Нет повести печальнее на свете… - Георгий Шах

Ула закончила свое повествование и взглянула на Рома, справляясь, не пропустила ли она что-нибудь важное. Нет, не пропустила, ответил ей Ром глазами. Напротив, помогла мне понять, что мы защищаем не только свое чувство, но и право других любить по свободному выбору. Ах ты моя милая, драгоценное мое существо!

После продолжительного молчания Дезар извлек трубку изо рта и произнес непонятную фразу:

— Раньше или позже клубок должен был размотаться, но кто мог предвидеть, с какой ниточки это начнется! — Поймав вопрошающий взгляд Улы, он улыбнулся. — Поговорим по душам позже, а сейчас я хотел бы разузнать, что происходит в мире, и принять некоторые предосторожности.

— Если наше присутствие вас стесняет, скажите откровенно. Мы уйдем сразу, как только кончится облава. — Еще не завершив своей мысли, Ром пожалел о сказанном.

Философ не стал обижаться на это проявление мальчишеской щепетильности.

— Я запру вас на ключ, а вы не откликайтесь ни на какой стук, сидите тихо как мыши. Пользуйтесь всем, что есть в доме, кроме телефона: линию могут прослушивать. И вот еще что: не подходите к окнам.

Опять Ром с Улой оказались пленниками, на сей раз добровольными. Они недолго горевали над своим бедственным положением, прекрасно провели день, наслаждаясь общением друг с другом.

— Знаешь, Ула, нам ведь никто не нужен. Надо было соглашаться на Свинцовые горы. Друзья помогли бы тебе удрать от своей бабки, и мы зажили бы на славу. Я выстроил бы образцовую ферму, растил капусту и пас свиней.

— А я?

— Ты готовила бы обед и нянчила детей.

Вернувшись вечером, Дезар обеспокоился тем, что его гости не подают признаков жизни. Он нашел Рома и Улу на кухне, они склонились над столом, голова к голове, настолько увлеченные своим занятием, что не заметили его появления.

— Над чем вы там колдуете? — спросил философ.

Ром вздрогнул и прикрыл ладонью лежавший перед ним листок бумаги. Ула тоже смутилась.

— Я знаю, что это нехорошо, но Ула учила меня математике, — после некоторых колебаний признался Ром.

Дезар посмотрел на листок, испещренный цифрами, и сказал со вздохом:

— Какие же вы темные, дети мои, сколько дури вбили вам в головы! Ладно, поделюсь новостями. Начну с приятных: я связался из автомата с твоим наставником, и он взялся подыскать для вас убежище в Свинцовых горах.

Ром с Улой переглянулись.

— Вижу, такая перспектива вам по душе. И правильно. Я и сам бы с удовольствием променял городские удобства на чистый горный воздух и одиночество. Там хорошо размышлять над людской глупостью. Сторти взялся также переправить вас на место, заявив, что он теперь крупный спец по части побегов. Хорошего ты выбрал себе наставника, Ром. Конечно, это не так просто будет сделать, если учесть, какой поднялся вокруг вас ажиотаж. Да, вы стали настоящими героями дня, все газеты полны описанием вашей истории, о ней судачат на всех перекрестках. Гермес, кажется, начинает раскалываться на две враждующие партии: тех, кто за ваш союз, и тех, кто против. К сожалению, последних пока намного больше.

— А мои родители? — спросила Ула.

— Твоего отца, девочка, осадили репортеры, и он им заявил, что не видит ничего страшного, если его дочь выйдет замуж за агра, и готов дать ей свое благословение. Смелый человек, можешь им гордиться. Однако должен огорчить тебя. Веронская община матов предала его остракизму, твоя мать потребовала развода, а когда он, как обычно, пришел читать лекцию в Университет, студенты устроили ему обструкцию. Не плачь, — он погладил ее по голове, — все образуется. Капулетти даже этой своре клановых патриотов не затравить.

Теперь твоя очередь, Ром, крепись. По словам Сторти, в доме у вас был грандиозный скандал. Твоя мать отреклась от своего младшего сына, назвав его подлым доносчиком. Гель… так, кажется, его имя?

Ром не в состоянии был выговорить ни слова. Ах брат, родной брат мой, если что-нибудь с тобой случится, я никогда себе этого не прощу!

— Гель исчез. — Дезар достал платок и начал протирать очки.

— Что-нибудь еще? — спросил Ром с замиранием сердца.

— Да, Ром, да, милый, но ты не горюй, все утрясется.

— Говорите, прошу вас!

— Когда синьор Монтекки узнал о случившемся, ему стало плохо, пришлось вызвать «Скорую». В клинике установили диагноз: инфаркт миокарда. Но непосредственной опасности нет. Ему нужны покой и длительное лечение. Врачи сказали Сторти, что у твоего отца могучий организм, он выживет.

Ром встал с места.

— Я должен ехать к нему.

— Ты можешь так поступить, но в этом случае вам с Улой придется расстаться, и, возможно, навсегда.

Ром опустился на стул.

— Мы поедем вместе, — сказала Ула, — они не посмеют нас разлучить.

— Еще как посмеют! — возразил Дезар. — Родителям вы ничем не поможете, напротив, им будет легче, зная, что вы в безопасности. А себя загубите ни за грош. Стоит вам выйти на улицу — и забудьте друг о друге.

Он встал, выключил свет, подошел к окну, знаком подозвал их к себе. У подъезда прогуливался полицейский.

Несколько минут они просидели молча, размышляя каждый о своем.

— Вы правы, синьор, — сказала Ула. — Не знаю, как мы сможем вас отблагодарить. Мы прокляты, наша любовь приносит всем одни несчастья.

— Какая нелепость! — с непривычным для себя жаром воскликнул философ. — Вы даже не представляете, какая это благодатная и живительная сила — ваша любовь! Положительно, я должен раскрыть вам глаза на самих себя и свою роль в истории Гермеса. Готовы слушать, синьоры студенты?

Не дождавшись ответа удрученной пары, он начал говорить.

— С детских лет вам, как и всем прочим, внушается мысль, что клановая система порождена самой природой вещей и исполнена глубочайшего смысла. В действительности она противоестественна и бессмысленна. Вас убеждают, что гермеситское общество подобно цветущему оазису во вселенской пустыне. На самом деле это болото, оно поросло предрассудками, как застойный пруд порастает мхом. И вы, друзья мои, сами того не подозревая, бросили в него камушек, вокруг которого образовалась лунка чистой воды и начали отходить круги, оттесняя муть к берегам. Мхи живучи, они не терпят просвета в своей массе, будут отчаянно бороться за то, чтобы вновь завладеть всей поверхностью. Но дело их в конечном счете проиграно, ибо под ними чистая вода, питаемая родниками народной мудрости.

Затейливый образ, нарисованный воображением фила, вызвал у молодых людей смутные ассоциации. В то же время обоих смутила та беспощадная откровенность, с какой он отрицал все, во что они верили и чему привыкли поклоняться.

— Я знаю, вам нелегко примириться с мыслью, что порядок, на котором зиждется столь очевидное наше благосостояние, гнил и неправеден. Но призадумайтесь. Мир, в котором мы живем, беспредельно многолик и контрастен. Все в нем кажется разъятым, словно некое божество, подняв Вселенную, швырнуло ее оземь и она рассыпалась на кусочки, каждый из которых обрел свою, непохожую на другие, форму существования: органическую и неорганическую, природную и общественную, материальную и духовную. Потом божество начало дробить эти глыбы на осколки, разделив неорганическую, или, как ее с большой условностью называют, мертвую, природу на вещество и волну, жидкость и твердь, а живую, органическую, на флору и фауну. Последняя распалась на пресмыкающихся и млекопитающих, а те на бесчисленные виды, отряды и подотряды, включая венец творения — человека, в котором природа реализовала высшую свою способность: мыслить, то есть осознать самое себя.

Обретя сознание, человек поначалу принял окружающую его среду за нечто целое и нераздельное. Но, осмотревшись, он убедился, что в каждом ее секторе действуют свои неповторимые закономерности, и начал их исследовать. Первичное знание, mathema, — видишь, Ула, откуда происходит название твоей науки! — отражая реальность, раздробилось на отсеки. Чтобы понять устройство мироздания, понадобилась астрономия, постигнуть строение вещества — физика, разгадать секрет жизни — биология. Политическая экономия, которой у нас, на Гермесе, практически не существует, занялась изучением отношений между людьми в процессе производства и обмена, а история взяла на себя запись их деяний, чтобы сохранить для них память о прошлом и передать живущим поколениям опыт ушедших. Агрономия помогла им добывать средства пропитания, а целая семья технических наук — создавать и совершенствовать «вторую природу», от простого колеса до электронного мозга.

Но чем глубже мысль человеческая проникает в детали, тем больше она утрачивает общую перспективу. Тут ничего не поделаешь: за каждое приобретение приходится расплачиваться какой-то потерей. Уже древние мыслители на нашей прародине Земле заметили, что при всем многообразии мира в основе его лежит некая единая материальная субстанция, что различные сферы бытия тысячами зримых и незримых нитей связаны между собой, что наряду с частными закономерностями, которые определяют устройство этих сфер, существуют универсальные, обнимающие весь социальный организм, всю природу и даже Космос в целом. Разгадать их составляет цель моей науки — философии.