Хроника пикирующей России. 1992-1994 - Сергей Кара-Мурза

Первый сюжет — о самовольном вселении в новый жилой дом в Севастопольском районе Москвы. Это — драматический конфликт между теми, кто устал ждать и осуществил захват квартир, и теми, кто дождался очереди, получил ордер и пытается теперь въехать в свою квартиру. Райисполком, который при захвате предыдущего дома проявил нерешительность и примирился с «народной инициативой», сейчас пытается добиться выселения.

Главная мысль сюжета: государство — держиморда, готово с помощью милиции выселить нуждающихся в жилье людей. При этом не ставится под сомнение право тех очередников, которые получили ордера на квартиры (правда, на всякий случай эти очередники представлены семьей, в которой мать сорок лет работала в КГБ, что сразу предопределяет симпатии и авторов, и зрителей). Не обсуждаются и изъяны установленного порядка распределения жилплощади, не высказывается никаких подозрений в коррупции и т.д. Фильм просто настраивает общественное мнение против государства, которое в данном случае стремится соблюдать законный порядок и правовые нормы. Фильм приветствует людей, которые нарушили правовые нормы и право других таких же людей, приветствует только потому, что возник конфликт с государством, и этот конфликт можно использовать в сиюминутных политических интересах. И это — на фоне прославления интеллигенцией концепции правового государства. Те демократические интеллигенты, которые высоко оценили сюжет, прекрасно видят его антиправовой пафос. Видят, что его идея противоречит столь любимой концепции правового государства, но прощают это противоречие ради небольшого удара по ненавистному государству. Это и есть отсутствие интеллектуальной совести.

В этом сюжете есть и побочная, хотя и важная, мысль: государство плохо заботится о людях, оно строит мало жилья. После просмотра даже было прямо сказано, что во всем виноват лично председатель райисполкома Брячихин (благо что партократ). Это обвинение вообще безнравственно, ибо исходит от людей, обвиняющих советский народ в социальном иждивенчестве, отрицающих патерналистское государство и требующих скорейшей приватизации жилищного дела. Ведь им известно, что завтра, когда это государство будет ликвидировано и мы войдем в вожделенный рынок, где каждый должен будет бороться сам за себя, никакого бесплатного жилья никому давать не будут. А будет пока незнакомая нам огромная бездомность как социальное явление, побольше чем в Англии или США. Потому-то люди и идут на самозахват последних квартир, потому и снижается объем строительства и открываются аукционы, на которых обычная квартира стоит миллионы рублей.

Можно понять либерала, который требует «минимального» государства, которое бы не вмешивалось в жизнь граждан и не мешало им бороться и побеждать (или спать под забором). Но когда либерал начинает критиковать государство «из социализма», за то, что оно было недостаточно антирыночным, становится противно. Действительно, наша интеллигенция за все революции «ничего не забыла и ничему не научилась».

Второй сюжет попроще, но напоминает первый. «Советский фермер» неофициально пас своих коров на заброшенном совхозном лугу, а в прошлом году, опять же по решению «государства-монстра», этот выпас отдали гражданам под огороды. Опять конфликт, и опять виновник — государство. И опять наши демократы-рыночники атакуют государство с антирыночных и антиправовых позиций, буквально требуя, чтобы государство не было формалистом, а было отцом родным и удовлетворило явно противоречивые интересы тех новых социальных субъектов, которые и возникли как результат «разгосударствления». И интеллектуальная нечистоплотность сквозит в каждой сцене, в каждом диалоге.

Фермер пользовался средством производства (землей) как «теневик», он не получил ее на законных основаниях. В этом, как известно, есть большая выгода, но есть и риск. Сейчас малина кончилась — так добывай землю согласно закону или сокращай свой бизнес! Весь антигосударственный пафос здесь подтянут за уши. И уж совсем нечестно было противопоставлять фермера огородникам, вышибать из зрителя слезу показом фермерских банок с молоком, которых мы «завтра недополучим». Фермер говорит, что люди своей картошкой будут травиться, так как на луг спускали сточные воды. Но ведь он, выпасая здесь коров, и сам травил людей своим молоком. Или, по его мнению, это освящается законами рынка? Вот тема, которую можно было бы развить, обладай автор интеллектуальной совестью.

Сюжет третий — самый острый и потому самый нечестный. Показана мать, переживающая горе: сына убили в Будапеште, где он был в частной поездке. Самая вольная этика требует максимальной осторожности при использовании таких случаев в политической игре. Но нет, и здесь удается представить государство в образе врага — оно отказывается заплатить 4 тыс. долларов за транспортировку тела в Москву. Какое возмущение это вызывает в «пресс-клубе»! Тут же (видимо, совершенно случайно) в компании оказывается представитель «кругов с новым мышлением» и новыми финансовыми возможностями, который дарит семье погибшего необходимую сумму — «если уж наше государство не желает выполнить этот свой элементарный долг».

Что же мы видим в этом эпизоде и в позиции авторов и аудитории? От ненавистного государства требовали свободы, нам надоел его патернализм и надзор, мы хотели действовать на свой страх и риск в соответствии с нашими правами свободного индивида. Такую свободу дали, что, естественно, наложило на каждого и новые обязанности. Одна из таких обязанностей — нести финансовую ответственность за свои действия. Ты хочешь поехать в Будапешт — ради бога! Предусмотрительные люди при этом страхуются: и на случай болезни (медицина в цивилизованном мире не бесплатная), и на случай перевозки твоего тела, если доведется умереть на чужбине, а ты хочешь покоиться в родной земле. Но многие люди предпочитают рисковать и не тратят валюту на страхование. Возможность выбора — важный элемент свободы.

Но риск есть риск. Авторы фильма нашли случай, когда человек трагически ошибся. Из этого случая можно было (хотя и это было бы на грани допустимого) вынести урок для зрителя, входящего в рыночную экономику и учащемуся свободе. Но надо уж совершенно не обладать никакой интеллектуальной совестью, чтобы вывести совершенно неожиданную антигосударственную мораль. И какой вред, какой разлад в душе наивного зрителя, который будет искренне уверен, что свобода дается бесплатно и что можно из каждого типа общества «взять самое хорошее». Мы уж не говорим о том, что эпизод основан на прямом обмане — дезинформации относительно прав и обязанностей гражданина и государства при выезде за границу. Тут уж речь идет не только об интеллектуальной совести.

Морализаторство всегда заменяло у многих интеллигентов опору на «твердые» ценности. И морализаторство это становилось все более гибким, все менее «догматичным», так что уже и любовь к ближнему постепенно заменилась ницшеанской «любовью к дальнему». Мораль стала не просто исторически обусловленной, она превратилась во флюгер. И с грустью приходится констатировать, что если благодаря нынешней моральной и интеллектуальной дряблости наша духовная элита, слава богу, вряд ли сможет довести дело до гражданской войны, то уж и здорового общества не даст построить. Ведь рыночная экономика гораздо более, чем какая-либо другая, базируется на строгих нормах общества. При том, что мы видим сейчас, восстановление авторитарного режима (неважно, с какой официальной идеологией) будет неизбежным.

Чем дальше от 1988 года, когда оформилась программа перестройки как революции, тем необъяснимее (с точки здравого смысла) политика наших демократических властей. До какого-то времени разрушение хозяйства, всех жизненных структур можно было оправдать тем, что без этого никак не удалось бы разрушить «советскую империю» и свергнуть коммунистический режим. Ради этого многие готовы были потерпеть лишения. Но вот эти цели достигнуты — есть ли какой-то намек на то, что наш поезд переведен на путь созидания хоть чего-то? Нет, действия остаются разрушительными и раскалывающими общество, и никакого толкового объяснения им не дается. Приходится строить догадки, читать между строк. Обращаться не к правителям, а к идеологам правителей и пропагандистам этих идеологов.

Что, например, можно понять из небольшой статьи обозревателя «Известий» Ирины Овчинниковой «Hас пугают. И многим страшно» («Известия», 31 января 1992)? К этому автору имеет смысл обратиться, так как И.Овчинникова до перестройки зарекомендовала себя как интеллигентный критик «казарменного социализма», да и сейчас она в своих статьях старается не дать вырваться той слепой, безудержной ненависти к «люмпенизированному большинству» русского народа, которая отличает публикации многих радикальных либералов. И.Овчинникова создала себе устойчивую репутацию умеренного демократического интеллигента и выражает воззрения этой важнейшей опоры революционеров.