Антихрист - Ренан Эрнест Жозеф

Анна все более становился вождем умеренной партии. Он все еще надеялся склонить народные массы к миру; он пытался втайне задерживать изготовление оружия и парализовать сопротивление, делая вид, будто организует его. Во время революции такая игра крайне опасна; Анна, разумеется, делал то, что революционеры называют предательством. В глазах экзальтированных он был виноват уже тем, что ясно понимал положение вещей; в глазах истории он стал на самой ложной из позиций, так как вел войну, не веря в ее успех, а единственно по той причине, что к этому побуждали его невежественные фанатики. В провинции господствовало страшное смятение. Чисто арабские области к востоку и к югу от Мертвого моря высылали в Иудею массу бандитов, промышлявших грабежами и убийствами. При таких условиях никакой порядок был невозможен; для восстановления его надо было избавиться от двух элементов, составлявших главную силу революции: от фанатизма и разбойничества. Ужасно положение, в котором нет иного выбора, кроме призыва чужеземцев и анархии! В Акрабатене молодой и отважный партизан Симон, сын Гиоры, грабил и истязал богатых. В Галилее Иосиф тщетно пытался сколько-нибудь образумить население; некий Иоанн из Гискалы, плут и смелый агитатор, совмещавший в себе неумолимый эгоизм с пламенным энтузиазмом, всюду ставил ему препятствия. Иосиф был вынужден, по неизменному восточному обычаю, брать разбойников на службу и выплачивать им правильное жалованье в виде выкупа со всей страны.

Веспасиан готовился к трудному походу, который был ему поручен. План его был атаковать инсургентов с севера, подавить восстание сперва в Галилее, потом в Иудее, загнать его или отбросить в Иерусалим, и когда все оно будет сконцентрировано в этом центральном пункте, где скопление людей, голод, партии не замедлят вызвать страшные сцены, взять его измором или, если это не удастся, нанести ему здесь решительный удар. Прежде всего он отправился в Антиохию, где к нему присоединился Агриппа со всеми своими силами. До тех пор в Антиохии еще не было избиения евреев, без сомнения, потому, что в ней находилось множество греков, которые приняли иудейство (чаще всего в форме христианства), а это ослабляло вражду. Однако в этот момент буря разразилась; под предлогом нелепого обвинения в покушении поджечь город начались убийства, а за ними последовало суровое гонение, во время которого, без сомнения, пострадали многие ученики Иисуса, так как их смешивали с приверженцами религии, принадлежавшей им лишь наполовину.

Армия выступила в марте 67 года, следуя обычным путем по берегу моря; главная квартира ее была устроена в Птолемаиде (Акра). Первый удар обрушился на Галилею. Население вело себя героически. Небольшой городок Иудифат или Иотапата, недавно лишь укрепленный, оказал отчаянное сопротивление. Ни один из защитников города не принял пощады; очутившись в безвыходном положении, они перебили друг друга. С того времени «галилеянин» стало синонимом сектанта-фанатика, который с упорством и умышленно ищет смерти. Тивериада, Тарихеи, Гамала были взяты после настоящей бойни. История знает мало примеров подобного истребления целой расы. Самые волны мирового озера, на берегах которого Иисус мечтал о царстве Божием, были окрашены кровью. Берега его были покрыты гниющими трупами, заражавшими воздух. Толпы евреев спасались на ладьях; Веспасиан приказал всех их убить или утопить. Остатки здорового населения были проданы в рабство; шесть тысяч пленных были отправлены к Нерону в Ахайю для самых трудных работ по прорытию Коринфского перешейка; стариков убивали. Нашелся всего лишь один перебежчик: Иосиф, не отличавшийся глубокой натурой и, в сущности, всегда сомневавшийся в исходе войны, сдался римлянам и вскоре оказался в милости у Веспасиана и Тита. Но все его искусство писателя было не в состоянии смыть с него пятна его низкого поведения.

На эту истребительную войну ушел почти весь 67 год. После этого Галилея никогда уже не могла оправиться; находившиеся в ней христиане, без сомнения, укрылись на ту сторону озера; отныне в истории христианства уже не будет упоминаться родина Иисуса. Гискала, державшаяся дольше всех, пала в ноябре или декабре. Иоанн из Гискалы, яростно защищавший ее, бежал, и ему удалось достигнуть Иудеи. Веспасиан и Тит расположились на зимние квартиры в Кесарее и начали готовиться к осаде Иерусалима в будущем году.

Главный недостаток временных правительств, организованных для национальной обороны, заключается в том, что они не выносят поражений. Благодаря постоянной борьбе партий, которые под них подкапываются, они всегда падают в тот день, когда не могут дать легкомысленной толпе того результата, ради которого они были объявлены: победы. Иоанн из Гискалы и беглецы из Галилеи, каждый день прибывавшие в Иерусалим с бешеной злобой в душе, со своей стороны повышали диапазон неистовства, в котором жила революционная партия. Дыхание их было горячее, ускоренное: «Мы не побеждены, — говорили они, — мы только ищем лучшей позиции; зачем тратить силы на Гискалу и лачуги, когда нужно защищать родной город?» — «Я видел, — говорил Иоанн из Гискалы, — как машины римлян вдребезги разбивались о стены галилейских деревень; им не одолеть иерусалимских стен, разве только перелетят их на крыльях». Вся молодежь стояла за войну до последней капли крови. Отряды волонтеров легко соблазняются грабежом; шайки фанатиков, религиозных ли, политических ли, всегда смахивают на разбойников. Надо чем-нибудь кормиться, а вольные отряды не в состоянии добывать себе пропитание, не притесняя население. Вот почему в эпохи национальных кризисов разбойник и герой почти сингнимы. Партия войны всегда действует тиранически; но умеренность никогда еще не спасала отечество, ибо первое правило умеренности уступать обстоятельствам, а героизм обыкновенно заключается в том, чтобы не слушаться рассудка. Иосиф, человек порядка по преимуществу, вероятно, не грешит против истины, когда изображает дело так, что решение не отступать принадлежало небольшой кучке бесноватых, силой тащивших за собой спокойных граждан, которые ничего другого не желали, как покориться. Чаще всего так бывает: от нации, не имеющей династии, удается добиться великих жертв не иначе, как терроризируя ее. Масса по существу своему робка; но робкий в революционную эпоху не имеет значения. Люди экзальтированные всегда малочисленны, но они повелевают всеми, отрезая все пути к примирению. В подобных положениях власть всегда, неизбежно, как общее правило, попадает в руки наиболее горячих людей, а политики оказываются бессильными.

При столь интенсивном горячечном состоянии, нараставшем с каждым днем, для умеренной партии было невозможно удержаться в своей позиции. Шайки грабителей, опустошив окрестности, отступали к Иерусалиму; люди, бежавшие от римских войск, в свою очередь стекались в город, и это скопление вызывало голод. Никакой настоящей власти не было; господствовали зелоты; всех, кто внушал подозрение в «умеренности», убивали без всякой жалости. До сих пор война и все эксцессы останавливались на пороге храма. Теперь святой дом заняли разбойники и зелоты; все правила соблюдения чистоты как бы забыты; паперть притворов обагряется кровью; по ней ходят грязными ногами. В глазах священников большего преступления не могло быть. Для многих набожных людей это и было то самое «осквернение», которое предсказал Даниил и которое должно было постигнуть святыню накануне великих последних дней. Зелоты, как всякие воинствующие фанатики, не особенно заботились об обрядах и отодвигали их на второй план по сравнению с главным святым делом, с боем. Они совершили не менее тяжкое святотатство, изменив порядок назначения первосвященников. Нисколько не заботясь о привилегиях тех родов, из которых обычай предписывал брать первосвященников, они остановились на малоизвестной ветви жреческой расы и тут еще применили демократический способ избрания путем жеребьевки. Жребий, разумеется, дал совершенно нелепый результат; он выпал на долю простого крестьянина, которого пришлось тащить в Иерусалим и насильно одевать в священное облачение; первосвященнический сан был профанирован сценами, достойными карнавала. Все серьезные люди, фарисеи, саддукеи, Симеон бен Гамалиил, Иосиф бен Гориа, почувствовали оскорбление в том, что было им всего дороже.