Дело закрыто - Патриция Вентворт

Миссис Мерсер попыталась высвободиться, но ей это не удалось.

— Я хотела. Я пыталась. Никто не может сказать, что я не пыталась. Я думала, он меня убьет.

— Я верю вам, верю. Но зачем? Зачем вы пытались ее увидеть? Что вы хотели ей рассказать?

Она почувствовала, как бешено забился пульс под ее пальцами, и сжала их еще сильнее. При мысли, сколько несчастья и горя они уже вынесли и сколько им еще предстоит, у нее слегка закружилась голова. И самым страшным из этого была не боль, не смерть и даже не убийство — это была необходимость продолжать жить, когда твою душу выжгли уже дотла. Она подумала о том, какой Марион была и какой она стала. Когда она заговорила, ее голос дрогнул:

— Вы спрашивали меня о Марион. Если бы вы увидели ее теперь, вы бы просто не выдержали. Поверьте мне. Скажите мне: зачем вы хотели ее увидеть и что собирались ей рассказать? Вы говорили, что тогда все было бы по-другому. Вы говорили мне это в поезде. Так что же вы хотели ей рассказать?

Миссис Мерсер уже не пыталась вырваться. Ее руки безвольно скользнули вниз, и она тихим усталым голосом произнесла:

— Слишком поздно.

— Скажите! — настаивала Хилари.

Миссис Мерсер безвольно покачала головой — казалось, у нее просто не осталось сил держать голову прямо, и она безвольно болтается из стороны в сторону.

— Отпустите меня! — попросила она.

Хилари лишь крепче сжала ее запястье.

— Что вы хотели ей рассказать?

И миссис Мерсер расплакалась. Ее нос сморщился, и слезы, оставляя по обе стороны от него влажные блестящие дорожки, потекли к уголкам губ.

— Слишком поздно, — проговорила она, глотая слезы. — Меня воспитали в вере, и я знаю, что натворила. Я не смею больше читать Библию, не смею молиться, но и обещание, данное мною Мерсеру, я нарушить тоже не смею. Если бы мне удалось сказать ей тогда, возможно, это что-то бы изменило. Теперь нет. Прошлого не воротишь и сделанного тоже не вернешь. Если Мерсер узнает, он убьет меня, а я не хочу в ад.

Она больше не задыхалась. Ее голос был слабым и едва слышным, но он больше не прерывался. Хилари встряхнула запястье, которое держала в своей руке.

— Да вы уже в аду, — сказала она. — Все, кто поступает против совести, все они уже в аду. Неудивительно, что вы несчастны. Скажите мне, что вы хотели рассказать Марион. Прошу вас. Я не уйду, пока не получу от вас ответа. Неужели вы хотите, чтобы Мерсер вернулся и застал меня здесь? Поймите — я просто не могу уйти без ответа.

Теперь уже миссис Мерсер перегнулась через подоконник.

— Он убьет вас, — прошептала она. — Хлебным ножом, отверткой, все равно чем, и скажет, что это сделала я — обязательно скажет, — потому что я сумасшедшая. Он всем говорит, что я сумасшедшая, и, убив вас, скажет, что это сделала я. И меня свяжут и посадят под замок — потому что он скажет им, что я сумасшедшая.

У Хилари сжалось сердце. Неужели это правда? Неужели? Очень медленно, очень испуганно и совсем по-детски она спросила:

— А вы… вы действительно сумасшедшая, миссис Мерсер?

Женщина разрыдалась.

— Да нет же, нет! Но это чудовище просто сводит меня с ума! О мисс, почему я до сих пор жива? Как бы мне хотелось умереть, мисс!

Хилари больше не боялась. Ей удалось дотянуться и погладить миссис Мерсер по вздрагивающему плечу. Оно оказалось ужасно худым и тонким.

— Ну не плачьте, миссис Мерсер. Если вы сказали на суде неправду — а я думаю, так оно и было, потому что я знаю Джефа и знаю, что он никогда никого не убивал, — если вы это сделали, «неужели не ясно, что единственный ваш шанс спастись — это все исправить, рассказав теперь правду? Вы боитесь оказаться в аду! Еще бы вам не бояться, если Джеф в тюрьме, а Марион так несчастна. Но только представьте, насколько тяжелее вам было бы, если бы его повесили и вы уже ничего — ничего! — не могли исправить. Разве мысль, что все еще можно исправить, и исправить прямо сейчас, не приносит вам облегчения? Вы ведь не хотите больше страдать? Правда ведь, не хотите?

Миссис Мерсер резко вырвала руку.

— Не знаю, о чем это вы говорите, — сказала она. — Уходите, пока чего-нибудь не случилось.

Глаза Хилари защипало. Ведь она думала — нет, она была уверена, — самые безумные надежды уже кружили ей голову, и вдруг все рухнуло.

Миссис Мерсер отступила к двери на кухню и остановилась, прислонившись к косяку. В ее голосе появилось злорадство.

— Вернетесь на дорогу, повернете налево, а дальше все прямо до самого Ледлингтона. Где ваш велосипед?

Хилари с трудом выпрямилась: она так долго стояла, перегнувшись через подоконник, что у нее затекла спина.

— Разбился, — сказала она. — Они пытались меня убить.

Миссис Мерсер вскинула руки и зажала рот. Потом ее руки опустились, и она спросила:

— Кто?

— А то вы не знаете? — презрительно проговорила Хилари.

Миссис Мерсер попятилась. Освободив проем, она обеими руками и коленом толкнула дверь. Та с грохотом закрылась, и Хилари осталась одна в темноте и тумане.

Она выбралась на дорожку, на ощупь нашла калитку и двинулась по колее.

Глава 21

Марион Грей демонстрировала платье под названием «Лунный свет». Платья как такового было совсем немного, но тому, что удавалось разглядеть, название подходило очень. Было пять часов вечера. Далеко не все женщины, собравшиеся в демонстрационном зале Гарриет Сент-Джаст, собирались что-либо покупать. Многие пришли просто развлечься. Большинство из присутствовавших называли хозяйку Харри или же дорогушей. Ее платья стоили бешеных денег, но и успех, которого она добилась на этом поприте всего за три года, был просто ошеломляющим. Они с Марион учились в одной школе, но Гарриет не признавала дружбы в рабочее время. С десяти утра до шести вечера Марион была для нее только Ивонной — одной из лучших лондонских манекенщиц.

Смуглая сутулая женщина с изможденным морщинистым лицом крикнула через головы чуть не десятка человек:

— Харри, это божественно! Я беру. Скажи ей, чтоб повернулась, я хочу еще раз посмотреть спину.

Марион медленно повернулась, грациозно выгнув шею, оглянулась через плечо и застыла в этой позе. Ее темные волосы были собраны на затылке, лицу придана ровная матовая бледность. Глаза, благодаря залегшим под ними теням, казались неестественно темными и большими. Марион выглядела так, будто в действительности находилась совсем в другом месте. Платье невесомой дымкой окутывало грациозные изгибы ее тела, сглаживая и смягчая их еще больше.

— Достаточно, — бросила ей Гарриет Сент-Джаст. — Следующим покажешь черный бархат.

Марион вышла, и серо-голубой лунный шлейф потянулся следом. Когда двери за ними закрылись, девушка по имени Селия, демонстрировавшая ярко-зеленый спортивный костюм, хихикнула:

— Ну, старуха Кэти дает! «Я беру!» — скопировала она голос смуглой женщины. — Представляешь, как это будет выглядеть? Вот черт! Даже жалко: такое красивое платье.

Марион промолчала. Со сноровкой, которую дает только долгая практика, она стягивала через голову платье. Ей удалось высвободиться из него, не сдвинув в своей прическе ни волоска. Потом она сняла с плечиков черное бархатное платье со шлейфом и стала его надевать.

В дверь просунула голову низенькая белокурая женщина с пушистыми густыми бровями.

— Тебя к телефону, Ивонна.

Селия хихикнула.

— Ох, не хотела бы я оказаться на твоем месте, если Харри об этом узнает. Во время-то показа! Слушай, Флора, неужели я и в самом деле должна напялить на себя эту розовую гадость? Это же совершенно не мой стиль! Я в таком виде на Тоттнем-Корт-роуд [7] и в гробу не рискнула бы показаться, честное слово.

— Лучше поторопись, — фыркнула Флора и закрыла дверь.

Марион прошла в кабинет и подняла трубку. Напрасно Флора не ответила, что она занята. Марион совершенно не представляла, кто мог ей сюда позвонить. Но, кто бы это ни был, он позвонил очень не вовремя. Флора была слишком мягкосердечна — дальняя родственница Гарриет, она тянула за шестерых и никогда не жаловалась, но сказать «нет» было выше ее сил. Марион поднесла трубку к уху и услышала далекий мужской голос:

— Миссис Грей?

— Да.

Черная бархатная лямка соскользнула, и она повела плечом, чтобы вернуть ее на место.

— Марион, это ты?

Она узнала этот голос сразу же. Ее лицо изменилось, и она через силу выговорила:

— Кто это? Кто говорит?

Но она слишком хорошо знала кто.

— Берти Эвертон, — сказал голос. — Слушай, не бросай трубку. Это важно.

— Мне нечего тебе сказать.

— Я знаю, знаю. Я все понимаю, в этом-то и беда. Я бы не стал тебя беспокоить, если бы это не касалось Джеффри. Я подумал, тебе нужно знать. Ничего особенного, конечно, но все же. Я решил, что должен тебе сказать.

Марион тяжело оперлась на письменный стол Гарриет и сказала:

— Я не могу с тобой встретиться. Если у тебя есть что-то — что сказать, — обращайся к моему адвокату.