Все разбитые осколки - Риа Уайльд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Габриэль замечает меня, и на его лице мелькает страдание, а затем Ашер поворачивается ко мне.
— Атлас?
Я осматриваю комнату, вижу кровь, стекающую по рукам Габриэля, который борется с металлическими ограничителями, пытаясь добраться до своей жены, своей любви, Амелии. Вижу кровь на руках Ашера, но она принадлежит не ему, а Габриэлю и Амелии, а затем вижу Амелию…
Милая Амелия…
С поднятым платьем, оттянутыми в сторону трусиками и кровью. Так много чертовой крови, льющейся из того интимного места между ее ног. Это сделал Ашер.
Это сделал мой близнец.
Нет.
В тот момент я чувствовал безудержную ярость.
Я вспомнил каждое нападение, каждое предательство, ненужные смерти, угрозы… Ашер сделал все это, и ради чего?
Он не был моим близнецом. Больше нет.
Я ничего не чувствовал, осторожно и точно ступая по пространству, пыль и гравий шевелились под ногами.
— Давно пора, — злорадно улыбнулся мой близнец.
Но я не улыбнулся. Я не помнил своей последней улыбки и полагал, что мы принимаем счастье как должное, потому что после этого я уже никогда его не почувствую.
Я достаю спрятанное под курткой оружие, поднимаю его и наблюдаю, как брови Ашера сходятся в замешательстве.
Я без колебаний нажимаю на курок.
Пуля пробивает голову Ашера, кровь брызжет повсюду, на Амелию, на меня и на стены.
Внутренне я кричу.
Я кричу, кричу, кричу…
Боль от того, что я сделал, была железным клеймом на моей коже, потеря близнеца — кулаком в моей груди, и я чувствовал, как часть моей души уходит, а на ее место приходит боль. Не физическая.
Она была душевной, как будто я только что вырвал что-то из себя.
Я убил своего родного брата. Моего близнеца.
Я убил его.
Я сделал это.
Смерть была картой, которую сдавали много раз, смерть была картой, которую я мог разыграть без угрызений совести, но это убийство, эта смерть, она убьет меня…
Я убил его.
Я убил Ашера. Моего брата.
Моего близнеца.
Глава 20
༺Эмери༻
Меня разбудило болезненное ворчание.
Нет, ворчание — это не то слово, это был крик, глубокий, грубый, мучительный крик. Я не думала о том, что делать дальше, только о том, что этот звук задел какую-то глубоко спрятанную струну внутри меня, и я должна была двигаться.
Дверь была закрыта, но я слышала звуки, доносившиеся изнутри. Я дергаю за ручку, ожидая, что она заперта, и приятно удивляюсь, когда дверь поддается, и я вхожу внутрь.
Атлас корчится на кровати, мышцы напряжены, на коже блестит пот. Кошмар держал его в своих когтях и рвал на части, но я знал, что Атласу уже нечего было отдавать. Он был сломлен, а кошмары отнимали у него все больше и больше.
Я бросилась через комнату: он заснул с включенной лампой, и она отбрасывала мягкий свет, который оставлял жуткие тени повсюду, даже на Атласе. Его красивое лицо было переплетением тьмы и света, голова откинута назад, шея и спина выгнуты дугой, сильные руки вцепились в простыни под его телом.
— Атлас? — шепчу я.
Он вздрагивает во сне.
— Нет, — тихо шепчет он. — Нет, пожалуйста, нет.
Мое сердце сильно бьется в груди.
— Атлас? — я забираюсь на кровать и ползу к нему. — Атлас, проснись.
Он корчится, стиснув зубы. Я вижу, как капелька пота скатывается по его виску, исчезает в густой шевелюре, и он снова дергается, словно испуганный громким взрывом.
— Нет! — рычит он.
Я двигаюсь, не в силах остановить себя, вынужденная сделать что-то, что угодно, лишь бы облегчить явную боль, впечатанную в каждую линию его тела.
— Атлас, пожалуйста, — шепотом прошу я, прижимаясь к нему, отдавая себя на растерзание.
Я внезапно оказываюсь на спине, рука обхватывает мое горло, сдавливая трахею настолько, что я не могу дышать, а другая рука сжимает мои запястья над головой. Если у меня и были какие-то сомнения в том, насколько он больше и сильнее меня, то это их развеяло. Я не могла пошевелиться, не могла дышать.
Мой рот беззвучно произносит его имя.
Атлас. Атлас, пожалуйста.
Его там не было. Его глаза были безжизненны, темная пустота, наполненная ужасом, кожа бледная, местами покрасневшая и с капельками пота. Он смотрит на меня так, словно готов убить.
Его пальцы все сильнее сжимают мое горло, сдавливая так, что кажется, будто он может его раздавить. Я дергаю бедрами, пытаясь сбросить его, но это бесполезно. Он убьет меня прямо здесь.
Самой опасной угрозой был не Джек, а Атлас.
Каким-то образом я прокричала его имя:
— Атлас!
Пальцы замирают.
Он все еще спит?
Он выглядел бодрым, двигался так, как будто не спал, но вел себя не так, как обычно. Мужчина вообще едва ли вел себя как человек.
— Ат… лас, — слоги звучат хрипло, это обжигает мне горло. — Пожалуйста.
Через полсекунды его глаза проясняются, а затем его рука тут же отпускает меня.
Я перекатилась на бок, задыхаясь, втягивая воздух. Горло жжет, слезы застилают глаза, я делаю большие вдохи, пока слажу шею руками.
Я чувствую его присутствие, но он не двигается.
Перевернувшись на спину, я смотрю на него, он смотрит в ответ, глаза дикие. Раскаяние, вина, сожаление — все это было вместе.
— Светлячок, — прохрипел он.
— Атлас, — мой голос был всего лишь влажным хрипом.
— Мне так жаль, — он придвигается ко мне, и я была бессильна остановить его, я не могла даже вздрогнуть. — Мне так чертовски жаль.
Его голова ложиться на верхнюю часть моего живота, руки обвиваются вокруг меня, чтобы крепко прижать к себе. Его губы шевелятся, но я не слышу слов, пока он не поднимает голову и не встречается с моими глазами.
— Прости меня, — умоляет он, опуская взгляд к моему горлу. — Прости.
Я не знала, какие повреждения он причинил, какие следы оставил, но вины и сожаления на его лице было достаточно, чтобы понять, что дело плохо.
— Все в порядке, — шепчу я, даже не будучи уверенной, что все так. — Я в порядке.
Ложь выходит настолько легко, что меня это должно было насторожить. Но мне нужно было, чтобы с ним все было в порядке. Мне нужно было, чтобы он чувствовал что-то еще, кроме страха, этой боли, вины и гнева.
Я не винила его в случившемся, сны — те еще звери, но означало ли это,
