Ветер и искры (сборник) - Алексей Пехов

— Но раз ты смог создать Хару, то, наверное, мог бы и остановить прежних людей в самом начале той истории.

— Мог. Но не стал. Или не уследил. Уже не помню, если честно. Проблема долгоживущих и не слишком мудрых людей — скука и любопытство. Я решил посмотреть, что будет дальше без моего вмешательства. А мир начал умирать. Ему не хватало серой «искры». Магия уходила сплошным потоком, невидимым для одной человеческой жизни, но заметным поколениям.

— И тогда ты решил возродить ее? Старый Дар? Скульптор — ведь это ты подсказал ему, с чего начать?

— Ты не зря читал его дневник, — усмехнулся вор. — Я искренне считал, что от появления серой «искры» будет только лучше, но благими намерениями выстлана дорога в Бездну. Кавалар не понял, не смог, не увидел пути. Я писал о любви, но он взял в основу своих плетений лишь силу и боль. Лишь два Дома из трех оказались в его Даре.

— Но он многого достиг.

Гаррет оглянулся назад, туда, где на вершине холма высилась Башня, построенная великим магом прошлого.

— Не спорю. Он был талантлив. Целитель возродил «искру», но она оказалась ущербной. Извращенной. Слишком темной, чтобы ее можно было назвать серой. Идеала не получилось, Кавалар сошел с ума, затем его убили, весь план полетел в Бездну, а Хара продолжила медленное увядание.

Я выпил, передал бутылку, сказал:

— А затем появились Проклятые.

— Рано или поздно это должно было случиться, — вздохнул Гаррет. — Кавалар оставил записи, как пробудить «искру». И хотя те, кого ты называешь Проклятыми, были правы в том, что пора менять основу Дара, они не смогли этого сделать из-за ошибки Скульптора, посчитавшего, что любовь — это слишком размытая, непонятная основа по сравнению с силой и болью. Вместо того чтобы соединить все грани, они обратились к Бездне, и вновь разразилась война. «Искра» изменила их, как когда-то изменила Целителя. Их Дар стал гораздо более ущербен, чем у тех, кого теперь называют Ходящими и некромантами. Хотя, конечно, он был не в пример сильнее, чем у других.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он меня опередил:

— Знаю, о ком ты скажешь. О Гиноре. Рыжей удалось разорвать порочный круг. Именно поэтому Лаэн стала первой настоящей «искрой» из прошлого за тьма знает сколько тысячелетий. А ее учеником стал серый Целитель. Они не несут в себе червоточины, что жила в Проклятых, и способны вернуть в Хару изначальную магию.

— Как у Гиноры получилось избавиться от тьмы? Это потому, что она перестала сражаться?

Гаррет фыркнул:

— Это было бы слишком просто. Когда Проклятая нашла твою Лаэн — девочка умирала. Гиноре пришлось пожертвовать половиной своей оставшейся силы ради другого человека. Ей пришлось перелить в ребенка часть своей личности, отдать частичку себя и из-за этого намного ускорить свою гибель.

— Но в то же время получить шанс выжить, — сказал я. — Ведь теперь ее «я» в Лаэн.

Он пожал плечами:

— Я бы не назвал это жизнью. Но важно другое. Проклятая пожертвовала собой осознанно. И она полюбила девчонку, стала считать ее своей дочерью. В какой-то степени после всего случившегося именно так и было. Любовь, мой друг, прекрасное чувство. И в чем-то даже целебное. Даже для ущербной «искры». В день, когда Гинора спасла Лаэн, она коснулась Дома Любви. Того самого, что был недоступен Скульптору.

— Так просто? — прошептал я.

Он погрозил мне пальцем:

— А вот это было как раз не просто. Скорее невозможно. Я узнаю этот подозрительный взгляд.

Он улыбнулся, и я хмыкнул:

— Что-то мне подсказывает, что без тебя и здесь не обошлось. Это ты подсказал Проклятой, что следует сделать, чтобы спасти ребенка?

— Опосредованно, — небрежно ответил он, с сожалением глядя на остатки вина. — Признаться честно, я не предполагал, что из этого хоть что-то может получиться.

— И теперь у тебя есть серый Целитель, который создаст школу?

— Это еще неизвестно. К тому же он есть не у меня, а у этого мира. Что получится в итоге — покажет время. Время, Нэсс, лучший судья, чем мы все, вместе взятые.

— Не понимаю я тебя, вор. Раз ты много знаешь, умеешь и можешь, то почему бы самому все не сделать? Не возродить «искру»? Не спасти мир? Ведь ты на это способен. Я уверен. Что? Есть какие-то правила, чтобы ты этого не касался?

Он взял сумку, стряхнул с нее несуществующую пылинку, на мгновение задумался:

— Правила? Нет никаких правил. Правила и жесткие рамки — не для Хары. Я дал этому миру свободу и не желаю ее отбирать. К тому же, когда ты всесилен, приходится придумывать ограничения. Не для мира. Для себя. Иначе жизнь теряет всякий смысл, если в любое мгновение можно достать луну с небес.

— Но почему мы? Почему я, а, к примеру, не Шен? Ведь он же Целитель! — возмутился я.

— Если ты считаешь себя менее важным в этой картинке, то ошибаешься. Ты — человек, который вспоминает о своей совести… Иногда. А это уже немало. Не все на это способны в наше смутное время. Не говоря уже о том, чтобы любить по-настоящему.

— Как будто я один такой.

Он усмехнулся:

— Возможно. Помнишь, что писал в своем дневнике Кавалар? Он знал о значении любви, но, к сожалению, так и не смог ее испытать. Я строил этот мир на любви, я вложил ее в Хару. Любовь является основной, самой сильной магией. Благодаря ей выжила Лаэн. Ее дух остался с тобой лишь из-за вашей любви. И поэтому она возродилась в этом Доме.

Я подумал над этим. Кивнул:

— Нам с Лаской повезло, что рядом был Шен.

— Вам с Лаской повезло, что малыш оказался добросердечным и понял, что такое любовь, гораздо быстрее Кавалара. Только такой Целитель способен совершить осмысленный перенос духа из тела в тело, а не как это было с Тиф — по нелепой случайности. Впрочем, Тиа ал’Ланкарра сыграла свою роль в этой истории, и с ней я уже расплатился.

— Этот мир придуман…

— Ради чего? — резко оборвал он меня, но я промолчал, и он негромко сказал: — Возможно, весь этот мир был придуман только ради вас двоих. Кто знает?

Он встал с насиженного места, перебросил сумку через плечо, посмотрел на солнце:

— Мне пора. Я приходил попрощаться.

— И что теперь? Хара спасена? — с любопытством поинтересовался я у него.

— Ну по крайней мере, у нее появился какой-никакой, а шанс, — улыбнулся вор. — Одно могу сказать тебе точно — эта история подошла к концу. Но будут и другие. Бывай, Серый, и держись ветра. Он выведет.

Гаррет похлопал меня по плечу и пошел прочь. А я остался сидеть на крыше, щуриться на солнце, смотреть на гавань и голубей, взлетевших в небо.

Глава 34

Когда в дверь постучали, мастер Ильфа не удивился, хотя нар был уже поздний, за окном стемнело, и лавка давным-давно закрыта. Старый морассец ждал покупателя и поэтому впервые за сорок лет изменил собственным привычкам и не лег спать засветло. Заказчик был странный, да и запросы у него оказались существенные, но он платил серьезные деньги, и на все капризы можно было закрыть глаза.

Деньги делали сварливого мастера Ильфа гораздо более терпимым к окружающим.

Нетерпеливый стук повторился, морассец затушил все свечи, кроме одной, как этого требовал клиент, и раздраженно крикнул:

— Иду! Иду!

Шаркая ногами, он поспешил к двери, вытирая руки о фартук и ворча под нос о торопыгах, которых во время его молодости никогда не было, поднял засов и отступил в сторону, приглашая позднего гостя войти.

— Все готово, — сказал мастер, кашлянув в кулак. — Конечно, были проблемы с материалом. Этот металл и раньше-то встречался крайне редко, а когда сто лет назад последняя шахта в Грогане истощилась, так и вовсе днем с огнем не сыщешь. Пришлось побегать. Старые связи порой начинают приносить свои плоды, когда этого уже и не ждешь.

Заказчик, облаченный в тяжелый черный плащ с глубоким, непроницаемым капюшоном, аккуратно, один за другим, положил на стол шесть крупных, больше перепелиного яйца, урских бриллиантов — вторая часть оплаты за работу морассца.

Даже в свете одинокой свечи голубоватые камни были подобны слезам богов, и внутри них пульсировало живое пламя. Мастер Ильфа степенно кивнул, убрал сокровища в мешочек, мельком взглянул на старое кольцо на пальце клиента — настоящую редкость — и сказал:

— Польщен, что вы платите, даже не оценив моей работы, госпожа.

— Ваша репутация говорит сама за себя.

У нее был прекрасный голос, немного странный, но приятный акцент и очень чистое произношение. Морасский не был ее родным языком, но говорила она на нем практически идеально. Старик подумал, что жаль, он так и не смог рассмотреть лица незнакомки.

— Подождите, пожалуйста, минку. Сейчас я принесу ваш заказ.

Он зажег вторую свечу, прошаркал в соседнюю комнату, достал из кармана ключик на цепочке, отомкнул потайную дверцу в стене и достал шкатулку из белого синского кедра. Принес, поставил перед незнакомкой.