Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Авдеенко Александр Остапович

Семь лет руководил разведкой Прибалтийского округа Павел Голицын, а в 1977 году угодил на свою третью войну. Пусть и в качестве советника, но на войну — эфиопско-сомалийскую.

Помогал организовывать разведку в армии Эфиопии. Находился в армейских частях, когда в ноябре сомалийцы предприняли наступление на города Харар и Дыре-Дауа, а также при нанесении контрударов эфиопскими и кубинскими войсками на город Джиджига и освобождение города Огаден.

Надо лишь отметить, что к началу войны между Эфиопией и Сомали в эфиопской армии разведки не существовало вообще. Все начинали с нуля.

По возвращении из Эфиопии в декабре 1979 года генерал Павел Голицын был назначен на высокую и ответственную должность начальника советской военной миссии связи при Главнокомандующем Британской рейнской армии.

Следует напомнить, что военные миссии связи были созданы еще в 1947 году по совместному соглашению СССР, США, Великобритании и Франции.

Советские миссии связи работали при Главнокомандующих американскими, британскими и французскими войсками в Германии. А при Главкоме ГСВГ были созданы военные миссии связи соответствующих стран.

Основная задача миссий — поддержание связи между штабами Главнокомандующих. Каждой из них представлялись одинаковые возможности передвижения, право на владение радиостанцией для связи со своим Главкомом. Курьеры миссий пользовались дипломатическим иммунитетом. Территории миссий имели полную неприкосновенность.

Разумеется, офицеры миссий как с той, так и с другой стороны, занимались разведывательной деятельностью. Однако работать было нелегко. Ведь, в отличие от военных атташе, командование Британской рейнской армии сотрудников миссии не приглашало на учения, маневры, полеты авиации. Это была своего рода преднамеренная изоляция. Приходилось проявлять изобретательность, инициативу.

«В английской и западногерманской местной прессе, — вспоминает Павел Голицын, — периодически помещались тенденциозные статьи о шпионской деятельности офицеров советской миссии.

Однако жизнь есть жизнь, служба есть служба. Наши офицеры продолжали почти ежедневно выезжать в зону, чтобы хоть как-то чувствовать пульс деятельности войск НАТО, изучать обстановку в стране».

Служба в Германии, на должности начальника советской военной миссии связи закончилась для генерал-майора Павла Агафоновича Голицына в 1983 году. Весной 1984 года он ушел в запас. За плечами было 42 года службы в армии и практически столько же в разведке.

ШАГИ В НЕЗНАЕМОЕ

«Готовься к трибуналу, лейтенант…»

Командир полка слушал доклад лейтенанта Стрельбицкого молча, не поднимая головы. Взводному казалось, что майор и не слышит его вовсе, а разглядывает стол, грубо сколоченный из наспех обтесанных досок.

Стрельбицкий не видел лица комполка, слышал только его сиплое неровное дыхание, да перед глазами всклокоченные, с проседью, волосы, крепко сжатые руки.

Шла война. Полк с тяжелыми боями отступал уже третий месяц. Разбитый под Бельцами, но сохранивший Боевое знамя, он пополнялся уже несколько раз, однако через неделю-другую от него мало что оставалось. Командир хотел знать, что за враг противостоит ему. И разведчики каждую ночь отправлялись за линию фронта, чтобы достать «языка». Порой им улыбалась удача и они притаскивали с переднего края испуганного до полусмерти, помятого фрица. Однако такие «языки» обычно мало что знали, а платить приходилось за них, ох как дорого — жизнями его ребят-разведчиков.

А сегодня случилось несчастье. И комвзвода разведки Владимир Стрельбицкий пытается объяснить, как это произошло. Но судя по реакции командира полка, его сбивчивый рассказ не убеждал майора.

Когда он закончил доклад, в землянке повисла тишина. Долгая. Мучительная. Молчал взводный. Как скала, уперев взгляд в стол, сидел комполка.

— Это все, лейтенант? — глухим, каким-то загробным голосом спросил комполка.

— Так точно, товарищ майор, — ответил Стрельбицкий.

— Тогда иди…

Лейтенант растерялся, не веря своему счастью. После всего случившегося его отпускали с миром? Он слегка замешкался, но потом четко, как учили в училище, развернулся и шагнул на выход.

У дверей, его, словно пуля в затылок, догнала вторая часть недосказанной командирской фразы:

— …Готовься к трибуналу.

Владимиру показалось он ослышался. Остановился, словно споткнулся, оглянулся, не веря ушам своим.

Комполка уже стоял за столом во весь рост.

— Тебе повторить? — зло бросил он вдогонку.

Повторять было ни к чему. Лейтенант дернул дверь и вырвался на улицу. Хотелось бежать подальше от этой землянки, да ноги не несли, хоть убейся.

Едва доковылял до расположения своего взвода, опустился на землю у сгоревшей старой березы.

Стрельбицкий чувствовал, нутром чуял — командир сказал такое не ради красного словца. За эти месяцы боев он нагляделся всякого. На войне командиры быстры на расправу, долго не разбираются, к стенке — и готов.

Обида заполняла сердце. Ведь вроде и не за что его под трибунал. С первого дня войны от немца не бегал, воевал честно и даже, как говорили ему в политотделе дивизии, вручая карточку кандидата ВКП(б), храбро и умело. Эти слова он не сам себе приписал.

«А-а, — с горечью подумал Владимир, — слова к делу не пришьешь». Да, но перед тем как его приняли в партию, был бой, и если бы не та бутылка с горючей смесью…

Лейтенант вспомнил немецкие танки, выкатившиеся на опушку леса, и их взвод в оцепенении замерший в окопах. Он тогда, как загнанный волк, почуял настроение стаи. «Надо что-то сказать им, крикнуть, — подумал Стрельбицкий, — иначе побегут».

Да и как не побежать — ни тебе артиллерии против танков, ни ружей противотанковых, по две бутылки «коктейля Молотова» в руках — и все.

— Не дрейфь, ребята, — заорал он что было силы. — Приготовиться к атаке!

И сам выполз на бруствер окопа.

Направо-налево не смотрел. Боялся, что никто не встанет за ним. Глядел на танк. Полз, бежал, упал. Метнул, что было сил, одну бутылку, вторую. И тут же услышал крик своих ребят: «Ура! Горит!» Увидел, как вспыхнуло, заиграло пламя на броне.

Танк словно уткнулся в невидимую преграду, остановился, медленно развернулся и стал уходить. За ним следом второй, третий.

К лейтенанту сбежались солдаты его взвода, поздравляли, радовались, хлопали по плечу. А через неделю на партийном собрании его приняли кандидатом в партию, и, вручая карточку, те самые слова про храбрость и героизм сказал комиссар дивизии.

Но это было вчера. А сегодня ночью со своими орлами-разведчиками он совершил такое, чем, выходит, заслужил трибунал.

«Черт, — выругался Стрельбицкий про себя, — знал бы, застрелил бы этого фрица собственной рукой. А то мучились, тащили, собаку, всю ночь по болоту…»

— Ты чего, командир, сам с собой разговариваешь? — услышал Владимир голос своего лучшего разведчика Копылова.

Тот подошел. Присел рядом.

— Да заговоришь тут… Завоешь волком… — махнул рукой с досады Стрельбицкий.

— Что, круто забрал комполка?

— А круче не бывает. Обещал под трибунал отдать.

— Это он для красного словца, товарищ лейтенант, — успокоил разведчик.

— Эх, Копылов, Копылов, хотелось бы верить…

Они замолчали. Копылов был правой рукой лейтенанта. Это он бесшумно подобрался и оглушил немца прикладом автомата в сегодняшнем ночном рейде. А когда тот по дороге пришел в себя и стал сопротивляться, «притушил» его еще разок. Правда потом тащить гада пришлось через болото на себе. Но, что поделаешь, работа у них такая.

— Знаешь командир, — сказал Копылов, — история, конечно, неприятная. Лопухнулись мы. Но ведь не преступление это. Разберутся. Ну посуди сам, в чем мы виноваты?

— Судить, друг мой Копылов, буду не я. Нас ведь в другом подозревают, понимаешь, — бросил Стрельбицкий. — И самое тяжкое — не верят ни хрена.