Новеллы - Лопе де Вега

Гусман Смелый беззаботно провел во Фландрии несколько лет, и, когда пришло время уезжать оттуда, один солдат, его приятель, рекомендовал ему своего пажа, по имени, Мендоса. Он был из тех, кого обычно называют фертами: плащ, украшенный лентами, широкополая шляпа, лихо заломленная и надетая набекрень, с бляхой и перьями, в меру болтливый, подвижный и скорый на ответ. Вышеназванный солдат отправлялся в Германию с письмами к герцогу Клевскому, стоявшему лагерем под Дюреном [c26] - городом, прославившимся тем, что Карл Пятый подверг его обстрелу из сорока пушек, иначе говоря, получившему известность по причине постигшего его несчастья. Солдат этот не мог взять с собой в длинный, тяжелый путь через горы, поросшие лесом, между Рейном и Руром [c27], юного пажа, звавшегося Мендосой. В этих местах, богатых всякой живностью (там водятся даже дикие лошади), герцог развлекался роскошной охотой и наслаждался прохладой прелестных ручейков и плодами деревьев, столь обильными в этих местах. Паж не особенно горевал, расставаясь со своим прежним хозяином, потому ли, что он надеялся скоро его увидеть, или потому, что юноша рад был случаю перейти на службу к столь прославленному господину; надо полагать, что он и сам обладал столь же воинственным нравом. Дону Феликсу представился случай поехать на Мальту, где он рассчитывал быть посвященным в рыцари этого ордена. Он не хотел брать с собой Мендосу, но отделаться от пажа оказалось делом весьма нелегким, ибо тот со слезами упрашивал взять его с собой, подкрепляя мольбы свои тем, что, служа испанцу, он будто бы меньше испытывает тоску по родному дому. Дон Феликс успел уже привыкнуть к нему, так как паж, помимо прочих достоинств, обладал неплохим голосом и играл на гитаре. Они сели вместе с другими путниками на корабль, направлявшийся на Мальту через Ливийское море. Там судно попало в сильную бурю, и они несколько дней плавали по воле ветра и волн, ибо им не удалось пристать к Пеньону де Велес [c28], к которому отнесли их грозные валы. Впрочем, это были уже христианские земли, отвоеванные у мавров Гомеры доном Гарсией Толедским, которого Филипп Второй назначил начальником небольшой эскадры, предназначенной для подавления корсаров. Несмотря на старания моряков и путешественников, им помогавших, как это обычно бывает в минуту опасности, судно никак не смогло пристать к берегу столь велика была ярость волн, разбивавшихся о прибрежные скалы и превращавшихся в пену. Моряки поэтому попытались укрыться за скалой Полифема, выдававшейся далеко в море. Ночью всем казалось, что они пойдут ко дну, - настолько ужасны были волны и ветер, достигшие наивысшей силы. Гром, дождь и молнии яростно обрушивались на судно, и плывущим временами казалось, что они проваливаются в бездну меж двух океанов, хотя в действительности было то, что происходит с двумя ядами, взаимно уничтожающими друг друга.

Наконец на рассвете они увидели небо и землю, а когда, рискуя жизнью, пристали к берегам Берберии, то были взяты в плен маврами и увезены в Тунис. Обращенные в рабство, дон Феликс и Мендоса быстро нашли себе хозяина. Дон Феликс попросил пажа не называть его настоящего имени, так как оно, без сомнения, было в этих краях известно, а потому плен его слишком затянулся бы или вообще никогда бы не кончился. Им посчастливилось, так как их купил некий еврей, по имени Давид, знавший кастильский язык и имевший в Испании родственников. Он неплохо обращался со своими новыми рабами, ибо надеялся таким образом получить за них более значительный выкуп, полагая, что, если они дадут о себе знать в Испанию, родные обязательно их выручат. Дон Феликс вел себя весьма осмотрительно и остерегался показывать свою силу, считая, что если он будет узнан, то либо за него назначат огромный выкуп, либо долго еще продержат в плену. У Давида была дочь, прекрасная, как солнце (вот уж нестерпимый испанизм, хотя он до крайности принят у наших рассказчиков! Судите сами: если бы девушка действительно была похожа на солнце, чьи глаза могли бы на нее смотреть? Ваша милость, без сомнения, знает, что сравниваемый предмет не должен быть вполне подобен тому, с чем его сопоставляют, и потому, конечно, принимает, как должное, выражения: "белая, как снег", "знатный, как король", "мудрее, чем Соломон", "поэт, более прекрасный, чем Гомер"). Скажем просто, что она была необычайно красива и весьма неглупа. Ее звали Сусанна, но только именем своим, а не скромностью она походила на библейскую Сусанну [c29], ибо она сразу же остановила свой взор на... - Я уже слышу, как ваша милость хочет досказать: на доне Феликсе; но вот вы и ошиблись, потому что Мендосика [c30] был красивее, и, услышав, как он вполголоса напевал в саду, она отдала ему свою душу. Таким-то образом госпожа стала рабой своего пленника, что, однако, нисколько не печалило дона Феликса, потому что эта любовь приносила им обоим некоторые выгоды: когда Давид уезжал по торговым делам в Триполи или Бизерту, они становились полновластными хозяевами дома. Сусанна обычно отправлялась со своими рабами в сад. Она не остерегалась дона Феликса, потому что пленники сказали ей, что они братья. Достав лютню, Сусанна попросила Мендосу спеть, и тот начал так:

Как наказана Филида!Фабио она терзала,А теперь к нему в деревнюС гор спустилась с пастухами.Видя, как она любима,И в былом презренье каясь,Им она твердит, что силойВырвано у ней согласье.Но в душе она довольна,Хоть не хочет сразу сдаться,Ибо ожиданье ценуПридает желаньям нашим.Бегством Фабио ревнивыйОт нее спастись пытался,Но любовь - недуг, которыйПревращает в яд лекарство.О несчастный! То же средство,Что других лечило часто,Фабио не исцелило,А, напротив, убивает.Но Филида покориласьИ приходит на свиданьеС радостной душою, ибоТот, кто любит, мстить не станет.Принаряжена пастушка,Хоть нарядов ей не надо,Ибо даже скорбь не в силахПомешать ей быть прекрасной.Пояс бархатный зеленыйСтан Филиды облегает.Юбки в вязи позументовЧуть приподняты руками.Чтобы Фабио не понял.Что он дорог ей, как раньше,Ею не надет сегодняНи один его подарок.Выбрав те, что он не видел,Украшения и платья,Хочет намекнуть пастушка,Что играть с огнем опасно.Лента алая с девизомКосы ей перевивает:Ведь всегда нужны уловкиТой, кто вызвать ревность жаждет.Заменяет ей мантилью,До очей ее скрываяОт нескромных взоров встречных,Черный плащ, узором тканный.Башмачки ее так узкиИ так малы, что не знаешь,Как в таком пространстве можетСтолько прелести скрываться.Вот пришла она в деревню,К Фабио стучится храбро.Как в горах высоких солнце,Пастухи ее встречают.Им она спешит ответитьДружеским рукопожатьем;Им, купаясь в море взглядов,Жемчуга улыбок дарит.Только Фабио увидел,Что она вошла, как сразуРадость дух его омыла.Слезы взор его застлали.И безмолвно просят обаНе словами, а глазами:У него она - прощенья,Он у ней - любви и ласки.Но, взглянув в лицо друг другаНа мгновенье и украдкой,Взгляд они спешат потупить,Словно их терзает зависть.Наконец слова потокомС уст коралловых сорвались,И виновная немедляОбвинительницей стала.Фабио твердит Филида,Что внушать любовь не вправеТот, чьи дерзостные речиМалодушье прикрывают.Фабио же, уязвленный,Отвечает в оправданье,Что любовью безнадежнойВ нем убита вся отвага.

Наша Сусанна была чрезвычайно довольна искусством Мендосы и, когда он кончил петь этот романс, спросила дона Феликса, любит ли он музыку. Вместо него ответил Мендоса, заявив, что иногда они поют вместе. Сусанна захотела послушать их, и они исполнили такой диалог (один как бы спрашивал, а другой отвечал):

"Паскуаль, прошу вас датьМне любви определенье"."Это то, что лишь мученьяНам способно доставлять"."Но, скажите, отчегоВся любовь - одна кручина?""Неизвестна мне причина,Следствие же - таково"."Паскуаль, я жажду знать,В чем искусство наслажденья"."В том, чтоб сладость упоеньяГорькой болью завершать"."Больше добрых слов от васСлышать я хочу о страсти"."Больше боли и несчастий,Чем отрады в ней для нас"."Что мне дать и что отнятьМожет у меня влеченье?""За блаженное мгновеньеГоды вы должны страдать"."Сильвия мне взгляд даритИ спешит со мной расстаться"."Раз глядит - чего бояться?Бойтесь, если не глядит"."Вправе ли влюбленный ждатьЗа любовь вознагражденья?""Не поддаться вожделеньюЗначит - после не рыдать".

Самое приятное в этом музыкальном жанре - гармония двух все время чередующихся голосов. Таково было мнение, впрочем, и Сусанны, которая все вечера, когда отца не было дома, проводила в развлечениях подобного рода. Проходя однажды мимо ее комнаты, Мендоса застал ее еще лежащею в постели. Ее пышные волосы, длинные и вьющиеся, не слишком при этом темные, были небрежно разбросаны по плечам, а черные глаза, окаймленные густыми бровями и ресницами, казались двумя солнцами, окруженными густою тенью. Сусанна не употребляла румян, а потому ее плоть цвела красками свежести и здоровья, которые подарил ей сон. Розоватый перламутр ее тела постепенно переходил в снежную белизну лица, а дивные ямочки щек состязались в цвете с алой гвоздикою губ, которые, приоткрываясь в улыбке, обнажали ленточку ослепительно-белых жемчужин. На ней была тафтяная сорочка соломенного цвета, отделанная черной с золотом бахромой и с такими широкими рукавами, что, поднимая руки, она небрежно открывала их почти до плеч. Мендоса хотел удалиться не боязни показаться нескромным, но Сусанна позвала его, и он робко подошел к двери.