10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин - Иван Просветов

Крестьяне, измученные набегами красных продотрядов, встречали колчаковцев как спасителей. Один из ротных командиров Барнаульского полка рассказывал в частном письме, что мобилизованные солдаты из большевистски настроенных превращались в ярых врагов красных, когда шли походным порядком по уральским деревням. После взятия Перми, белые убедились, что террор стал для большевиков обычным делом – так, в отместку за покушение на Ленина в Петрограде здесь расстреляли 44 заложника из числа «контрреволюционных элементов». А в дни штурма города чекисты утопили в проруби епископа Феофана вместе с двумя священниками и пятью мирянами.

«Придет наш день – день возмездия и расправы, и мы будем точно знать, кому нужно было издеваться над православием, истреблять русскую интеллигенцию и священников… Мы желаем, чтобы в этот день русский народ был неумолим и беспощаден, как судьба» («Вперед», 15.03.1919). Янчевецкий был сам себе цензор, но страстность его публикаций смущала даже коллег-журналистов. В начале апреля в Русском телеграфном агентстве составили «Список периодических изданий, выходящих на территории, освобожденной от большевиков». В черновом варианте списка дана такая характеристика «Вперед»: «Газета бойкая, но мало разборчивая в средствах и приемах агитации» [18].

Но военное начальство к газете благоволило. Сам Верховный правитель и главнокомандующий «повелел передать Его благодарность за скорое и отличное исполнение воззвания с изображением преподобного святителя Николая Чудотворца» Янчевецкому и всему составу редакции газеты «Вперед» (приказ по Особой канцелярии от 24 марта 1919 года) [19]. О содержании воззвания можно лишь гадать, а изображение – это, вероятно, фотография надвратной иконы московского Кремля. Образ пострадал от пуль красногвардейцев, но лик и воздетая рука с мечом уцелели, в чем верующие увидели знак. Когда в феврале 1919 года Колчак приехал в Пермь, местное духовенство подарило ему икону – точную копию, как сообщали газеты, кремлевского образа. В Омске икона «была взята в крестный ход» и помещена в кафедральном соборе. «Под грозным водительством святителя пойдет Русская армия спасать Русскую землю…».

По ночам, пока набирался очередной номер газеты, Василий Григорьевич рисовал. Для мартовской художественной «летучки», затеянной приезжим футуристом Давидом Бурлюком, он подготовил пять акварелей: «Танец скифских девушек», «Игра света», «Вечер в Яссах», «Перед восходом солнца» и «Восточный сон». Перечень выставки отпечатали в типографии «Вперед» [20].

Консервативный Омск плевался от футуристических «диспутов о новой жизни и новом искусстве», но молодежи они нравились, и Янчевецкому тоже были интересны эти творческие эксперименты. Он пришел на первый же поэзоконцерт Бурлюка, с которым познакомился еще в Челябинске: «Зал городской управы был полон. Отец футуризма Бурлюк вышел в черном сюртуке с деревянной ложкой в петлице вместо цветка. Он доказывал, что язык прежних поэтов, певцов чистого искусства и нежных грез больше не годится для величественных и страшных переворотов, от которых содрогается весь мир. Нужны новые слова, новые формы выражения.

«Скифская симфония». Рисунок В. Яна 1925 года – вероятно, восстановленная по памяти картина, созданная в белом Омске (из архива семьи Янчевецких).

И только футуризм может справиться со столь грандиозными образами современности. Лекция Бурлюка как теория новых форм справедлива, и с ней можно согласиться…» [21].

Василий Григорьевич сдружился с омским писателем и художником-символистом Антоном Сорокиным, посещал его домашние литературные вечера. Человеком Сорокин был жизнерадостным, ироничным и по-своему принципиальным. Сын богатого купца, он ненавидел власть золота; его повесть, изданная в 1914 году, называлась «Хохот Желтого дьявола» – протест против абсолютного зла денег и корысти, порождающих войны. Любое правительство было для него сомнительно, если опиралось на насилие и обман. Янчевецкий не раз выручал писателя, когда тому грозил арест за возмутительные, с точки зрения омских властей, эскапады [22]. Сорокин участвовал в выставках, и редактору «Вперед» его работы очень нравились: «Например, картина „Там, где были мысли“ – черепа, из которых растут цветы. Или „Цветы тепла и холода“ – несколько кактусов у окна, на стекле которого нарисованы морозом причудливые узоры. Все рисунки были исполнены артистически, хотя он их делал с поразительной быстротой, без поправок… Я убедился, насколько единичен в своей самобытности этот писатель-художник» [23].

По рекомендации Сорокина Янчевецкий взял к себе двух Ивановых – Всеволода и Николая, однофамильцев и начинающих писателей.

До колчаковского переворота Всеволод, будучи человеком левых взглядов, работал наборщиком в эсеровской газете и те же обязанности стал исполнять в редакции «Вперед». «Сорокин объяснил, что начальник типографии, полковник – человек либеральный, журналист, любит литературу и охотно принимает литераторов, которым почему-либо не нравится мобилизация», – вспоминал Всеволод Иванов [24]. Николая приняли корректором. Уже на склоне лет Анов сочинил автобиографическую повесть, где привел слова Сорокина: «Василий Григорьевич, хотя и возглавляет белогвардейскую газету, но человек достойный и порядочный… В разговоре со мной этот полковник такие мысли высказывал, прямо в пору анархисту. Удивительно странный и, я бы даже сказал, загадочный человек!». И поделился собственным впечатлением о Янчевецком: «Яркие глаза, волевое лицо…». Всеволод Иванов напечатал в типографии «Вперед» сборник своих рассказов. «Книжку, еще пахнущую краской, он преподнес редактору с дарственной надписью. – Почитаю, – пообещал Василий Григорьевич. Примерно через час он зашел в купе и поздравил автора. – Первая книжка! – торжественно произнес он. – Вы только вдумайтесь, что значит для писателя первая книжка. Это – первая звездочка на погонах офицера! Это первый поцелуй девушки! Не сомневаюсь, вы создадите десятки, возможно сотни книг, но эту первую никогда не забудете. Отличная книжка, написана прекрасным русским языком…» [25].

Конечно, Янчевецкий не был анархистом. Однако когда после роспуска Директории в Уфе арестовывали социалистов – членов Учредительного собрания, он предупреждал на страницах «Республиканца»: «Нужно не отталкивать тех лиц и те партии, которые уже ведут борьбу, уже сорганизованы. Большевизм слишком грозное явление, чтобы презирать и отталкивать всякую помощь в общей борьбе против него» [26]. Василий Григорьевич пытался верить в здравомыслие, почти невозможное в условиях гражданской войны.