Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Бах!

Сверкнула молния и по небу прокатились мощные раскаты грома.

Бледный свет выхватил из тьмы окровавленное лицо Тасянь-Цзюня. Его вид был настолько ужасен, что Ши Мэй, не удержавшись, сделал шаг назад.

Чу Ваньнин же невольно сделал два шага вперед.

Кровавые пятна везде.

Не только все лицо было в крови, вся не скрытая одеждой кожа была рассечена так, что была видна окровавленная плоть. Он был похож на труп, который хотели расчленить, но из-за того, что лезвие было недостаточно острым, просто покромсали. С ног до головы, все тело Тасянь-Цзюня было в рваных ранах, и только брови и глаза напоминали о том красавце, каким он был когда-то.

— …

Губы Чу Ваньнина побелели до мертвенной синевы. Стоя под проливным дождем, он смотрел на зверски порубленного его божественным оружием живого мертвеца.

Мертвец тоже смотрел на него черными глазами, в которых стояли кровавые слезы.

Сознание Тасянь-Цзюня было затуманено: в нем воспоминания сражались с воспоминаниями, душа сражалась с душой и, возможно потому, что это было слишком больно, он невольно прикрывал половину лица той рукой, в которой не было меча.

Смешиваясь с дождем, черно-красная кровь просачивалась между пальцев и стекала вниз.

Его густые ресницы задрожали, когда с негодованием Тасянь-Цзюня и растерянностью образцового наставника Мо он спросил:

— Зачем ты так со мной?

Чу Ваньнин: — …

— Почему хочешь убить меня? — в глазах этого человека застыло отражение Чу Ваньнина. Постепенно растерянность на его лице сменилась беспомощностью и смирением. — Учитель, я снова сделал что-то не так? — пробормотал он.

— Нет…

— Я опять расстроил тебя?

Стоило Чу Ваньнину услышать этот голос, и мир перед его глазами разлетелся на куски и превратился в хаос.

В итоге осталась лишь одна мысль: «А Тасянь-Цзюнь ли это за завесой дождя? Нет… нет, это ведь Мо Жань!»

Неважно император Тасянь-Цзюнь или образцовый наставник Мо, потому что это все равно Мо Жань.

Истекающий кровью Мо Жань неверной походкой шел к нему. Он видел иссеченное кровавыми полосами мертвенно-белое лицо мертвеца и широко открытые глаза, в которых не было ничего, кроме безбрежной скорби.

— Этот я снова в чем-то подвел тебя? Тебе пришлось сделать это со мной.

Дождевая вода, казалось, проникла даже в кости Чу Ваньнина. Дрожа от сковавшего его холода, он смотрел, как Мо Жань шаг за шагом приближается к нему.

Мо Жань рыдал в голос, алые слезы текли из переполненных кровью глаз:

— Не надо снова стегать меня плетью… я тоже чувствую боль… даже если снова повел себя как дурак, даже если опять сглупил… если ты ударишь меня… мне тоже будет больно… Учитель…

Чу Ваньнин был почти раздавлен. Едва заметная дрожь усилилась и в конце концов стала такой сильной, что он не смог устоять на ногах. Упав на колени, Чу Ваньнин свернулся калачиком под проливным дождем. Казалось, все его нутро было разорвано и раздроблено острыми когтями. Сейчас он больше походил на мертвеца, чем стоявший перед ним Мо Жань.

— Прости… — горестно прохрипел Чу Ваньнин, — …прости меня…

«Твои шрамы также глубоки, как моя боль.

Твоя мертвая кровь в итоге пала на меня и терзает мое тело».

Сгорбившись и сжавшись, он встал на колени перед Мо Жанем. Собрав почти все мужество, что у него осталось в этой жизни, Чу Ваньнин поднял голову, но стоило ему вновь увидеть тело, что он сам подверг линчеванию, и он захлебнулся рыданиями:

— Да, я виноват перед тобой…

Он не знал, что пошло не так. Возможно потому, что сохранивший частицу души живой мертвец все еще не мог считаться настоящим трупом, Разрывание Трупа не сработало в полную силу.

Мо Жань не умер, но стремительно сходил с ума. Воспоминания о боли, безумии, неясности и горестях двух его жизней захлестывали его разум.

Он был и Мо Вэйюем, и образцовым наставником Мо, и императором Тасянь-Цзюнем, и малышом Жанем.

Бесчисленные осколки его личности на глазах Чу Ваньнина складывались в этого невероятно изломанного человека.

— Мо Жань…

При звуке его голоса зрачки Мо Жаня едва заметно двинулись. Он остановился как вкопанный. Дождевая вода под его ногами была алой, земля вся в крови.

После секундной паузы этот мужчина с расщепленным божественным сознанием вдруг вспылил. Казалось, в этот момент его тело заняла другая личность. Он начал расхаживать взад-вперед, выражение его искаженного злобой лица становилось все более свирепым и страшным.

— Чу Ваньнин! Так ненавидишь этого достопочтенного, что любой ценой хочешь отнять его жизнь, не так ли? Достопочтенный тоже ненавидит тебя! Не могу дождаться, когда смогу разорвать твое тело на тысячи кусочков, выдрать твои кишки и сожрать твои потроха, чтобы погребенный со мной ты во веки веков не смог обрести покоя в посмертии! Ты не можешь винить достопочтенного, ведь это ты убил меня!..

Рукава черных одежд трепетали на ветру, глаза округлились от гнева.

Тасянь-Цзюнь был вне себя от ярости и напряжен, как до предела натянутая струна. Казалось, еще мгновение и он безжалостно вцепится в горло Чу Ваньнина и разорвет его на куски.

Дальнейшее было похоже на то, когда лук ломается, прежде чем из него была выпущена стрела, или на переломленный в ножнах меч.

С громким хлопком луч голубого света проник в грудь Тасянь-Цзюня. Он тут же замолк, и его глаза потускнели. Через несколько мгновений мертвец медленно выпрямился и с равнодушным лицом встал на обочине Дороги Мученичества.

Чу Ваньнин обернулся и увидел Ши Мэя, который, с трудом стоял, опираясь на скалу в той же позе, в которой метнул заклинание. Его переполненные злым огнем и ядом ненависти персиковые глаза ярко сияли.

— Вспомнили старую дружбу и хватит, — процедил Ши Мэй и поднял два пальца, рисуя в воздухе печать. После этого он уставился на истекающего кровью Тасянь-Цзюня. — Ты ведь знаешь, что самое важное. Раз уж не сдох, то поторапливайся: собери для меня эти последние тридцать марионеток! Быстрее, — переведя дух, он с трудом закончил, — больше нельзя медлить!

Под воздействием его заклинания изначально растерянное лицо императора, на котором переплелись добродетель и порок, постепенно стало таким же спокойным, как стоячая вода, и холодным как лед.

Будь то безумие или ненависть, все эмоции исчезли из его глаз.

Без лишних слов Тасянь-Цзюнь кивнул Ши Мэю, и длинный меч в его руке ярко