Шпион в доме любви. Дельта Венеры - Анаис Нин

Вот какие чувства вызывал в нас пояс Луизы. Когда она входила в кафе и ее голодные глаза скользили по нам в надежде услышать приглашение сесть за столик, мы знали, что она вышла на охоту. Ее супруг не мог не догадываться о том, что происходит. Бедняга все время разыскивал ее, а друзья сообщали ему, что она сидит в том или ином кафе, и он шел туда. Это давало ей возможность ускользнуть с одним из нас в номер гостиницы. Потом мы все дружно пытались втолковать ей, куда пошел за ней ее муж. В конце концов он настолько отчаялся, что стал просить своих лучших друзей спать с ней, чтобы она по крайней мере не уходила с чужими.

Он очень боялся иностранцев, особенно латиноамериканцев, негров и кубинцев. Он наслушался сплетен об их необыкновенной сексуальной выносливости и чувствовал, что, если его супруга попадет им в лапы, ему ее уже не вернуть. Однако, переспав по очереди со всеми его друзьями, Луиза все же повстречалась с одним из этих иностранцев.

Это был кубинец, очень смуглый и необыкновенно красивый, с длинными гладкими волосами, как у индуса, и благородными чертами лица. Жил он, по-видимому, на Домской площади, пока не находил женщину, которая ему нравилась. Они исчезали дня на два-три, запирались в номере какого-нибудь отеля и выходили из своего убежища только тогда, когда полностью удовлетворяли друг друга. С женщинами он вытворял такое, что потом уже ни одна из них не хотела видеться с ним вновь. После этого он возвращался в кафе, садился и снова заводил вдохновенные речи. Обладая перечисленными талантами, он был еще и весьма одаренным мастером фресковой живописи.

Стоило им с Луизой встретиться, как они тотчас же поспешили удалиться с глаз долой. Антонио страшно привлекала ее белая кожа, большие груди, узкая талия и длинные, гладкие светлые волосы. А она была в восторге от его лица, мускулистого тела, медленных движений и спокойного нрава. Его смешило буквально все. При виде его возникало ощущение, будто мир вокруг не существует, а есть только эротические переживания Антонио, что завтра не наступит, что никого больше не существует — что есть только эта комната, этот вечер и эта постель.

Когда она в ожидании замерла возле большой железной кровати, он сказал:

— Оставь пояс.

И начал медленно срывать с нее платье. Без малейшего признака напряжения он разодрал его на куски, как будто оно было бумажным. При виде такой силищи Луиза содрогнулась. Теперь она стояла совершенно обнаженная, если не считать серебряного пояса. Он распустил ей волосы, и они рассыпались по плечам. Только тогда он уложил ее на постель и, упершись ладонями в груди, поцеловал долгим поцелуем в губы. Она ощущала болезненную тяжесть серебряного пояса и рук Антонио, сдавливавших ее голую кожу. Она готова была вот-вот сойти с ума, ослепленная страстью. Она не могла больше ждать. Она не могла даже подождать, пока он разденется сам. Однако Антонио отнесся к ее нетерпеливым движениям презрительно. Он продолжал целовать Луизу, словно хотел выпить своими темными губами весь ее рот, язык и дыхание, а руки его тем временем сжимали тело женщины, оставляя повсюду ноющие метины. Влажная, она трепетала, раздвигала ноги и все пыталась подлезть под него и расстегнуть брюки.

— Времени достаточно, — сказал он. — Вполне достаточно. В этой комнате мы пробудем много дней. Времени хватит нам обоим.

С этими словами он отвернулся и разделся. Тело его было покрыто золотистым загаром, а пенис, гладкий, большой и напряженный, блестел, словно отполированный жезл. Луиза повалилась на возлюбленного и взяла пенис в рот. Его пальцы были повсюду. В ее анусе, во влагалище, тогда как сам он лизал ей ушки и просовывал язык в рот. Он кусал ей соски, целовал и кусал кожу живота. Она попыталась удовлетворить свое желание, потершись о его бедро, но он не позволил ей это сделать. Он изгибал ее, как хотел, так, словно она была резиновая. Своими сильными руками он хватал ее за ту часть тела, которую желал, и подносил к губам, как будто она была съедобная, нисколько не заботясь о том, что происходит с остальным телом. Он брал ее за ягодицы, кусал и целовал их.

— Возьми меня, Антонио, ну возьми же, я не могу больше ждать, — умоляла она, однако он не слушал ее.

К тому времени голод в ее матке превратился во всепоглощающее пламя и чуть не сводил Луизу с ума. Всему, что бы она ни предпринимала, спеша разговеться, он противодействовал. Стоило ее поцелую оказаться дольше обычного, как Антонио отстранялся. Когда она двигалась, серебряный пояс позвякивал, словно рабская цепь. Луиза и в самом деле была теперь рабой этого смуглого гиганта. Он господствовал, как царь, и ее страсть должна была подчиняться его страсти. Она осознала, что ничего не сможет противопоставить его силе воли. Он требовал покорности. Полное истощение умертвило в ней страсть, и тело ее расслабилось. Оно стало мягким, как вата, а он продолжал ласкать ее с еще большим восторгом. Она была его рабыней, его собственностью, безвольным телом, уступчивым и нежным под руками мужчины. Он трогал каждое углубление ее тела, не оставляя без внимания ничего, мял ее, лизал, вгрызался в кожу большими сверкающими зубами и оставлял на ней отметины.

Страсть, до сих пор остававшаяся на поверхности кожи неким раздражением, теперь ушла в глубь тела Луизы. Страсть оседала, тлела и превращалась в огонь, только и ждавший, чтобы вспыхнуть, когда Антонио пробуждал его своим ритмом. Его прикосновения походили на танец, придававший телам новую форму. Сейчас они лежали, приникнув друг к другу, как две ложки, его пенис покоился между ее ягодиц, а ее груди с болезненной чувственностью волновались под его руками. Он по-львиному присел над ее распростертым телом и, раздвинув ягодицы, проник в нее. Он проделал это впервые и заполнил Луизу, как не заполнял никто из его предшественников, достав до дна матки.

Влага так и капала из нее, а когда он двигался взад-вперед, слышались хлюпающие звуки. Из нее вышел весь воздух, так наполнил ее его член. Он все время двигался, направляя толчки в самую матку, но как только дыхание ее участилось, он выскользнул, сверкающий влагой, и принялся ласкать по-новому. Он откинулся на кровати, отчего член устремился вверх, и велел ей сесть верхом, чтобы он снова оказался в ней и волосы на их лобках соприкоснулись. Она повалилась на него, провела грудями по его груди и поцеловала, после чего выпрямилась и начала скользить вверх и вниз по члену. Иногда она приподнималась, так что в ней оставалась только головка пениса, и начинала двигаться очень осторожно, чтобы он не выскочил совсем, но касался самых краешков срамных губок, красненьких, припухших и сомкнутых на нем наподобии ротика. Потом она вдруг рухнула и впустила в себя член на всю длину, не переставая целовать Антонио. Его ладони все это время оставались на ее ягодицах, мешая двигаться слишком быстро и не давая кончить.

Он спустил ее с кровати, поставил на четвереньки на пол и сказал:

— Пошевеливайся.

Она поползла по комнате, длинные светлые волосы свисали вдоль тела, а серебряный пояс казался грузом вокруг талии. Он встал позади Луизы на колени и, накрыв тело женщины своим, проник в нее. Взяв Луизу сзади, он просунул под нее голову и, крепко держась руками и губами, принялся сосать груди, словно она была животным. Оба тяжело дышали и извивались. Только после этого он поднял любовницу обратно на постель и обнял ее ногами свои плечи. Он взял ее грубо, и их тела задрожали в оргазме, таком яростном, что Луиза решила, будто вот-вот сойдет с ума от ненависти и желания, чего она никогда прежде не испытывала. Антонио лежал и улыбался, пытаясь отдышаться. Потом они легли спать».

На следующий день Мийар рассказал о художнице Мафуке, мужчине-женщине с Монпарнаса:

«Никто толком не знал, кто она такая. Одевалась она, как мужчина, и была маленькой, худенькой и плоскогрудой, с короткими, гладкими волосами. Лицо у нее было, как у мальчика, а в бильярд она играла, как мужчина. Пила она тоже, как мужчина, скрестив ноги, когда стояла за стойкой. Как мужчина, она рассказывала непристойные анекдоты, а рисунки ее обладали силой, какую редко встретишь у женщин. Однако имя ее звучало по-женски, ходила она походкой женщины, и поговаривали, что у нее нет пениса. Мужчины ума не могли приложить, как им с ней обращаться. Иногда они запанибратски хлопали ее по плечу.

Жила она в студии вместе с двумя девушками. Одна из них работала натурщицей, вторая была танцовщицей в ночном клубе. Однако никто не знал, какие у них взаимоотношения. Было ощущение, что две девушки живут как муж с женой. Каково же тогда было место Мафуки? Они никогда не отвечали на вопросы. На Монпарнасе всем всегда хотелось знать все до мелочей. Некоторые гомики предпринимали попытки подступиться к Мафуке, но получали от ворот поворот. Она всегда была готова вступить в перебранку и лупила от души.