Галки - Кен Фоллетт

— Раньше такое случалось сплошь и рядом.

Дитер вздохнул. Вебер отчасти был прав. Протекция и непотизм раньше действительно существовали в Германии. Но Вилли не получил повышение не из-за этого. Правда заключалась в том, что он был просто глуп. Он мог чего-то добиться лишь в организации, где фанатизм важнее способностей.

Этот нелепый разговор уже надоел Дитеру.

— Не беспокойся насчет мадемуазель Лема, — сказал он. — Она скоро заговорит. — И он направился к двери. — А французскому Сопротивлению мы хребет еще сломаем. Только немного подожди.

Он вернулся в главный кабинет. Мадемуазель Лема уже издавала слабые стонущие звуки. Из-за Вебера Дитер все же отчасти потерял терпение, и теперь он решил ускорить процесс. Когда Стефания вернулась, он поставил на стол бокал, открыл бутылку и медленно налил из нее пива прямо перед лицом пленницы. Слезы боли выкатились из ее глаз и полились по полным щекам. Сделав большой глоток, Дитер поставил бокал на стол.

— Ваши мучения почти закончились, мадемуазель, — сказал он. — Избавление уже совсем близко. Через несколько мгновений вы ответите на мои вопросы, а потом найдете облегчение.

Она закрыла глаза.

— Где вы встречаетесь с британскими агентами? — Он сделал паузу. — Как вы узнаете друг друга? — Она ничего не сказала. — Каков пароль? Держите ответы наготове, — немного подождав, сказал он, — и четко их сформулируйте, чтобы, когда настанет время, вы могли быстро их назвать, без промедления и без объяснений. После этого вы получите быстрое избавление от мучений.

Он вынул из кармана ключи от наручников.

— Ганс, держи ее крепко за руку. — Нагнувшись, Дитер разомкнул наручники, которыми нога женщины была прикована к ножке стула. После этого он взял ее за руку. — Пойдем с нами, Стефания, — сказал он. — Мы направляемся в женский туалет.

Они вышли из комнаты. Стефания шла впереди, Дитер и Ганс держали заключенную, которая ковыляла с трудом, согнувшись в талии и закусив губу. Пройдя в конец коридора, они остановились перед дверью с надписью «Дамен». Увидев ее, мадемуазель Лема громко застонала.

— Открой дверь, — сказал Дитер Стефании.

Она сделала то, что он велел. Это было чистое, выложенное белой плиткой помещение, с умывальником, висящим на вешалке полотенцем и рядом кабинок.

— Ну вот, — сказал Дитер. — Страдания сейчас прекратятся.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пустите меня.

— Где вы встречаетесь с британскими агентами?

Мадемуазель Лема заплакала.

— Где вы встречаетесь с этими людьми? — мягко сказал Дитер.

— В кафедральном соборе, — прорыдала она. — В крипте. Пожалуйста, пустите меня!

Дитер издал долгий вздох удовлетворения. Она сломалась.

— Когда вы с ними встречаетесь?

— В три часа пополудни. Я хожу туда каждый день.

— А как вы узнаете друг друга?

— Я надеваю разные туфли, черную и коричневую, а теперь пустите!

— Еще один вопрос. Каков пароль?

— Помолитесь за меня.

Она попыталась рвануться вперед, но Дитер, как и Ганс, держал ее крепко.

— Помолитесь за меня, — повторил Дитер. — Это вы говорите или агент?

— Агент… о, я вас умоляю!

— А ваш ответ?

— «Я молюсь за мир» — вот мой ответ.

— Спасибо, — сказал Дитер и отпустил ее.

Женщина рванулась внутрь.

Дитер кивнул Стефании, которая последовала за ней и закрыла дверь.

Дитер не скрывал своего удовлетворения.

— Ну вот, Ганс, мы все-таки кое-чего добились.

Ганс тоже был доволен.

— В крипте кафедрального собора, каждый день в три часа пополудни, черные и коричневые туфли, «Помолитесь за меня» и отзыв «Я молюсь за мир». Прекрасно!

— Когда они выйдут, отправь заключенную в камеру и передай гестапо. Они сделают так, чтобы она затерялась где-нибудь в лагере.

Ганс кивнул.

— Мне кажется, это чересчур сурово, господин майор. Я имею в виду, что она ведь пожилая дама.

— Это так — но вспомни о немецких солдатах и французских гражданских лицах, убитых террористами, которых она укрывала. Тогда такое наказание покажется недостаточно суровым.

— Да, тогда это выглядит по-другому.

— Видишь, как одна зацепка ведет нас к другой, — задумчиво сказал Дитер. — Гастон дал нам этот дом, дом вывел на мадемуазель Лема, она вывела нас на крипту, а крипта… кто знает, куда она нас выведет? — Он принялся размышлять о том, как наилучшим образом использовать полученную информацию.

Можно было захватывать агентов, причем Лондон об этом ничего не будет знать. Если все сделать правильно, союзники будут посылать людей по этому маршруту, затрачивая массу ресурсов. Так уже делали в Голландии — более пятидесяти хорошо обученных диверсантов спустились на парашютах прямо в руки немцев.

В идеале следующий агент, которого пошлет Лондон, отправится в крипту кафедрального собора и встретит там мадемуазель Лема. Она отведет агента домой, и тот отправит в Лондон радиограмму, сообщив, что все в порядке. Потом, когда он уйдет из дома, Дитер сможет завладеть его шифроблокнотом. После этого Дитер сможет арестовать агента, но от его имени и дальше посылать в Лондон радиограммы — и читать ответы. Фактически он будет руководить абсолютно фиктивной ячейкой Сопротивления. Это захватывающая перспектива.

— Ну что, майор, заключенная заговорила? — спросил проходивший мимо Вилли Вебер.

— Заговорила.

— Не слишком скоро. Она сказала что-нибудь полезное?

— Можешь сказать своим начальникам, что она сообщила место встреч и используемый пароль. Мы сможем подбирать всех агентов по мере их прибытия.

Несмотря на всю свою враждебность, Вебер явно заинтересовался.

— И где это место?

Дитер заколебался. Он бы предпочел ничего не сообщать Веберу. Но ничего не сказать ему значило оскорбить, а он нуждался в помощи этого человека. Придется сообщить.

— Крипта кафедрального собора, в три часа дня.

— Я проинформирую Париж. — И Вебер пошел дальше.

Дитер снова стал продумывать свой следующий шаг.

Дом на рю дю Буа — это пункт связи. Никто из ячейки «Белянже» не встречался с мадемуазель Лема. Прибывающие из Лондона агенты не знают, как она выглядит, — вот зачем нужны опознавательные знаки и пароли. Если кто-то сможет сыграть ее роль… но кто?

В этот момент из женского туалета вместе с мадемуазель Лема вышла Стефания.

Она сможет это сделать.

Конечно, она гораздо моложе мадемуазель Лема и выглядит совсем иначе, но агенты не могут этого знать. Она однозначно француженка. Все, что ей нужно сделать, — это позаботиться об агенте где-то в течение одного дня.

Он взял Стефанию за руку.

— Теперь заключенной займется Ганс. Пойдем, я угощу тебя бокалом шампанского.

Он вывел ее из шато. На площади солдаты продолжали свою работу, в лучах вечернего солнца три столба отбрасывали на землю длинные тени. Возле дверей церкви стояла группа местных жителей, молча наблюдая за происходящим.

Дитер и Стефания зашли в кафе. Дитер заказал бутылку шампанского.

— Спасибо за помощь, — сказал он. — Я это ценю.

— Я тебя люблю, — сказала она. — И ты меня любишь, я знаю, хотя никогда об этом не говоришь.

— Но как ты относишься к тому, что мы сегодня сделали? Ты француженка, твоя бабушка относится к расе, о которой мы не должны говорить, к тому же, насколько я знаю, ты не фашистка.

Стефания энергично замотала головой.

— Я больше не верю в национальность, расу или политику! — страстно заявила она. — Когда меня арестовало гестапо, никто из французов мне не помог. Никто из евреев мне не помог. Никто из социалистов, либералов или коммунистов не помог. А в тюрьме мне было так холодно! — Ее лицо изменилось. С губ исчезла та сексуальная полуулыбка, которая играла на них почти все время, глаза утратили оттенок дразнящего приглашения. Сейчас она видела другую сцену из другого времени. Сложив руки на груди, Стефания вздрогнула, хотя был теплый летний вечер. — Холодно было не только снаружи. Я ощущала его не только кожей, холод пронизывал мне сердце, внутренности и сосуды. Мне казалось, что я больше никогда не согреюсь, что я так холодной и сойду в могилу. — Она надолго замолчала, лицо ее вытянулось и побледнело, и Дитер на мгновение почувствовал, что война — это все же ужасная вещь. — Я никогда не забуду тот камин в твоей квартире, — вновь заговорила она. — Угольный камин. К тому времени я уже забыла, что бывает такое обжигающее тепло. Оно снова сделало меня человеком. — Она вышла из транса. — Ты меня спас. Ты дал мне пищу и вино. Ты купил мне одежду. — Она улыбнулась своей прежней улыбкой, говорившей «Ты сможешь, если посмеешь». — И ты любил меня перед этим угольным камином.

Он взял ее за руку.

— Это было нетрудно.