Шкуро: Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— Может быть, уже генерала, Андрей Григорьевич?

— Все может статься в этой, мать ее, революционной гражданской войне.

Палихин ворвался, когда на столе шумел самовар, цвели разноцветные закуски, солнечные зайчики метались в большой бутылке, величественный пирог источал теплый обворожительный аромат, а Лена и Маргарита успокаивали плачущую, как водится, хозяйку, выдающую замуж единственную дочь.

— Мы останемся с вами, мама, — говорила Лена. — Всегда будем жить вместе, как сейчас. Ведь так, Миша?

Сосредоточенно взволнованный Палихин возник в распахнутой двери.

— Не будете вы здесь жить, — сказал он. — Мы оставляем город, С часу на час сюда войдет Шкуро со своей бандой! Власть уже передана какой-то городской управе. Может, и они начали чистить. Собирайтесь, Михаил Петрович. Быстро, как по боевому сигналу.

— Как же так? — испуганно и недоуменно переспрашивал Стахеев. — Боя же не было. Что случилось на фронте?

— Темное дело, Петрович, — со злостью отвечал Падихин. — Шкуро прислал ультиматум; если не сдадите Ставрополь, разгромлю город тяжелой артиллерией. А у него, как нам было известно, даже одной легкой пушчонки нет. Я сунулся в Исполком, а там на меня один зверем посмотрел, другой сказал, чтобы я смывался, пока шкурята к стенке не поставили. Темное дело. Видать, предательство.

— Но мне должны же сообщить, вызвать, вывезти. Я же командирован из Москвы. Они же…

— Они все драпают, кто как может. Поедете с нашим отрядом. У нас — грузовики, и легковые есть. Место будет. На Святой Крест, а там поглядим.

Женщины всполошились. Теперь всех надо было успокаивать. Потрясенный Стахеев метался по комнате, что-то ища, пытался бессвязно объяснить какой-то сложный план, позволяющий ему остаться с молодой женой. Даже вспоминал о знакомстве со Шкуро.

— Тут уж думайте сами, — неодобрительно сказал Палихин. — Может, вас они и не тронут, но когда мы вернемся, знаете…

— Знаю! Все знаю! — чуть ли не в истёрике бормотал Михаил. — Но что же делать? венчаться хотели завтра…

— Это, Михаил Петрович, уже такое, что я и приличного слова не найду, — возмутился Палихин.

Все решили мудрые женщины. Лена остается с матерью, Маргарита будет рядом. Может, все обойдется и удается уехать к своему генералу в Пятигорск, — там спокойнее. Михаил же должен немедленно уезжать с красными.

Стахеев поник, ссутулился, даже как-то постарел.

— Конечно, еду, — сказал он тоскливо. — Но верю, что это ненадолго, Леночка. Скоро мы вновь будем вместе. Шкуринская авантюра провалится.

— Собирайтесь, — торопил Палихин. — У нас минуты.

— Да, да. Сейчас. Возьму свои бумаги, кое-что из одежды…

Толпы стояли вдоль улиц, ожидая входа в Ставрополь казачьей армии. Самое жаркое время дня, и Лена с Маргаритой, охваченные всеобщей суматохой, с трудом протиснулись сквозь плотную людскую массу, скопившуюся на теневой стороне. Интеллигентный старичок в пенсне, похожий на Чехова, посторонился, но не преминул потрогать Лену в разных местах. «Слышите? — говорил он, как бы невзначай поглаживая цепкими пальцами бедра женщины. — Это трубы. Идут наши герои».

Пробежали мальчишки, что-то крича, из-за поворота показалось нечто колышущееся, улица наполнилась пронзительно радостными звуками военного марша.

Впереди на гнедых лошадях следовал небольшой, но лихой оркестр, за ним — представительный казак в черкеске с крестами на груди, с волчьим знаменем, по сторонам и чуть сзади — два ассистента. Только теперь увидела Лена блеск полковничьих погон, папаху, надвинутую на глаза, но… это был не он.

— А кто впереди? — спросила она проворного старика. — Где же Шкура?

— Соскучилась новобрачная? — съязвила Маргарита.

— Уж и спросить нельзя? — обиделась Лена. — Мне же просто интересно.

— Конечно, интересно, — поддержал ее старичок. — Впереди начальник штаба, полковник Слащов, а сам атаман поехал к Деникину.

— А откуда вы все знаете? — удивилась Маргарита.

— Мы, настоящие русские люди, помогаем казакам, — ответил тот. — И у нас с ними установлена связь.

За Слащовым шла отборная сотня кубанцев — все в черкесках, с погонами, с наградами, усатые, есть и бородачи. Шашки начищены, карабины на луке седла дулом вниз на левое колено.

— Какие молодцы! — восхищался старик. — Разве могут их победить взбунтовавшиеся мужики и инородцы-комиссары? Какая-то рвань решила заставить Россию жить по еврейской науке Карла Маркса. Не бывать этому.

За первыми парадными сотнями пошли рваные рубахи, залатанные черкески, карачаевские войлочные шляпы, изношенная обувь…

— Да-а, — изумленно вздохнула Маргарита и грустно передразнила: — «Не бывать этому».

Полковнику Шкуро хотелось въехать в Ставрополь генералом и, наконец, устроить себе настоящий праздник. Ведь если в жизни нет истинных радостей, то зачем тогда жить? Однако сейчас праздника не получится — чужих вокруг много. Даже Слащов. Донесут Деникину, а того окружают не казаки, а москали-кацапы» не понимающие жизненной сласти. С ними от скуки сдохнешь. Ни горилки вволю» ни песни сыграть» ни с девками повеселиться, ни лезгинку сплясать. А если напьются, то или звереют молча, как Слащов, или часами говорят о судьбах России — Учредилка, законный монарх… А он, Шкуро, еще потерпит и к Деникину явится народным героем, вождем восставшей Кубани. Должен ведь дать ему звание генерала за Ставрополь. Вот тогда будет и торжественный въезд в Ставрополь и праздник. Казачий праздник!

На телеграфе в Пелагиаде получили сообщение о том, что деникинцы заняли Кавказскую» а на севере от Тихорецкой — Кущевку, но еще идут тяжелые бои с войсками Сорокина. Штаб Добрармии пока в Тихорецкой. Шкуро решил ехать на грузовике с четырьмя казаками — Кузьменко, Перваковым и двумя пожилыми бородачами — точно по фото в журнале «Нива».

Горячее кубанское солнце било в глаза, подпаленные июлем поля просили защиты от москалей и инородцев большевиков, шофер пугался при появлении на дороге людей или автомобилей. Шкуро возмущался: «Видно, ты не наш, не казак — не знаешь, что четыре настоящих казака с пулеметами большевистский полк разгонят».

Часа в три приехали на станцию Торговую, легко нашли штаб командира Кубанской конной бригады Добрармии полковника Глазенапа[24]. На площади перед домом с трехцветным флагом пьяные офицеры не в лад орали: «За царя, за Родину, за веру, мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!»

Глазенап сидел в пустой комнате с открытым окном и дымил папиросой. Гостя приветствовал радушно: