином.

Она смотрела на него, и он терялся в глубине ее глаз. — Я здесь с Валерием, молодым человеком, чье общество мне нравится и чье происхождение я стараюсь забыть. Мне кажется, что римляне думают, что сила – это все. — Она рассеянно потянулась, чтобы погладить мышцу его правой руки. Это был жест чистой, бездумной привязанности, которая мгновенно смягчил язвительность ее слов. — Когда я была молода, у меня был друг, сын одного из арендаторов моего отца. Мы вместе росли, играли в этих лесах и купались в реке; я разделила свой первый поцелуй с Дайвелом. — Валерий мгновенно возненавидел Дайвела и время, проведенное им с Мейв, которое он никогда не мог разделить. — Он пас скот своего отца, выводил его на пастбище весной и кормил зимой. Потом пришли римляне. Мой отец остался дома, когда молодые люди ускакали, чтобы присоединиться к Каратаку на западе, так что его имение почти не пострадало. Но восемь лет назад они поделили землю вокруг нас. Они сказали, что пастбище больше не принадлежит моему отцу, чтобы он мог пасти на нем своих животных, и что он не может поить их из пруда с росой. У моего отца были другие пастбища и другая вода, но ферма Дайвела находилась на дальнем краю поместья, а его отец был беден. Он бросил вызов римлянам.

— Что с ним случилось? — спросил Валерий, уже зная ответ. Он вспомнил слова Фалько: «Когда была основана Колония, были сделаны вещи, которые никому из нас не делают чести.»

— Дайвелу ножом перерезали горло.

— Мне жаль. Твоему отцу следовало обратиться к мировому судье.

Мейв горько рассмеялась. — Это очень по-римски. Дайвел был кельтом. Римское правосудие – для римлян.

Он мог бы возразить, что она была неправа. Что римское правосудие было лучшим в мире: продукт тысячелетних юридических дебатов, дискуссий и исследований. Но он этого не сделал. Потому что он понял, что она права.

Из леса слева от них раздался крик, и Мейв резко повернула голову, как испуганный олень. — Вот, — настойчиво сказала она, сунув ему в руки рубаху. Когда он встал, чтобы накинуть ее на плечи, она вылила большую часть вина, взяла из сумки, которую несла, буханку и разорвала ее пополам, а одну половинку бросила в кусты. То же самое она сделала с большим куском мяса. — Откуси, — приказала она, запихивая оставшуюся часть ему в рот. Он сделал, как ему сказали, пытаясь говорить, пока жевал.

— Угу?

— Потому что я наткнулась на тебя, когда ты потерялся. Ты был голоден и слаб от потери крови, и мы остались, пока ты не насытился и не почувствовал себя достаточно сильным, чтобы двигаться. Быстро!

Она собрала матерчатый мешок и сунула внутрь остатки еды. Когда это было сделано, она критически изучила его, стряхнула несколько листьев и травы с его спины и повернулась, чтобы уйти.

— Мейв?

Она повернулась с выражением раздражения, которое исчезло, когда она увидела кожаный мешочек, который он снял с пояса. Он протянул ей его, и она какое-то время колебалась, прежде чем взять его, но когда сделала это, то улыбнулась и подняла голову, чтобы легонько поцеловать его в губы. Он стоял и улыбался еще долго после того, как она скрылась за деревьями.

Глава XIX

Пока длилась осень, Бела, темноволосый молодой фракийский командир вспомогательной кавалерии, постоянно патрулировал лесные массивы к северу от Колонии, но, хотя он сообщал о случайных признаках нарушенной земли и свидетельствах скопления людей на лесных полянах, он не нашел никаких убедительных доказательств подрывной деятельности, которую подозревал Валерий и опасался Каст. Он передал информацию без комментариев и подгонял своих солдат еще усерднее.

Когда это случилось в том году, зима наступила быстро и была суровой. Мороз сделал землю неподатливой, как камень, и скот в полях дымился, как если бы он был в огне, прежде чем мальчики-пастухи загнали их в хижины, где они и те, кто их обрабатывал, согревали друг друга в течение следующих месяцев. Акведук города быстро замерз, и Валерий приказал отряду легионеров постоянно дежурить на реке ниже Колонии, разбивая лед по мере его образования, чтобы обеспечить горожан водой. Природа была безжалостна, и центурионы были вынуждены постоянно менять своих дрожащих, измученных людей. Мороз положил конец обязанностям Первой когорты по строительству дорог, и Валерий и Юлий придумали бесконечные и утомительные упражнения, чтобы их солдаты оставались в форме и настороже. Совместные учения с ополчением стали регулярным явлением, и уважение Валерия к Фалько и его ветеранам росло с каждой неделей. Они даже вместе участвовали в маршах, хотя это была одна из областей, где люди Первой когорты по понятным причинам преуспели как в скорости, так и в выносливости.

— Я молю Марса и Митру, чтобы губернатор не попросил нас присоединиться к нему весной, — уныло сказал Фалько, когда его люди, спотыкаясь, пробирались мимо, с красными, как знамя легата, лицами и дымящимся дыханием в слабом зимнем солнечном свете.

Валерий улыбнулся и плотнее завернулся в плащ. — У него уже есть мой отчет. Гарнизонные обязанности только для мужчин Колонии. Но упоминание о весеннем походе Светония Паулина заставило его встревожиться. Был ли в Британии кто-нибудь, кто не знал о том, что вот-вот произойдет?

Не Лукулл, конечно.

В ту зиму Валерий проникся симпатией и странным уважением к маленькому тринованту. Когда за морозом последовал снег, не похожий ни на что, с чем молодой римлянин когда-либо сталкивался, даже учения закончились, и легионеры сгрудились в своих палатках или вокруг пылающих жаровен, пытаясь избежать обморожения, от которых сначала чернели пальцы на ногах, а затем они отваливались. Они молились о приходе весны или отправке в какой-нибудь рай, где солнце светит более четырех часов в день, а лучше и то, и другое.

Не имея ничего, что могло бы занять его в военном отношении Валерий работал, чтобы отплатить за гостеприимство, оказанное ему в предыдущие месяцы ведущими гражданами Колонии. Удивительно, чего мог достичь повар легиона, учитывая время и ингредиенты, и вереница высокопоставленных лиц и их матрон хвалили его за стол и услуги легионеров, самым видным среди которых был Лунарис, готовый на все, лишь бы согреться.