Бешеный - Алексей Атеев

— Папу убили, — вместо ответа сказал я.

— Замолчи! — крикнула мать. — Замолчи, гад!!! — она изо всей силы ударила меня по лицу, первый раз за всю жизнь, а потом заплакала.

На другой день по дороге в школу мне показалось, что я вижу тень отца. Ощущение добра, идущее от тени, было невероятно сильным. Тень на секунду задержалась и унеслась прочь. А через месяц пришла похоронка, где сообщалось, что мой отец пал смертью храбрых именно в тот самый мартовский день.

Все эти видения нисколько не мешали мне в обычной жизни. Я был обыкновенным ребенком, учился средне, из среды сверстников ничем особенным не выделялся. Получалось, что я даже не обращал внимания на всю эту чертовщину. Вернее, старался не обращать внимания. Когда я стал взрослеть, то перестал видеть тени. Но дар пророчества я не потерял. Частенько задолго до того, как семья какого-нибудь моего одноклассника получала похоронку, я уже знал о гибели его близких. Однако молчал. На собственном примере я убедился, насколько опасны подобные пророчества.

Не успела кончиться война, как мать засобиралась в Ленинград. Она уже знала, что квартиры нашей не существует, но это ее не смущало. Дед мой к тому времени умер, и нас в городке ничто не держало. Однако на берега Невы нам попасть было не суждено. Как-то в городок приехал столичный театр, неведомо какими судьбами занесенный в эту глушь. Театр был не из ведущих, но репутация столичного произвела на мать неизгладимое впечатление. Она не пропускала ни одного спектакля, близко познакомилась с актерами, а когда узнала, что труппе нужен администратор, предложила свои услуги. Ее охотно взяли, поскольку в городе она успела вступить в партию и к тому же имела опыт руководящей работы. Театр двинулся дальше, и мы отправились вместе с ним. Так мы оказались в Москве. Мать быстро сумела получить жилплощадь, а вскоре стала заместителем директора театра. Я же поступил в ремесленное училище.

Владимир Сергеевич замолчал, о чем-то задумался. Молчал и Олег.

— Тебе интересно? — спросил рассказчик.

— Очень, — искренне ответил Олег.

— Дальше будет еще интересней. Ну слушай. Мать вскоре вышла замуж за режиссера из их театра. Величали его Герард, но он не возражал, когда его звали просто Герой. Гера был неплохой человек, но какой-то уж очень легкий. На жизнь он смотрел как на непрерывную цепь развлечений. Мать взирала на него, как на Бога, а мне он просто нравился своим веселым открытым характером. К тому же он научил меня играть на гитаре и петь душещипательные романсы. Я к тому времени уже закончил ремеслуху и работал на заводе слесарем.

Мать знала про мой дар. После того как пришла похоронка на отца, отрыдавшись, она потребовала от меня объяснений. Я как мог сбивчиво рассказал ей о тенях, о том, что вижу то, чего не видят другие. Она с испугом смотрела на меня и молчала. Видимо, она решила, что я свихнулся. Потом я часто ловил на себе ее тревожные взгляды, но на ненормального я был не похож, и она успокоилась.

Между прочим, еще в эвакуации я предсказал ей, что она выйдет замуж за мужчину по имени Герман. О том, что существует имя Герард, я тогда просто не знал.

Разговоров о моем даре мы больше не возобновляли, но, видимо, она проболталась о нем своему Гере.

«Слушай, Вовка, — сказал он мне однажды, — ты, говорят, можешь предсказывать будущее?»

Я очень не любил толковать с кем-либо на эту тему, поэтому односложно буркнул, что, кажется, могу.

«А давай проверим?» — предложил он.

«Как это?»

«Поехали на бега».

Идея показалась мне интересной, и я охотно согласился. Никогда раньше я не бывал на бегах, и ипподром мне ужасно понравился, понравились гомонящая толпа на трибунах, пиво и раки в буфете, лица знаменитостей в директорской ложе, а главное — лошади. Лошади были лучше всего.

«Итак, — сказал Гера, — наступило время кардинальной проверки твоих нечеловеческих способностей (он любил выражаться вычурно). На какую лошадь будем ставить?» (По дороге он ввел меня в курс беговых страстей).

Я, как сейчас помню, сказал, что надо ставить на лошадь по кличке Коралл. Он так и сделал, и Коралл пришел первым. «Ого!» — сказал Гера, с удивлением посмотрел на меня и побежал к кассе. Но лошадь, на которую он поставил, была фаворитом, выиграли мы какой-то мизер.

На следующие заезды Гера делал ставки по моей рекомендации. Мы продолжали выигрывать мелочь, и только в предпоследнем заезде нам повезло. Лошадь, на которую мы поставили, котировалась крайне низко, ставок на нее почти не было, и, когда она пришла первой, нам отвалили приличный куш. Словом, выиграли мы в тот раз что-то около тысячи рублей — мою месячную зарплату слесаря. Домой мы летели как на крыльях. По дороге купили марочного вина, шикарную закуску и явились к матери в феерическом настроении, по выражению Геры.

Мать, узнав, что мы выиграли на бегах, отнеслась к нашим подвигам неодобрительно. И хотя вино с нами выпила, но сказала, что запрещает своему сыну таскаться по ипподромам, поскольку он еще молод и неопытен.

Гера был не жаден, но без денег красивая жизнь невозможна. И поэтому тайком от матери мы продолжали ходить на бега. Пробовали, не выходя из квартиры, предугадать результаты заездов, но ничего не получалось. Только непосредственно перед началом заездов я мог назвать победителя.

Мы стали завсегдатаями на бегах и вошли в круг избранных. К тому же мы постоянно выигрывали, и это не осталось незамеченным.

Как-то я возвращался с работы и только вышел с троллейбуса на своей остановке, как ко мне подошел мужчина, которого я знал по бегам. Звали его Жан. Была ли это кличка или настоящее имя, не знаю. Это был миниатюрный человек лет сорока, похожий на бывшего жокея, довольно изысканно по тем временам одетый. Однако чувствовалось в нем что-то уголовное.

«Здорово! — сказал он мне, будто мы были хорошо знакомы. — Пойдем выпьем по кружечке».

Я не возражал.

Сдувая высокую пену, он как бы между прочим поинтересовался: «А кто этот петух, с которым ты кантуешься?»

«Отчим», — сказал я. Он вытянул губы трубочкой: понятно, мол.

«Лекажи, — спросил он напрямик, — почему вы все время выигрываете?»

«Фартит», — пожал я плечами.

«Не заливай, — усмехнулся он, — фартит! Чего ты мне туфту лепишь? Этот твой отчим и без тебя на бегах бывает, но одному ему почему-то не фартит».

Для меня это было новостью.

«Давно к вам приглядываюсь, — сообщил Жан, — и на бегах я не первый день. Никогда я не видел, чтоб кому-нибудь так перла масть. С жокеями вы не корешитесь, тогда откуда поруха?»

Что я мог на это сказать? Он не торопил с ответом, молча отхлебывал пиво и ждал. Потом неожиданно достал из кармана пиджака колоду карт и положил ее передо мной.