Заложники дьявола - Фридрих Незнанский

Во всяком случае, до встречи с ней Турецкий ни разу в жизни не видел ни у кого таких по-настоящему, без каких-либо ухищрений, ярко-зеленых глаз и пепельных не благодаря краске, а благодари прихоти матушки-природы волос... Он погиб сразу, в ту же секунду, как переступил порог хирургического отделения и наткнулся взглядом на Вику, туго затянутую во врачебный халат, с выбивающимися из-под шапочки густыми локонами. Позднее он узнал, что она специально дожидалась его там, чтобы перехватить и не впустить к своему больному. которого вытащила в эту ночь из-за грани бытия собственноручно. И все-таки впустила. Вначале – к больному. Потом, в тот же вечер, в собственную постель... А еще потом, как ему показалось, – в свою душу... Или не показалось?..

Возвращение в Москву стало для него едва ли не катастрофой. Нет, он не думал тогда, как же он посмотрит в глаза Ирине, которая наверняка все поймет. едва глянув на своего не поддающегося приручению Турецкого. Он думал только об одном: о том, что дольше трех дней без Вики точно не выдержит!

Последующие два или три месяца стали настоящим кошмаром – прежде всего для Ирины Генриховны, вынужденной при этом еще и возиться с тогда совсем маленькой Никой-Ниной. И если бы, как отлично понимал теперь Александр Борисович, Виктория не затянула свой переезд в Москву, а, как он ее и уговаривал, поехала следом за ним, кто знает, чем бы все это кончилось?..

В столицу он ее все-таки перевез, подняв на ноги все свои связи – мыслимые и немыслимые. Благо врачей в Москве как-то традиционно всегда не хватало. Только вот времени на это ушло больше, чем ему хотелось в самом начале, то бишь вполне достаточно для того, чтобы, как говаривал один хороший, ныне покойный поэт, «остановиться, оглянуться – внезапно, вдруг, на вираже, на том случайном этаже, где вам доводится проснуться...»

Конечно же Вика действительно была умницей, она сразу почувствовала все и все поняла. И не стала ждать момента, когда объяснение стало бы неизбежным: выяснения отношений она не переносила не меньше его самого. Потому и вернулась в свой Новосибирск, не предупредив Турецкого, просто передав ему короткую записку через соседку по квартире, которую снимала... Вернувшись в тот вечер домой, Александр Борисович едва ли не впервые за прошедшие месяцы увидел, наконец, взгляд своей жены... Забыть его он не мог еще несколько лет, в которые не позволял себе никаких романов и загулов... Да, с мужем Иринке не сказать, чтобы повезло, скорее повезло ему с женой...

За всеми этими явно запоздалыми муками совести он упустил момент, когда Ирина открыла глаза и, несколько раз моргнув, окончательно проснулась и с интересом уставилась на супруга, на лице которого явственно читались муки совести.

– Шурик! – не выдержав, окликнула она его. Турецкий вздрогнул и уставился на Ирину:

– Проснулась?.. Это все здешние нянечки виноваты, гремят в коридорах тазами на весь этаж!

Он сердито покосился в сторону двери, за которой, несмотря на ранний час, и впрямь раздавались громкие голоса переговаривающихся в коридоре санитарок.

– В больницах всегда так, – улыбнулась Ирина Генриховна. – У них совсем другой ритм жизни. Ничего, я привыкла... У тебя что-то случилось?

– С чего это ты взяла? – удивился он. И тут же поспешно спросил: – Как ты себя чувствуешь?– Не хуже, чем обычно, пока даже лучше... Шурик, я тебя очень прошу: не ври мне никогда, даже в шутку... Это опять связано с Цезарем?..

– Бог с тобой! Клянусь, нет. И я не вру. Что касается Цезаря, забудь о нем. Единственное, что от меня в связи с ним еще требуется, – поприсутствовать на судебном заседании. Но это будет не раньше чем через недельку.

Ирина ничего не ответила, прищурившись и продолжая разглядывать своего мужа. Александр Борисович усмехнулся.

– Ладно, я тоже психолог неплохой... Хочешь, скажу, о чем ты сейчас думаешь?

– Скажи, – улыбнулась она, – послушаю с большим интересом.

– Ну, во-первых, ты думаешь: «Опять он мне врет». Во-вторых, примерно следующее: «Сколько же лет подряд я буду еще задавать себе вопрос, как я ухитрилась связаться с этим психом ненормальным?.. На него совершенно нельзя положиться! Ладно, раньше еще куда ни шло. Но теперь... И о чем я только думала, когда выходила за него замуж?!»

– Все сказал? – ехидно поинтересовалась Ирина.

– Примерно!

– Не, Шурик, психолог ты и впрямь плохонький... Ни единой моей мысли не угадал!

– Тогда сама колись... – И, поскольку жена молчала, выдержав паузу, продолжил: – Ир... со мной ничего плохого не случится, поверь мне хотя бы один раз на слово! Ни-че-го! Особенно сейчас... Веришь?..– А у меня что, есть другие варианты? – Ирина вздохнула и невесело покачала головой: – Шурик, я живу с тобой столько лет... Сижу по вечерам дома, гляжу на часы, которые успела за эти годы возненавидеть, и думаю: «А вдруг?..» Но я выбрала это сама, Катька права... Так что жаловаться мне абсолютно не на что!

Некоторое время Александр Борисович растроганно смотрел на жену, потом наклонился и нежно взял ее бледное лицо в ладони:

– Знаешь что, Ирка... Я сейчас лопну от счастья... И знаешь почему?

– И почему? – Глаза Ирины заискрились лукавыми огоньками.

– Потому что я! Тебя! Люблю!..

Она некоторое время молча смотрела на мужа.

– Хочешь, скажу, о чем на самом деле думала? – спросила Ирина Генриховна шепотом, а Турецкий только кивнул в ответ. – Я думала, как мы... ее... назовем.

– Ух... – Турецкий рассмеялся и вернулся на свой стул. – А я почему-то об этом пока не подумал... Можно назвать... Скажем, Василисой!

– С ума сошел? – фыркнула Ирина. – Подрастет, спасибо за такое имечко точно не скажет!

– Тогда предлагай ты.

– Я хотела Сашей ее назвать... Александрой!

Турецкий вновь растрогался, но прореагировать на слова жены не успел: дверь палаты распахнулась – и на пороге возникла Екатерина.

– Ну надо же! Я, понимаешь, бегу, тороплюсь, почти что спотыкаюсь, чтобы вовремя смену принять, а он, оказывается, сидит тут и в ус не дует... Турецкий, тебе что, на работу сегодня не надо?

Александр Борисович слегка вздрогнул и посмотрел на свои наручные часы:

– Черт... В самом деле! – Он виновато глянул на Ирину. – И правда пора... Ты точно себя нормально чувствуешь?

– Точно, Шурик, собирайся и беги – ты даже еще не побрился!

– Побреюсь на работе!.. Пока, милая!

И, послав жене воздушный поцелуй, Александр Борисович, едва не сбив по дороге Катю, покинул палату.

– Ну и ну... Мужику под пятьдесят, а все летает как мальчишка!

Екатерина неодобрительно покачала головой и начала выгружать из довольно объемистого пакета принесенные продукты.

– Так это же хорошо, что летает, – возразила ей Ирина. – Я так думаю, он это в предвосхищении отцовства почувствовал себя моложе...

– Ага... А раньше в предвосхищении чего свистал, как электрический веник?.. Вечно ты его оправдываешь!

– Помнится, не далее как позавчера именно этим занималась ты сама, Катька! Забыла уже, как убеждала меня в том, что я неправа, когда злюсь на Шурикову работу? То есть на него самого за эту работу?

– Во всем важна мера! – с самым серьезным видом заявила Екатерина. И, закончив выгрузку продуктов, открыла пакет с апельсиновым соком:– Так... Сейчас выпьешь сок, пока завтрак не принесли!

Ирина Генриховна поморщилась:

– Терпеть не могу апельсиновый...

– Про это ты уже рассказывала... И неоднократно! Однако дела это не меняет – пить будешь! И тебе, и малышке необходима ежедневная порция витамина С, а лучшего источника, чем он, пока что не нашлось! Европейцы и американцы знают, что делают, начиная утро со стакана апельсинового сока!

– Да? – прищурилась Ирина. – Только есть некоторая разница: они пьют фрэш... То бишь свежевыжатый апельсин! А не из пакета, как мы. Во-вторых, дорогая, я никогда не претендовала на звание европейской женщины и уж тем более американки...

– И правильно делала! Но вообще-то я тебе покупаю самый лучший, натуральный и без консервантов, а это одно и то же... почти... Ладно-ладно! Завтра же притащу соковыжималку, тем более что апельсины ты тоже не лопаешь – вон целая гора в тумбочке, плесневеть скоро начнут... Ох и трудно же с тобой, Ирка!

– Я виновата, что из всех цитрусовых только лимоны люблю?

– Бр-р-р!.. – Катя передернулась при мысли о натуральном лимонном соке. – Только не при мне... У меня от твоих слов заранее во рту кисло... Все, беру свои слова про Турецкого назад! Он мученик, стоик, аскет, а вовсе не эпикуреец, как я раньше думала! Ибо ни один уважающий себя эпикуреец рядом с такой капризулей, как ты, дольше трех минут не выдержит!Александр Борисович до этого момента и не подозревавший о своем стоицизме-аскетизме, а заодно и мученичестве, доведись ему услышать Катины слова, по крайней мере относительно мученичества, наверняка бы согласился. Стоя возле своего «Пежо», он разговаривал по мобильному с Денисом Грязновым.

– Знаешь, кто ты? Ты шантажист!.. – заявил Турецкий, решительно не обративший внимания на испуганный взгляд какого-то водителя, вылезавшего в этот момент из своей припаркованной рядом с «Пежо» «девятки».