Зеленое море, красная рыба, черная икра - Леонид Словин

Я не сомневался, что о моем вояже уже всем хорошо известно.

– А у нас ЧП… – рассказал Алиев. – Слышали? На Челекене опять стреляли в рыбинспектора!

Купив пирожки и начав есть, он так ни разу и не посмотрел на них.

– …А спросите общественное мнение! Большинство относится к рыбнадзору отвратительно: «Рыбинспектор работает грубо, берет взятки». А где правовая защищенность инспектора? Об этом никто не хочет знать!

В последнее время все больше говорили о правовой защищенности рыбнадзора, милиции в ущерб правовой защищенности граждан.

– Сейчас начальство делает мне втык – как же, водный прокурор задержал Вахидова, а твои инспекторы не смогли!.. – Мы почти пришли, и он поспешил с объяснениями. – Но, во-первых, Вахидова задержали на берегу, а рыбинепекция борется с браконьерами в море! На берегу с ними должна работать милиция! Во-вторых, на шоссе с рыбой в багажнике браконьер никуда не денется! А когда она у него на кукане – за лодкой? Я молча слушал.

– Или другое! Браконьер и в шестибалльный ветер идет в море. А нам запрещено: техника безопасности!

Он принялся объяснять:

– Есть характеристика согласно шкалы Симпсона. Один балл – тихий, два – легкий, три балла – слабый… Потом умеренный, свежий, сильный… При свежем, тем более сильном ветре мы уже не выходим…

Скорее всего, он специально ждал меня, чтоб защитить полностью утратившую в моих глазах романтический ореол участковую инспекцию морской рыбоохраны.

– …Недостатки, безусловно, есть! У кого их нет? Разобщенность надзора, неудовлетворительная профилактика…

У ворот водной милиции Алиев замешкался. Мне показалось – ему не хочется появляться в дежурке вместе со мной. «Эдик Агаев приехал…» – подумал я.

Гезель сообщила последние новости.

Ниязов взял бюллетень по уходу за детьми и на работе не появлялся. Мазут освобожден, он вместе со стариком прокаженным ждет меня на метеостанции для приватного разговора. Эдик Агаев по возвращении из командировки злобен, запретил техничке убирать наши кабинеты и приказал Буракову и Хаджинуру заходить к нам только по делу.

– А что проверяющие из Москвы? – спросил я.

– Проверка закончена. Все хорошо. Старший ездил в горы вместе с Агаевым. Сегодня вечером их пригласил генерал Эминов… Как вы считаете, Игорь Николаевич, а строевой смотр будет?

Я удивился, обнаружив в Гезель истинно женский вечный интерес к войску, к военным.

– Обязательно, Гезель.

Все проверяющие, приезжавшие под предлогом оказания практической помощи или инспекторской проверки, всегда действовали одинаково. И именно по этой причине Эдик Агаев на радость жителям нашего двора периодически гонял подчиненных по двору, заставляя выполнять бесчисленные повороты в строю.

– Бала далеко? – спросил я напоследок.

– В исполкоме.

Я вошел к себе, разворошил свежую почту.

Все те же длинные занудливые инструкции, формы очередной отчетности. Среди бумаг мелькнула одна с подписью Главрыбвода. Я выхватил ее в надежде узнать о судьбе пуховских докладных, но телеграмма, которую я прочитал, любопытна была разве только своим пустомыслием: «Инструкцией по ведению делопроизводства в аппарате Главрыбвода, – сообщалось в ней, – определен срок хранения служебной переписки по вопросу охраны рыбных запасов. Поскольку время хранения докладной Пухова истекло, запрашиваемые вами докладная и фотографии не сохранились. Замначальника Главрыбвода Апизурнов».

Отложив в сторону почту, я набросал запрос в филиал Центрального научно-исследовательского института осетрового хозяйства – меня интересовал ущерб, который могла нанести одна браконьерская лодка в течение трех лет. Сотни тысяч? Миллионы рублей?

Впрочем, в штормовые дни браконьеры в море не выходили.

Другой запрос я составил в Гидрометеорологический центр республиканского управления по гидрометеорологии и контролю природной среды – я просил сообщить сведения о погоде в заливе, прилегающем к метеостанции, за последние три года.

Других срочных дел у меня не было, и, если бы появился Бала, мы смогли бы ехать на метеостанцию к Касумову и старику прокаженному.

Уехать, однако, не удалось. В дверях возник худой высокий старик с двумя медалями, в широком спортивном костюме, оставшемся от лучших времен.

– Я отец Саттара Аббасова… – Он рукавом провел по медалям. Награды висели неровно, одна ниже другой. – Рыбинспектора. Ты, наверное, слышал о моем горе, сынок!

– Да, конечно. – Я усадил старика, выглянул за дверь. Попросил Гезель поставить чай.

– Нет, нет. – От чая он сразу и решительно отказался. – Пока этот подонок, убийца моего сына, Умар Кулиев ходит по земле, поверь, мне ни от чего нет радости…

Он испытующе взглянул на меня. Я кивнул.

– Знаешь, каким был мой мальчик? – Старик отер слезу, достал конверт со снимками. – Вот…

Это были репродукции фотографий, увеличенные, с выпавшим зерном, по которым безошибочно узнаешь снимки умерших.

– Как он плакал, когда мы водили его в детский сад… Совершенно не мог оставаться один. Так и ходил, держался за мамину юбку. И все его дразнили… А потом вырос. Пошел в армию – одни благодарности. Знаешь, где он служил? Под Кандагаром. Слышал про Кандагар? И вот вернулся, чтобы погибнуть…

Старик расплакался.

– Отец… – Я налил ему вОды, он отвел мою руку.

– Не надо… Они убили его, потом сожгли вместе с домом-инспекцией за то, что в тот вечер рыбинспектора сожгли браконьерскую лодку… Ты понял? О, горе мне! – Старик был безутешен. – Знаешь, какие деньги мне предлагали, чтобы я замолчал?! Чтобы я продал им своего сына! Ты даже не представляешь!

– Примите, дедушка. – Гезель принесла валидол, старик взял таблетку, положил под язык. Из глаз его катились слезы обиды.

– Что за лодку сожгли рыбинспектора? – спросил я.

В приговоре Умару Кулиеву не было ни слова о лодке, тем более, как я знал, Кулиев был «ездоком» – то есть не имел своей лодки! И Цаххан Алиев говорил мне, что мотив преступления – месть ему, начальнику рыбинспекции, за запрещение ловить краснорыбными сетями.

– Чья это лодка была? – повторил я.

– Не знаю, – по-ребячьи жалобно сказал Аббасов. – Люди говорят. Они не стали бы мне врать… А этот подонок… – слезы его вдруг просохли, – хочет ходить по земле, когда Саттар уже два года как лежит в ней! Этому не бывать… Я послал на сто рублей телеграмм! В Верховный Совет, в совет ветеранов, министру обороны… И буду посылать. У меня пенсия, и у жены тоже. Нам хватит! Люди не дадут нам пропасть…

Слова о сожженной браконьерской лодке смутили меня. Я долго думал о ней и потом, после того, как нам удалось проводить старика.

«У Кулиева лодки не было. Он и Ветлугин ездили на лодке Баларгимова. Лодка эта цела. На ней доставили рыбу, с которой я захватил Вахидова…»

Я взглянул на часы. Касумов и старик прокаженный уже ждали меня в центре как бы не существующего района массового браконьерского лова осетровых.

Несколько раз я набирал номер Анны – у нее было занято. Но едва я положил трубку – раздался звонок. Я не сомневался в том, что это – она, и мы подумали друг о друге одновременно.

– Я слушаю…

– Игорь Николаевич… – у телефона был Бураков. – Тут товарищи из Москвы, хотят разобраться… Помните: к нам обратился заявитель по поводу кражи на пароме. Вы как раз заходили в дежурку…

По многословной нерешительности, с которой Бураков, то и дело отдуваясь, приступал к сути, я понял, что он звонит в присутствии «товарищей из Москвы» и своего грозного начальника.

– …Так вот. Заявитель этот – тоже сотрудник главка. Он был послан проверить практику регистрации заявлений о преступлениях…

Я удивился:

– И никаких денег у него не украли?

– Нет. Он нас проверял…

– Его предупредили об уголовной ответственности за подачу ложного заявления?

Бураков запыхтел в трубку:

– Да.

– В таком случае он совершил преступление, и мы обязаны

реагировать…

– Ему дали инструкцию… – Бураков растерялся. – Я чего звоню? Может, вы с ними поговорите?

– Не вижу необходимости, – сказал я. – Но вы объясните товарищам: выполнение незаконного приказа не освобождает от ответственности…

У Анны номер был еще занят. Я позвонил в рыбинспекцию – у них хранились все акты об уничтожении браконьерских лодок. Дежурный инспектор сказал, что наведет справки и сообщит.

С балкона меня позвала Гезель:

– Игорь Николаевич…

Моему секретарю хотелось увидеть, как водная милиция пройдет по двору, выполняя пресловутые повороты. Того же ждали все выползшие на балконы зрители.

– Равняйсь! – раздалась команда. – Ат-ставить!

Я подошел к окну. Знакомые лица были словно вставлены в одинаково серый бутафорский – трафарет. Бураков с майорскими погонами выглядел по-генеральски осанистым. На Хаджинуре форма казалась обуженной. У многих из-под брюк виднелись «неположенные» – с цветными разводами – носки.