Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Борис Парамонов

И в этот день мы больше не читали.

29-07-98

Программы - Русские Вопросы

Автор и ведущий Борис Парамонов

Надя Веремейко с Новопокровки, или Новые валенки дворника

Закончил свое четырехлетнее пребывание в Москве в качестве корреспондента Нью-Йорк Таймс Майкл Спектер. Я заметил, что больше четырех лет газета своих людей в Москве не держит. Сейчас Спектер получил назначение прямо-таки отдохновенное - в Рим. Там, надо полагать, не торопясь напишет книгу о России. Как водится в практике газеты, бывший московский корреспондент подытожил свои впечатления о стране пребывания в большой, негазетного объема статье, опубликованной в воскресном приложении к газете - Нью-Йорк Таймс Мэгэзин от 26 июля. Статья Майкла Спектера называется "Мой Борис". Или, как говорят американцы, Борис (я это хорошо знаю, меня самого так в Америке называют). Сами понимаете, о ком идет речь. Дам подробное изложение и местами прямой перевод этой статьи. Начинает Майкл Спектер так:

Один из немногих людей, сохранивших прямой доступ к неконтролируемому, как вулкан, Ельцину, глава администрации президента Валентин Юмашев, знает, как подходить к своему боссу. Он тщательно планирует приемы и способы презентации ему важных документов, а также отбор таковых. Однажды таким документом оказался объемистый бюджетный план - чудо бюрократически-канцелярской работы, набитый графиками, таблицами статистических данных и другими материалами. Любой из американских начальствующих лиц, включая Билла Клинтона и Эла Гора, пришел бы в восторг от подобной бумаги. Но Борис Ельцин не такого сорта человек. Он видит себя как политика, навечно вошедшего в историю. При такой самооценке неинтересно читать бюджетные проекты. Юмашев хорошо знает это, поэтому он не был удивлен, увидев на следующий день этот документ нетронутым. Он, однако, снова поднес бюджетный план президенту, когда понял, почему тот к нему не притронулся.

"Это скрепки, - рассказывал Юмашев друзьям. - Президент не возьмет в руки ни один документ, если он не сколот золотыми скрепками. Я же употребил серебряные".

Майкл Спектер, статью которого о Ельцине в Нью-Йорк Таймс Мэгэзин от 26 июля мы цитируем, продолжает:

Как могло случиться, что отец русской демократии сделался самодержцем, который отказывается даже взглянуть на важный документ, скрепленный не того цвета металлом? Нельзя не замечать параллели, возникающие между Ельциным и самодержавными самодурами как дореволюционного, так и советского времени. Ельцин за пять сместил более 30 высших правительственных чиновников; часто он увольняет их, чтобы потом снова поставить на еще более высокий пост, и с этого нового поста опять еще с бОльшим удовольствием уволить. 67-летний президент постоянно блистает своим отсутствием (объясняемым чаще всего таинственными простудами) в то время, когда банда хищных капиталистов из кожи лезет, чтобы как можно быстрее низвергнуть Россию в пропасть. Однако в марте этого года, за несколько дней перед тем как российская экономика нырнула в очередной кризис, он нашел время, чтобы ответить каким-то бездельникам из Интернета на вопрос, каким способом он причесывает свою пышную седую шевелюру.

Борис Ельцин всегда славился умением противостоять врагам и озадачивать союзников. Однако в последнее время его поведение вышло далеко за рамки приемлемых странностей. В результате человек, победивший коммунизм в Советском Союзе, демонтировавший сам Советский Союз и направивший Россию на путь радикальных реформ, сделался всеобщим посмешищем - как в своей стране, так и за границей. В недавнем представлении телешоу "Куклы" он был изображен в виде выжившего из ума больничного пациента, упрашивающего медсестер и врачей оставить его в палате на второй срок. Но он всё еще остается человеком, которого нельзя игнорировать.

В качестве лидера Ельцин преследует две взаимоисключающие цели. С одной стороны, он хочет ввести Россию в клуб западных стран, в такие институции, как НАТО, Европейский Союз, большая семерка (которую из вежливости называют большой восьмеркой только тогда, когда его допускают на ее заседания). Поэтому публичные выступления Ельцина наполнены обязательной риторикой о его любви к демократии и презрении к тем глупцам, которые ее не любят. Вторая цель и желание Ельцина - явить традиционный для России образ волевого вождя могучего государства, игра на великодержавническом комплексе. Это заставляет Ельцина искать поддержки у людей, действительно ненавидящих демократию и Запад. Большинство лидеров западных стран ставит в тупик это наличие противоречащих одна другой целей.

Россия ныне опять переживает период общественного хаоса и экономических бедствий. В этих условиях правомерно поставить несколько острых вопросов относительно ее впервые свободно выбранного президента. Почему человек, вытащивший Россию из коммунизма, теперь тянет ее в пропасть? И неужели Ельцин стал настолько безответствен, что ведет к банкротству страну, которую сам вроде бы и спас? И еще один вопрос, может быть самый важный: а кого, собственно, представляет Ельцин? Может быть, только самого себя?

Далее Майкл Спектер рассказывает о своих личных впечатлениях, связанных с Ельциным, о том имидже российского президента, который сложился у корреспондента Нью-Йорк Таймс в Москве за время четырехлетнего в ней пребывания. Спектер прибыл в Москву в начале 1994 года - вскоре после известных событий, связанных с расстрелом парламента. А к концу этого года ему пришлось наблюдать другую войну, куда более серьезную, в Чечне. Малоприятное впечатление оставили и президентские выборы 96 года, проведенные методами лжи, денежных раздач, специально к этому случаю приуроченных, и прочим трюками. Ельцину помогло только то, пишет Спектер, что его опппоненты-коммунисты окончательно утратили всякое понимание насущных нужд и настроения страны. Пришлось ему наблюдать Ельцина и в более конкретной ситуации: на одном московском металлическом заводе, когда президент в присутствии тысячи рабочих устроил разнос заводскому руководству, потребовав немедленно увеличить зарплату и пенсии работникам завода. Надо было видеть смятение на лицах советников президента, сопровождавших его на этом выходе в народ. Как можно выдвигать такие требования и делать такие обещания, когда страна катится к финансовой пропасти? Видел Спектер и ту телепередачу, на которой Ельцин заверил, что авиационные бомбардировки Чечни прекращены навсегда, - а назавтра выяснилось, что в этот самый день эскадрилья бомбардировщиков СУ-27 нанесла удар по сиротскому приюту в Грозном. Все эти факты, пишет Майкл Спектер, обусловили то, что я не могу объективно оценивать Бориса Ельцина. Последняя фраза - дипломатический вариант другой, молча подразумеваемой: этот человек мне не нравится.

Майкл Спектер приводит высказывание Александра Проханова, известного публициста крайне правого толка, сказавшего, что Ельцин сходит с ума в желании стать лидером западного типа, но при этом ему наплевать на демократию. Спектер склонен согласиться с этим мнением. Но тогда возникает другой вопрос: почему же сами западные лидеры этого не понимают? Он пишет:

Американцы не могут воспринять этот простой факт. Мы хотим видеть в Ельцине исцелителя больной страны. Да, конечно, он несколько островат и грубоват, сказал однажды мне один из высших чинов Белого Дома, - но ведь и Джордж Вашингтон не таким уж был ангелом. Американские лидеры столько политического капитала вложили в Ельцина, что готовы теперь сказать и сделать всё в его поддержку при условии, что он будет продолжать клясться в верности рыночной экономике и называть президента Клинтона "мой друг Билл". Вот почему Клинтон на пресс-конференции в Москве в 96-м году сравнил чеченскую авантюру Ельцина с политикой Линкольна, пошедшего на гражданскую войну для того, чтобы сохранить целостность Соединенных Штатов. Если бы такое сделал кто-нибудь из лидеров советской эпохи, любой из американских президентов призвал бы к международным санкциям. Но Борис Ельцин - свой парень. И люди вроде Клинтона (а по существу все на Западе) чувствуют от этого такое облегчение, что готовы позволить ему почти всё.

Майкл Спектер пишет затем о властолюбии Ельцина, о том, что очень многие в России не видят в президенте ничего, кроме этого властолюбия, и все его политические шаги объясняют единственным образом как желание сохранить личную власть. Любимый прием Ельцина - создать обстановку неуверенности и смятения, в которой он выступает в роли единственного спасителя страны и гаранта гражданского мира в ней. Непредсказуемость Ельцина на деле - тщательно отыгранная тактика и методология сохранения власти. Спектер даже склонен думать, что Ельцин подчас не болеет, а притворяется больным - всё в тех же целях нагнетания напряженности и последующего облегчения: он снова с нами, нет ни коммунистов, ни гражданской войны. Что-то вроде этого сказал сам Ельцин на встрече с главой Международного валютного фонда Мишелем Кандессю: это совсем неплохая идея - заставлять людей думать, будто я настолько болен, что не всегда контролирую власть; пусть они ломают голову в догадках. "Ельцин очень сильно напоминает Никиту Хрущева, - пишет Спектер, - который тоже хотел сделать Россию более приемлемой для Запада и для этого тоже не боялся прибегать ко всякого рода театральным трюкам".