Хлеба кровавый замес - Леонид Шевцов

А ещё имелось пространство за стенами кунга, за самой летучкой, которое было не видно, и можно было лишь догадываться, что там воронок тоже не меньше. В этом видимом людям пространстве таких «подарков» от душманов оказалось крайне много, и разрывы ложились достаточно близко и кучно к летучке, чтобы поразить людей. И каждый из тех разрывов мог стать смертью для кого-то или для всех сразу.

И, наверно, куча скорпионов была перебита этими разрывами, так как на поверхности не шныряло ни одного, хотя утро для них было подходящим. То, что никого из людей не задело, было поистине чудом. Или случайностью. Чудной такой случайностью…

Не доходя метров семи-восьми до летучки, зампотех нагнулся и вытащил из взрыхлённого грунта хвостовик от мины. Это очень близко от машины, и присутствующим было очевидно, насколько им повезло в том импровизированном маленьком окопчике, который проще было назвать ямкой.

Все разом невольно стали смотреть на стенку летучки, непосредственно перед которой они тогда лежали. Она напоминала гигантское решето. Свежих дырок разнообразной формы и размера с облупившейся по краям краской было на вид очень много.

Кунг был иссечён очень странно. Это выглядело так, как будто люди были накрыты невидимым сферическим бронеколпаком, и осколки легли ровно вокруг этой полусферы. Словно большой циркуль провёл разградлинию по стенке кунга, и ниже неё не было ни одного осколка, а над ней их было множество…

В принципе, объяснялось это, видимо, просто – мина ещё до взрыва, по инерции чуть зарылась в землю, и после разрыва осколки полетели в направлении машины по такой траектории, что над людьми в окопчике образовалась мёртвая зона. Попади мина на полметра ближе или дальше, и беды точно было бы не миновать – траектория разлёта пересеклась бы с людьми, и в живых вряд ли кто-либо остался.

Но на самой взрывной волне – том плотном вале сжатого воздуха – это никак не сказалось, и она в тот вечер очень «замечательно» шандарахнула по Шаховскому, когда он наблюдал за действиями противника, за характером стрельбы и выявленными целями. Ему от той волны прилично досталось, но жаловаться он не стал, потому что счёл для себя невозможным выказать такую неочевидную слабость, чтобы избави бог, не походить на нытика и слабака. Но в тот вечер поначалу после близкого разрыва у него некоторое время был тремор рук и ног. Может быть, двадцать – тридцать минут. Затем, после рвоты, отпустило. И как ни странно, но немного выпитого тем вечером, когда помянули погибших, почти полностью сняло последствия.

Зампотех легко вытащил этот хвостовик из грунта и стал его разглядывать. Под впечатлением увиденного, и примерив возможные последствия на себя, Николаич глубоко ушёл в свой замкнутый закуток восприятия реальности, и эмоционально был уже не со всеми, а пребывал в каком-то наваждении. Оглядев близлежащее пространство и обратив внимание на обильно продырявленную стену кунга, он пришёл в состояние повышенного возбуждения:

– Привет! Смотрите! Это же надо! Метрах в пяти от нас взорвалась, и нас не задело! Представляете?! В пяти метрах, и никого! Фантастика какая-то! А вокруг ещё штук двадцать воронок! Представляете?!

Комбат улыбнулся. Зрелище и впрямь было для всех непривычным, потому что наблюдать в таком потешно-возбуждённом состоянии зампотеха ещё не приходилось даже тем, кто знал его уже давно.

– Володь, ну, как говорится, слов их песни не выкинешь, – комбат интуитивно почувствовал ненормальность подобной реакции и попытался перевести ситуацию в шутливую форму. – «…горели в небе две звезды, и лишь теперь понятно мне, что это были я и ты…», – распевно продекламировал он слова песни. – Горели и сгорели, а нам вот помогли… Такая она, мой друг, армейская фортуна, – продолжил он с улыбкой.

Но зампотех ощутил какую-то угрозу или предзнаменование даже в этих безобидных словах комбата.

– Валер! Ты что на меня смотришь?! – неврастенично и в несвойственном ему тембре голоса, близком к фальцету, почти закричал он. – Какие «наши звёзды»?.. Почему «сгорели»?

Комбат несколько опешил от такой атаки и стал оправдываться:

– Володь, да ты-то тут при чём? Что ты на себя всё натягиваешь, как шину на задницу? Песня как песня… Про две звезды… Это я про то, что мы тут самые старые аксакалы. Значит, самые опытные, и нас ничего уже не возьмёт… А тебя чего-то напугало… Это ж просто песня… Ну, Володь, старик, ты что? Прекращай… Я тебя прошу. Ты нужен мне!.. работы много!

Но истерический припадок зампотеха продолжался. То, что это что-то медицинское, стало уже очевидно.

– Валер! – высоким фальцетом очень громко и пронзительно заверещал зампотех, слыша только себя. – Что значит «мы с тобой»? При чём тут мы с тобой? У меня трое детей, Валер! Трое детей у меня дома! Что ты меня сюда приплетаешь?! Какие мы аксакалы?! Зачем ты… ты… – он не смог закончить фразы. Ему перестало хватать воздуха, и он начал ловить его ртом, как вытащенная на берег рыба.

Неожиданно к нему быстро приблизилась Тася и резко плеснула водой из стакана, в котором ранее стоял станок Шаховского. Эта чуть мыльная и остывшая поутру вода окатила зампотеху лицо, и он осёкся, и… задышал нормально. Все молчали, а зампотех, стерев воду с лица, взглянул на всех и как-то недоумённо сказал:

– Что это было?

Трое остальных присутствующих от неожиданности рассмеялись – настолько по-детски непосредственно прозвучал этот вопрос…

– Да ты нас попугал немного… Брось, Володь, хвостовик. Он тебе не нужен. Всё равно его к машинам не пришпандоришь… хотя ты и это могё́шь – завершил этот утренний внеплановый театр комбат.

И все опять облегчённо заулыбались, а вместе со всеми и громче всех засмеялся зампотех.

Глава 20. Очередная «предбоевая ситуация»

– Тася, так ты выпьешь кофе? Вода уже закипела. Или, может, перекусишь по-быстрому? – вернулся к началу разговора с ней Проскуров.

– Нет, наверно. А что?

– Скоро рота Пасько должна будет идти на блок. Будем пропускать хлебную колонну. Ты тоже с ними поедешь.

– Поняла. Тогда точно нет. Мне нужно же собрать и проверить свои медицинские баулы. Санитарка пойдёт? – по-деловому стала общаться Тася.

– Нет, зачем её таскать? Тут останется, со мной. Мало ли где она потребуется.

– А когда? – вопрос от пришедшего в норму зампотеха.

– В десять нужно стоять на блоке и быть в полной боевой готовности. С учётом вчерашней «ночной войны» нужно ожидать любое паскудство, – сообщил Проскуров. – Значит, на дороге Пасько должен выстроить свою роту к девяти часам. Кстати, Володь, что там у