Магия успеха - Мария Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всех полуфиналистов вызвали на сцену — восьмерых красавиц в белоснежных, словно лепестки магнолий, платьях и шестерых бойцов, не успевших еще толком смыть свою и чужую кровь. Вот он, вожделенный миг, квинтэссенция славы, раздача слонов, пение дифирамбов и изливание бальзама на ликующие души триумфаторов. Награждение.
Однако процедура не затянулась, господин Морозов был краток, чувствовалось, что ему не до официальных церемоний. Он торопливо вручил ключи от «форда» и «тойоты», оделил всех ценными презентами и каким-то сдавленным, горловым голосом пояснил, что полуфиналисты получают бонусную премию в виде месячного тура по Норвегии, все формальности завтра в туристической фирме «Аль-таир». А сейчас — шампанского.
Лицо его позеленело, на лбу выступил обильный пот, однако он нашел в себе силы улыбнуться и высоко поднять бокал — за женщин и успех. Корнецкая тянула прохладный, кисловатый брют и, улыбаясь, посматривала на Прохорова: голова, руки-ноги целы, и слава Богу. Она заняла восьмое место и сейчас, держа под мышкой презентованный фен, находилась в отличном настроении. Да, права Ингусик, почему бы не скататься в Норвегию, где во фьордах плещутся косатки. Прохоров шампанского терпеть не мог, даже не пригубив, он поставил бокал и с ненавистью покосился на Черного Буйвола, — ну погоди, гад, попадешься ты мне в чистом поле!
За столом эгидовцев было не до тостов, операция вступила в завершающую фазу.
— Внимание всем, это первый. — Плещеев вытянулся в кресле, глаза его не отрывались от сцены, где дело уже близилось к концу. — Работаем по четвертому варианту, повторяю, по четвертому варианту. Всем нулевая готовность.
Мгновенно Катя, Алла и Наташа встали из-за стойки и, пританцовывая, направились на улицу, чтобы взять под контроль пятачок у входа, спецназовцы из группы захвата вышли проветриться в парк и беззвучно затаились в кустах, снайперы проверили затворы и стали по системе йогов замедлять дыхание: стрелять необходимо во время паузы, когда замирает сердце.
— Ну, на счастье! — Не допив, господин Морозов разбил свой бокал, сделал несколько шагов к краю сцены и внезапно, схватившись за сердце, рухнул прямо на судейский стол. Брызнули стекла очков, прощально зазвенел хрусталь, проснувшийся мент истошно заорал:
— Служу Советскому Союзу!
Крики, шум, визг, бой посуды, суета и неразбериха. Бодигарды положили Морозова на стол, и целитель Дятлов принялся оказывать ему первую помощь, но вскоре даже он понял, что имеет дело с трупом.
— Наука здесь бессильна, — сказал эскулап и бочком-бочком отправился мыть руки — только его и видели.
— Господа, музыкальная пауза. — Следом за ним исчез Яша Лохматович, полуфиналисты тоже быстренько убрались за кулисы, а чертов Пиль со своими сыновьями запели на четыре голоса:
А ты такой холодный, как айсберг в океане…
— Братва, коренной зажмурился, менты приедут, всех заметут.
Среди почтеннейшей публики возникла легкая паника, народ косяком устремился на выход, и бородач в роговых очках и на редкость удачном галстуке без труда затерялся в орущем этом скопище. Особо не торопясь и свободно ориентируясь в темноте, он двинулся между сонных деревьев и вскоре вышел к кустам, где была запаркована серая «Нива». Ну вот, fu… e non е![3] Забравшись в машину, бородач избавился от очков, парика и грима и, превратившись в Алексея Снегирева, известного очень немногим под прозвищем Скунс, надел ноктовизор, прибор инфракрасного ночного видения. Мир сразу сделался зеленым для него, присмотревшись, он заметил снайперов на деревьях, затаившуюся группу захвата, беззлобно ухмыльнулся: эх, Плещеев, Плещеев, не спится тебе! Носят тебя черти по ночам! Словно услышав его, эгидовцы начали сниматься, в мощном, вседиапазонном сканере с дешифратором послышались звуки команд:
— Это первый, всем отбой, едем на базу.
«Давайте, ребята, давайте, вам еще надо много тренироваться». Скунс со вкусом съел «Баунти», подождав немного, глянул на часы и отправился на Лиговку. Поближе к тому дому, где в шикарной шестикомнатной квартире обретался главный питерский фашист Петухов.
ГЛАВА 12
Сквозь щели жалюзи в палату лился свет погожего октябрьского дня. За стеклами ветер шевелил багряные листья, трепал хвост у белки-попрошайки, цокавшей на ветке раскидистого клена — дайте кешью, арахиса дайте.
— Операция прошла нормально, прогноз самый благоприятный. — Лечащий врач, благообразный еврей с аккуратной черной бородкой, подчеркивающей белизну колпака и халата, поправил уголок одеяла и взглянул на частоту пульса на экране. — Теперь вопрос времени.
С Прохоровым он держался уважительно и с опаской: разбитая рожа, хороший пиджак, куча денег, наверное, — сразу видно, какого поля ягода, фрукт еще тот. А мамаша его выкарабкалась благополучно, функции мозга восстанавливаются. Да, далеко ушла наука, за деньги теперь можно и с того света вернуться.
— Мама, ты слышишь меня? — Серега взял Клавдию Семеновну за исхудавшую, бессильно свесившуюся руку, заметив искру понимания в ее глазах, облегченно улыбнулся. — Все будет хорошо, мама, все будет хорошо.
У него вдруг перехватило горло, поднявшись с табурета, он глянул на врача:
— Меня не будет с месяц, может, больше. Не страшно?
— А что может быть страшного? — Врач пожал узкими плечами. — После основного курса предусмотрен реабилитационный, у нас отличный центр в Комарове. Вы ведь все уже оплатили.
Его губы растянулись в улыбке, но в глубине глаз светились равнодушие и вежливая скука.
Дома Серегу ждал сюрприз: Прохоров-старший был трезв. Молчаливый и злой, в одном исподнем, он жарил яичницу с колбасой, на кухне воняло мочой, перегретой сковородой и подгорелыми белками. Рысик, свернувшись на холодильнике, зализывал пораненную лапу, желтые глаза его сыто щурились.
— Батя, давай-ка лучше я, — сунулся было Прохоров, но отставной майор угрюмо отстранился и, внезапно рассвирепев, с матерным лаем отшвырнул сковородку в раковину. И тут же, с грохотом усевшись за стол, обхватил голову руками:
— Суки, падлы, пидоры хреновы!
— Кого это ты так? — Привыкший ко всякому. Тормоз поставил чайник, устроившись напротив, тронул отца за плечо. — Похмелиться не успел?
— Они же, суки, пацанов зеленых снова, зверям под пули. — Прохоров-старший потряс кулаком, показав пальцем наверх, оглушительно, так что Рысик убрался подальше, приложился ладонью об стол. — Опять, суки, в войну играют, конечно, она все спишет. И приватизацию эту блядскую, и бомжей на помойках, всю жизнь нашу херову.
— А, вот ты о чем, батя. — Прохоров невозмутимо заварил чай, принялся намазывать хлеб маслом. — Только вот если бы мы с тобой сидели наверху, не воровали бы разве? Может, еще похлеще, с голодухи-то. А то, что власть они не отдадут, это точно, кому ж охота отвечать, сколько ведь таких, как наш Витька. Я бы первый, если мог, кое-кому в глотку вцепился, не дотянуться только.
Он отрезал колбасы, сыра, сделав бутерброды, налил родителю чаю и, бросив Рысику кусочек «Телячьей», так, побаловаться, опустился на стул.
— А ребят молодых жалко, всех, и тех, что от пули, и тех, что от наркоты или от туберкулеза на зоне.
— Серега, ты вот чего, денег мне дай, «торпедироваться» пойду. — Вздохнув, Прохоров-старший угрюмо отхлебнул чаю, с отвращением взглянул на бутерброд. — Со мной с пьяным делай чего хочешь, хоть ноги вытирай, хоть е..и в хвост и в гриву. Так вот и Россия вся, опоенная, вьют из нее веревки кто ни попадя, жиды, политики, сволочь разная. Хватит.
Резко поднявшись, так что чай расплескался, отставной майор придвинулся к сыну:
— Денег дай, Серега. Не боись, б…ю буду, не пропью. Только, блин, скоро не отдам, не надейся.
Получив желаемое, он подобрел и отправился в ванную мыться, чего с ним не случалось уже давно, видимо, и впрямь решил начать новую жизнь.
«Ну дела». Под рев водопроводных труб Прохоров доел бутерброды, сунул посуду в раковину и отправился к себе. Долго махал мечом, искромсал газету бритвой и рисовал, пока не надоело, замысловатые восьмерки охотничьим ножом. Потом вымылся, задернул занавески поплотнее и лег в постель. Конкурс, путевки, обещанный рай в Норвегии — все отодвинулось куда-то далеко, сделалось ненужным, малозначимым, осталось лишь ощущение близости Жени, ее рук, пальцев, нежных, ласковых, умелых. Увы, одних только рук. Ничего большего пока что Прохорову не обломилось.
Сегодня утром лидер Российского патриотического союза Андрей Петрович Петухов найден мертвым в парадной дома… по Лиговскому проспекту. Внешние повреждения на трупе отсутствуют, причина смерти устанавливается.
«Демократический вестник»
— Скунс! Как пить дать Скунс! — Пиновская сделала глоток крепчайшего черного кофе, бросив газету на стол, всем корпусом развернулась к Дубинину. — Ох, чует мое сердце, это он. Морозов, Петухов, чем же его так господа фашисты рассердили? Слушайте, Осаф Александрович, — Марина Викторовна прищурилась под стеклами очков, и было непонятно, то ли она шутит, то ли на полном серьезе, — а не еврей ли Скунс?