Властелин времени - Эдуард Скобелев

В группе стали шутить.

— Я бы только тем и занимался, что женился бы да разводился, — сказал коротышка-американец.

— Все это прекрасно, разрешает многие проблемы, но все же не идеал, — сказал сотрудник Российской академии.

— Не идеал, — согласилась Люся. — Идеал наш, конечно, гораздо выше того, что мы осуществили. Мы развели конфликтующую семью по сторонам. Но вообще мы хотим, проводя демографическое планирование, собрать под одной крышей все три поколения — так жили традиционно в нашем народе. Это оздоровит психическую жизнь каждого поколения. Представляете: вместе — при полной возможности уединения?..

По дороге к «товарному центру» общины опять проходили мимо стадиона и столовой.

«А не пошутил ли доктор Шубов?» — подумал Иосиф. И только подумал, глядь, катит на велосипеде какой-то тип. Не доезжая до группы, остановился на обочине и смотрит.

«Чернявый?..»

Чувствуя щупальцы ненавидящих глаз, Иосиф смело направился к своему противнику.

Взоры скрестились, как шпаги.

— Узнал? — прохрипел двойник отравившегося полицейского.

— Хочешь, я скажу людям, кто ты такой?

Двойник зловеще рассмеялся:

— Люди не поверят, и я доставлю тебя в медицинский пункт, где и забальзамирую, сделав необходимый укол. Тебе уже не уйти.

— Я принял вызов и не уступлю. Ты ведь силен только там, где тебя боятся.

— Придет час, затрясешься, — злобно прошипел двойник, толкнул велосипед и, вскочив на него, заторопился прочь, озираясь, словно ожидая погони или выстрела.

— Кто такой? — спросили в группе.

Люся пожала плечами.

— Это не общинник, нет… Кажется, подменный медицинский работник. Вчера у нас неожиданно скончался терапевт. Вообще-то мы не пользуемся услугами вольнонаемных, но тут ситуация оказалась безвыходной — разгар эпидемии гриппа. Облздравотдел порекомендовал своего лучшего специалиста. Возможно, это он…

«Не этот ли тип виноват в смерти терапевта?» — предположил Иосиф.

Зная, что предстоит померяться силами, Иосиф раздумывал о том, имеет ли он право обратиться за помощью к общинникам.

Занятый своими мыслями, он уже не особенно вникал в объяснения, которые давала Люся. Они только усиливали досаду: вот, люди построили и успешно испытали совершенно новую модель социального быта, впервые исключавшую проникновение в этот быт бездельников и эксплуататоров…

Осматривали «форум», внушительное сооружение, предназначенное для общих собраний.

Круглое, под куполом, оно походило на римский цирк: в самом низу находился стол председателя собрания и место для секретаря. Вокруг стола, поднимаясь все выше и выше, шли скамьи для общинников.

— …Существующие типы демократии превозносятся пропагандой как вершина справедливости, но это, конечно, ложь. Все демократии обслуживают свой тип несправедливого общества, и народ, хотя и голосует, остается постоянно жертвой сговорившейся кучки. Его властью пользуются демагоги, преследующие свои цели. Люди обычно не задумываются над тем, что они не свободны прежде всего в выборе кандидатов…

— Не совсем так, — перебила старая шведка.

— Но, в сущности, именно так, — повторила Люся. — Я бывала в западных странах, жила в семьях и вела доверительные разговоры — такие, какие мы ведем сегодня.

— В огороде бузина, — сказал кооператор из Одессы.

— Думаю, наш очаровательный экскурсовод здорово-таки искажает сущность западной демократии, пусть неумышленно, но искажает, — добавил коротышка-американец. — Это бредни, будто какие-то империалистические силы тайно готовят политических лидеров и навязывают их народу. Все делается свободно, у нас существуют законы, которые запрещают махинации подобного рода.

— Слушайте, господин Фишмэн, — вмешался, скривившись, как от зубной боли, другой американец, молчаливый, замкнутый человек, о котором говорили, что он бывший офицер-ракетчик. — Всегда вы суетесь со своим мнением, выдавая его за мнение американской или даже мировой общественности. Зачем дурачить честных людей? Да, у нас дирижируется все сверху донизу, и вы хорошо знаете об этом!.. Я совершенно согласен с леди: вся наша демократия, какими бы побрякушками ни обставлялась, на выходе имеет чуждую нам диктатуру!

Люся попыталась унять вспыхнувшую размолвку:

— Я вовсе не навязываю своего мнения, друзья. Я хотела всего лишь подчеркнуть мысль об относительности, исторической обусловленности каждой демократии… Кстати, я невысокого мнения и о той демократии, которой недавно пользовалась сама. Почему кандидат от одного коллектива имеет преимущество перед кандидатом от другого коллектива? Не конкурируют ли не столько кандидаты, сколько стоящие за ними силы?.. В общине все иначе, и это мне по душе. Мы, действительно, впервые управляем сами — власть непосредственно исходит от нас, общинников, она никому не передоверяется. У нас вообще нет устойчивой группы «властителей». Какими бы талантливыми ни оказывались те или иные люди, мы не позволяем им обрасти мохом зазнайства. Они не могут изменить принципов устройства нашей жизни. Эти принципы — достояние всех общин нашей страны… Группа общинных судей, а эти люди пользуются наивысшим доверием, постоянно следит за тем, на какой основе складываются противоположные мнения. Любой общинник в любое время вправе поднять любой вопрос перед общиной. Мы ведем тщательный учет всех предложений, всех инициатив, и это помогает избегать образования противостоящих групп. Каждый из нас бдителен: стремится не допустить положения, при котором один человек мог бы использовать во вред другому преимущества своего положения. Если, скажем, общинники по графику чистят свинарник, то своей очереди, какая бы обстановка ни складывалась, не избежит ни старший специалист, ни член «коллегии мудрецов». То обстоятельство, что никто из общинников не получает преимуществ в материальном и правовом положении, притормаживает эгоистические и эксплуататорские наклонности. Вот он — принцип равенства. Все нынешние общества страдают прежде всего от расслоения, от монополизации власти и информации, от насилия в отношениях между трудом и формой присвоения его результатов…

После осмотра «форума» Люся провела гостей по залам общинной библиотеки. Это было что-то сказочное. Читательские кабинеты располагались по всей окружности здания, из каждого окна открывалась прекрасная панорама, стимулирующая напряженную умственную работу и компенсирующая нагрузки для зрения. Кабинеты были тоже именными — бумаги и книги лежали в них в том порядке, в котором их оставил хозяин: не дай бог спугнуть чужой замысел!

В каждом кабинете стоял диван для отдыха. Тут же находился вывод от музыкального компьютера. Можно было послушать (надев наушники) любую музыку.

Библиотека занимала верхние этажи «форума», в нижних размещались кружки по интересам, — десятки кружков.

Самым примечательным было то, что в них стабильно и совершенно добровольно занимались люди.

— Непобедимо общество, в котором не пропадают таланты, — заключил молодой ученый из Владивостока. — Оно возьмет любые вершины духа, организации и производства. Здесь — истинное богатство нации. Боже, как же мы этого не понимали?

— Мы? — сощурилась Люся. — Мы понимали. Не понимали и не могли понять те, кому навязали ложь как правду, кто за десятилетия бесконтрольности привык к положению работодателя, усвоил его «философию», только в самой низкой, тюремной форме, когда не жаль ни единого человека, когда человек и не замечается, потому что не замечается и собственная личность, — ее нет, она функция старшего начальника — и в интеллектуальном, и в национальном измерении…

— Лучше бы не приезжать мне сюда, — сказал ученый из Владивостока. — Только расстроился…

Иосиф переживал тоже. Внезапно соединилось в нем все увиденное и услышанное. «Могут же, могут люди счастливо и радостно устроить жизнь! Кто же мешает, кто стоит на пути, кому поперек горла их добрые, сердечные отношения?..»

И понимал: поперек горла те, кто ехал, едет и хочет всегда ехать на людской спине, кто оттого и сеет повсюду ложь и насилие, чтобы сохранить в незыблемости эксплуатацию. «Всесильные люди — бессильны, если разъединены неравенством, невежеством, голодом, страхом, бедностью, гибелью своих духовных очагов!..»

— С чего вы начали?

— Начинали не мы, — сказала Люся. — Инициаторы объединились в кооператив высшего, «цивилизованного», как говорил Ленин, типа. Их поддержало социалистическое государство, это его прямая обязанность. Нам дали кредиты, помогли создать инфраструктуру, наладить производство… Короче, организовать общину как обычное предприятие. Но впервые это было социальное предприятие. Социализм, таким образом, впервые начал выполнять свою прямую и главную задачу — он начал с предоставления благ больших, чем дает людям капитализм. Никто не стремился к поголовной «общинизации», всем было интересно, что даст опыт первой общины. И опыт оправдал себя.