Пояс Богородицы - Роберт Святополк-Мирский

Ерема закрыл глаза, вся его шея напряглась в ожидании смертельного прикосновения лезвия, а разум почти померк, но кто-то что-то резко закричал по-татарски, Ерему швырнули на землю, скрутили за спиной руки, и тут он потерял сознание.

Он пришел в себя от того, что на него вылили ушат теплой днепровской воды, и увидел себя лежащим на песке и скованным цепью с десятком таких, как он, молодых гребцов, и, плеть, громко щелкнув, больно ударила его по обнаженной спине.

Пленников согнали на захваченную купеческую ладью и быстро, ловко приковали к веслам, а тем временем перегрузили на нее товары с другой ладьи, которая теперь пылала, как факел.

Ерема успел еще увидеть целую вереницу молоденьких, рыдающих девушек, которых кнутами загнали на борт ладьи, место убитого кормчего занял татарин, и ладья, отчалив, поплыла, как ни странно, дальше в Канев, а обернувшийся назад Ерема вдруг увидел в просвете между деревьями огромное поле, все заполненное до горизонта татарской конницей, двигающейся в сторону Киева.

И тут Ерема понял, что у его гениального плана есть один маленький, но очень существенный недостаток.

Человек предполагает, а Господь располагает…

Откуда же было знать бедному Ереме, что Канев уже захвачен и разграблен, что тысячи мужчин уже убиты, а тысячи девушек угнаны в неволю!

Откуда же ему было знать, что у сильных мира сего есть свои тайны, свои планы, свои войны и свои договоры, о которых маленькие люди узнают чаще всего лишь тогда, когда их начинают резать или гнать в рабство.

Ну откуда же мог знать Ерема, что, выполняя свой дружеский и союзнический долг по отношению к великому московскому князю Ивану Васильевичу, двадцатитысячная армия крымского хана Менгли-Гирея внезапно напала с юга на Днепровское низовье Великого Литовского княжества.

Теперь она неумолимо ползет все дальше и дальше, угрожая захватить сам Киев — мать городов русских, разграбить церкви, монастыри, имения и усадьбы, убить как можно больше мужчин, захватить как можно больше женщин и всяческих ценностей, которыми так богата киевская земля.

И все это для того, чтобы нарушить предполагаемые планы короля польского и великого князя литовского Казимира, внести в них смятение, заставить отвлечь войска сюда и не позволить ему оказать военную поддержку своему союзнику — хану Золотой Орды Ахмату, который со стотысячной армией двигается сейчас к рубежам Великого Московского княжества…

…Тем временем хан Ахмат двигался медленно и неторопливо, поскольку сейчас лишь кончался август, а он планировал подойти к берегам Оки к концу сентября, дав своему союзнику, королю Казимиру, достаточно времени для набора войска и продвижения его навстречу Ахмату с целью последующего соединения обеих армий где-нибудь на южных границах Московского княжества в октябре.

А затем в ноябре, когда реки станут, они нанесут этому обнаглевшему московскому Ивану удар, от которого он уже никогда не оправится, сполна заплатив великой Золотой Орде все, что задолжал в последние годы…

И уж, конечно, слижет капли кумыса с гривы ханского коня…

Хану Ахмату уже давно перевалило за шестьдесят, за свою долгую жизнь он совершил немало походов, как удачных, так и не очень, но этому он придавал особое значение…

Некое странное чутье, присущее только старым людям, повидавшим жизнь, подсказывало ему, что этот поход будет решающим не только в отношениях с Москвой — он также должен поддержать престиж его престола — престола уже не такой могучей, уже распадающейся на части, но все еще грозной и сильной Большой Орды, некогда именуемой Золотой…

Вот только не подсказывало ему это чутье, чем же все закончится, а стало быть, оставалось ждать, уповая лишь на милость Аллаха.

Но хан Ахмат был терпелив, мудр и спокоен, а потому мало думал о том, что никак не зависело от него, а находилось в руках Всевышнего, предпочитая жить маленькими радостями каждого дня.

Например, он считал большим везением появление две недели назад Сафата, посла тюменского хана Хаджи Мухаммеда Ибрагима.

И даже не потому, что само по себе посольство далекого сибирского хана было приятным и неожиданным выражением почтения, но главным образом потому, что посол мурза Сафат оказался человеком весьма приятным, но самое замечательное — прекрасным игроком в шахматы.

Эту старинную персидскую игру подарили когда-то хану Кичи Мухаммеду, который, весьма ею увлекшись, научил играть совсем маленького Саид Ахмата еще задолго до того, как передал ему трон Золотой Орды вместе с инкрустированной золотом коробкой с мастерски вырезанными из слоновой кости фигурами.

— Почаще играй в эту игру, сынок, — ты станешь мудрым правителем и удержишь трон до конца дней своих! — сказал ему при этом отец и был прав.

Ахмат вот уже скоро сорок лет твердо сидит на своем троне и пока не собирается никому его передавать!

Да беда еще и в том, что нет подходящего преемника. Не повезло Ахмату с сыновьями. То ветреные, недальновидные мальчишки, вроде бесславно погибшего в прошлом году Богадур-Султана, то бесталанные полководцы, вроде Шейх-Ахмеда, который и тысячей-то с трудом командует, а куда уж стотысячным войском…

А единственный, кто был бы достойным и так хорошо показал себя в боях, — так тот уж староват, пятьдесят скоро…

Вот он вышел из своего шатра — тоже; как и отец, встает на рассвете: Азов-Шах, которого московиты, с присущей им пренебрежительной привычкой коверкать чужие имена, называют по-своему: «царевич Мазовша». Они не раз испытали на себе силу его напора, и еще отец нынешнего великого князя московского-Василий Васильевич, еще до того, как Шемяка выколол ему глаза, бегал от юного Азов-Шаха до самой Москвы и дальше — почти тридцать лет тому назад — ну да, в 1451-м это было… Много добычи привез тогда сын из московских земель… А вот в шахматы так и не научился играть как следует — всегда проигрывает старому Ахмату, а тот потом и думает; чего-то этому сыну все же недостает… И как такому трон передавать? Шутя, конечно, думает, но все же…

А вот Сафат — замечательный игрок. Жаль, что не сын…

— Селим, пригласи посла Сафата на утреннюю партию шахмат, — распорядился Ахмат, и слуга отправился за послом.

…Мы сыграли уже больше двадцати партий, и он выигрывает чаще… У меня еще не было такого сильного партнера, я проиграл ему последние три партии подряд…

Спустя несколько минут игроки уже сидели, склонившись над доской.

— Мне очень нравится играть с тобой, Сафат, — сказал хан.

Сафат, привстав от доски, вежливо склонил голову.

— Спасибо, о великий хан, — от игры с тобой я испытываю огромное наслаждение: ты каждый раз показываешь мне, как должен играть подлинный мастер. Польщенный Ахмат сделал ход и с удовлетворением наблюдал, как глубоко задумался над ответным ходом Сафат.