Крестная мать - Владимир Ераносян

Борис, глядя на Леночку, уже не находил это шоу занимательным. Ему не составило труда заметить, что Лена погрузилась в какие-то тягостные раздумья, ушла в себя. "Что с тобой, тебе нездоровится?" — вопрос остался без ответа. Борис на минуту засомневался, что его возлюбленная в сознании, но девушка приобрела безучастный ко всему вид и произнесла:

— Меня вся эта чепуха раздражает. Нам пора домой. Папулечка ждет не дождется. Давай скорее выбираться, здесь не протиснуться.

На первый взгляд незначительный случай обнажил кровоточащую дешевую рану, Борис все понял. Вернее, почувствовал с того самого дня, что Леночка изменила с во ему правилу непременно гулять по вечерам. Медики называли бы это депрессией или неврозом. Леночка устала завидовать, она устала себя жалеть. Теперь она предпочитала побыть одна, что не было свойственно ее живому характеру. Но все же добровольное затворничество не так ранило душу, не задевало за живое. Девушка словно пребывала в невесомости, она отгораживалась от реальности, воздвигая хрупкие стены отвлеченных мыслей и только витала в облаках мечты. Мечтала, как в один прекрасный день она сможет себе позволить купить такое дорогое платье. Да что там платье, у нее будут сотни таких платьев, красивая машина и, конечно, будет богатый и красивый молодой человек, который будет любить ее больше жизни. "Все это будет, — убеждала себя Леночка, — надо только чуточку подождать". Она совсем не думала в эти дни о Борисе.

…Садовник, напротив, думал только о ней. Быть рядом с Леночкой. Борису хотелось только этого, и ради этого он готов был даже на самый бесшабашный риск. Чувство к Леночке было каким-то особенным, но не привыкший к романтическим терминологиям Борис никогда бы не признался самому себе, что это и есть то самое, что романтики называют любовью. И вот теперь, когда Борис пересчитывал свою наличность, он был в большом возбуждении, предвкушая приятные минуты, представляя, как он будет сорить деньгами в торговом квартале Халле, покупая своей возлюбленной всякую всячину. Он был уверен, что денег ему хватит с лихвой, чтобы купить Леночке все, что она пожелает, и вывести ее из транса. У Бориса было ни много ни мало — пять тысяч восемьсот пятьдесят шесть шиллингов… Неплохо, черт возьми! Борис щелкнул стопкой банкнот по ладони и помчался к Леночке. В том, что он уговорит ее пойти погулять, Боря не сомневался, ох, и удивит же он ее сегодня! Главное — не говорить ей ничего о деньгах, пусть все обернется неожиданным сюрпризом.

Он застал Леночку, распластавшуюся в пикантной позе на облинявшем диване, за чтением книги. Борис закатил глаза, она была так хороша в этом видавшем виды невзрачном сером халатике.

— Гм… гм… — кашлянул садовник, и Лена одернула халатик, закрыв обнаженные коленки. — Ленчик, хватит глаза портить, не замечал за тобой раньше особой любви к чтению. Отложи умные талмуды и посмотри в окно. Как правильно заметил великий Гете, "суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет пышно".

— Пышно зеленеет, — поправила Леночка, улыбнувшись.

— Надеюсь, моя неточность не будет истолкована превратно. Я лишь хотел в художественной форме приковать твое внимание к щекочущему ветерку за окном, который в сравнении с душными церковными казематами несколько выигрывает. Травка зеленеет, солнышко блестит. А как тебе еще одна цитата: "Смотри ни в даль, ни в прошлое, не надо. Лишь в настоящем счастье и отрада"… Что скажешь? И не пора ли нам развеяться, как в былые времена? А хочешь, я тебя крылатыми фразами забросаю, "Уменье жить придет само собою, лишь верь в себя, и жизнь возьмешь ты с бою".

— Вот это мне нравится… — несколько оживилась Леночка. — Ай да Боря, ты что, специально это выучил, чтоб меня удивить? Можешь не сомневаться — тебе это удалось.

— Это только цветочки, еще не вечер. Ты сегодня будешь удивляться неоднократно. Обещаю грандиозный сюрприз. Одевайся, пошли подышим свежим воздухом.

— Что ты еще придумал? Что за уловки? Вовсе не обязательно интриговать. Хочешь, чтоб я провела с тобой вечер? Я понимаю, но ничем помочь не могу… — Леночке, глядя в сверкающие глаза садовника, вдруг стало его жалко. — Боря, посмотри на небо. Быть дождю. Не успеем выйти, как придется возвращаться.

— Возьмем зонтик. Лен… Ну, пошли!

— Да разве ты отстанешь… Сейчас переоденусь.

Когда они вышли за ворота прихода, Борис был на седьмом небе. Леночке казалось, что Боря несет несуразную чушь. По дороге он рассказывал взахлеб новые анекдоты, она лишь делала вид, что слушает. Ей было интереснее разглядывать готические конусы городских кирх и смотреть на огромные афиши кинотеатров. Боре не терпелось свернуть на Зоммер-штрассе, чтобы незаметно для Леночки очутиться в торговом квартале Халле. Уж там-то он даст волю своей щедрости! Хорошо бы зайти в ювелирную лавку. "Пусть Леночка только скажет, что ей понравилось…" — погряз в фантазиях Борис. Он как ни в чем не бывало, скажет торговцу: "Милейший, выпишите чек на это ожерелье. Да, за наличные". Нет, не так. Он скажет: "Моей девушке понравился этот браслет. Будьте добры, оформите все побыстрее; время — деньги". Леночка будет в шоке… А вот и Халле.

Леночка, неожиданно для себя оказавшись здесь снова, испытала что-то вроде испуга вперемешку с удивлением. Снова эти люди с пресными лицами. Как не хотелось ей оказаться опять в этом квартале полчищ магазинов, которые не для нее.

— Боря, это и есть обещанный сюрприз? — зло проговорила Леночка. — Заговорил меня, чтобы привести сюда. А зачем? Что я здесь не видела?

— Т-с-с. Не надо так сердиться, — уверял Боря. — Все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа. Сегодня твой кавалер при монете! И намерен потратить все на тебя. Смотри, возле Вильгельм-палаца и сегодня куча народу. Ты, кажется, мечтала о роскошном платье. Айда туда! Ты можешь себе это позволить. — Он крепко взял девушку за руку и повел к универмагу.

Скоро они слились с толпой, глазеющей на традиционную шоу-распродажу. Борю и Лену одновременно посетило такое чувство, как будто они никуда не уходили с того самого дня. Все было так же — тот же конферансье, те же манекенщицы, такое же количество людей скопилось под подвешенными мостами. Кучерявый шоумен орал во всю глотку:

— Сегодня или никогда! Здесь или нигде! Лунный отблеск Тадж-Махала, висящие сады Семирамиды — да, это чудеса света. Но они меркнут в сравнении с чудом, которое представляет Вильгельм-палац. Гвоздь сезона — вечернее платье "Клеопатра". Сказка, которая на теле превращается в быль. Вероломство, которому суждено остаться безнаказанным; шарм и изысканность, раскрепощенность и вызов… "Клеопатра" — это высокая мода. Художник-модельер Элизабет Гейхман наградила свою модель величием египетских пирамид, легкостью и чистотой силуэта. Укороченный рукав и широкий ворот… Обратите внимание на открытые плечи. Подчеркнутый бюст украшен причудливыми кружевами, венец творения — симметричные вставки из крокодильей кожи и усеянный серебристой чешуей ромб на животике. Лили! Поиграй телом, — окликнул конферансье манекенщицу. — Хочу заметить, Вильгельм-палац обладает эксклюзивным правом на продажу "Клеопатры" и патентом на модель. Лили! Надо, чтобы публика видела, как чешуйки переливаются на свету. Уважаемая публика! Из двух созданных Элизабет Гейхман платьев одно навсегда останется в музее моды Вильгельм-палаца, второе достанется самой счастливой женщине. "Клеопатра" дополнит ваше достоинство и заставит забыть о проблемах. Итак, "Клеопатра" оценивает себя в две тысячи шиллингов. Но она сроду была скромная. Она себя недооценила. Что скажете? Ну… ну, господа… Послушайте! Сквозь мягкую материю доносится мелодия "Венского вальса".

И действительно, откуда-то доносилась музыка Штрауса. И Борис, и Лена услышали фонограмму. Все происходило как во сне.

— Две двести! — крикнули из толпы.

— Две триста!

— Две пятьсот!

— Чувствую, будет жарко, — вставил шоумен.

— Две девятьсот! — обрубили его.

Борис был поглощен баталией аукциона. Он только ждал момента, чтобы вступить в схватку со всеми, кто посягает на то, что принадлежит ему, а вернее его Леночке. Он решил… Именно сейчас тот самый миг, когда он должен покорить ее сердце. Борис сунул руку в карман и крепко зажал скрученный шмоток денег в кулак. Пять тысяч восемьсот пятьдесят шесть шиллингов. Это то, чем он располагает. Лицо горело, душа рвалась наружу. Он весь напрягся, поднатужился и с силой выдавил: