Изабель - Жан Фрестье

Порой я смотрю на Изабель так долго, что начинаю бредить. Я вижу перед собой то птицу, то рыбу. Я различаю только нос и рот, остальные черты лица расплываются. Подобно тому, как в детстве я строил страшные рожицы перед зеркалом, теперь, похоже, я испытываю этот метод на других. Однако достаточно тряхнуть головой, как наваждение исчезает и я вновь вижу перед собой ее прекрасное лицо.

— Да ты не слушаешь меня, — сказала мне она сегодня утром за завтраком.

— Я слушаю тебя. Прошу, повтори несколько раз слово „слушаю“. У тебя это здорово получается.

Она повиновалась с улыбкой.

— Слушаю, слушаю, слушаю, слушаю.

Она обладала даром обратить в шутку мой навязчивый бред. Мы подошли к той стадии игры, когда она становится необходимой, как разрядка. Для начала Изабель принялась строить страшные рожицы, но я не усматривал в них ни малейшего уродства. Напротив, после каждой такой страшилки она становилась в моих глазах еще более привлекательной и желанной. Это было похоже на игру ресниц, о которой я только что упоминал, или же лучей прожекторов, направленных на голую танцовщицу в стриптиз-шоу. Однако вскоре я уже задавался вопросом: уж не испытываю ли я во время подобной игры какое-то садистское чувство?

В любви мне больше всего не нравится ее одержимость. Это не полная потеря рассудка, а сосредоточение всех интересов и помыслов на одном предмете. Не слишком ли мои банальные рассуждения о любви напоминают брюзжание моралиста? Разве работа не требует от меня такого же сосредоточения мысли и одержимости? И хотя мне неприятна сама по себе мысль о любви, в случае с Изабель я нахожусь в выигрыше за счет того, что теряю. Мне ничего не нужно от нее, и потому мое чувство к ней лишено всякой корысти, которая всегда связана с сексуальной активностью. Мы можем спокойно предаваться нашим играм и не бояться соперничества в погоне за наслаждением. Что бы там ни говорили, но в любви каждый идет своим путем. Мне приятно знать, что Изабель не отказалась бы стать моей любовницей, стоило бы мне только захотеть. Есть существенная разница между высказанным и исполненным желанием. У каждого из них еще нет личных требований друг к другу, поскольку их объединяет общее желание.

Нет, я не вижу решения моей проблемы. Расстаться с Изабель? Но я чувствую, что еще не готов. Боюсь ли я небесного проклятия? Да нет. Я не верю в это. Меня пугает не кровосмешение, а разница в возрасте. А что, если воздержаться? Но такое решение способно привести к непредсказуемым последствиям.

Утром за завтраком, когда Изабель кончила строить рожицы, я умышленно солгал, сказав ей: „Господи, какой же уродиной ты можешь быть!“ И вместо того чтобы показать, что она не придала значения моим словам и гримасы существуют для того, чтобы пугать окружающих, она вдруг задумалась. И после короткого размышления вдруг с самым серьезным видом с грустью заявила: „О! Да мне и самой давно известно, что я уродина“. Какая притворщица! Я уверен, что Изабель не сомневалась в своей неотразимости. Однако она не ответила на мой вызов, и я был вынужден снова подколоть ее. Похоже, что мы затеяли довольно жестокую любовную игру. Внезапно я почувствовал необходимость предпринять какое-то действие и, подойдя к двери кухни, попросил Элизу принести нам кофе. Вот так, несмотря на все мудрые решения, которые я принимал сто раз на день, мы балансировали на острие ножа.

Моя жизнь с Изабель была похожа на бег с препятствиями. У меня теплилась надежда на то, что со временем все встанет на свои места, поскольку нереализованные желания притупляются точно так же, как и сбывшиеся.

Как и всякому другому, мне порой бывает трудно совладать с собою с помощью простых рассуждений. Время от времени я ловлю себя на том, что превратился если не в суеверного, то почти в верующего человека. Кому же тогда обращены мои молчаливые молитвы? Две половинки моего „я“ как бы высвечиваются изнутри: доброе начало противопоставляется злу, от которого я стремлюсь отмежеваться. Воспоминание из далекого детства: я стою в церкви. И от того, что это мне не нравится, ничто не изменится. На протяжении всей жизни мы лишь занимаемся накоплением, а вовсе не стремимся к переменам. И потому на складе нашей жизни собирается много самых противоречивых деталей. Время от времени и я достаю с полки пыльный святой нимб и водружаю его на голову. Мне он нужен для того, чтобы посадить на цепь проснувшегося во мне кобеля, такого же наглого, как Джаспер, который готов облазить весь дом от подвала до крыши, принюхиваясь к следам Изабель. Мне достаточно увидеть ее стоптанные домашние тапочки, клочок ваты для снятия косметики, скомканный листок бумаги, чтобы я тут же не потянулся носом к ее заду. Спасибо, что я еще не просовываю лапы под ее дверь, когда она спит или пишет в своей комнате письмо. В такие моменты я чувствую на лбу тяжесть святого нимба, и это действует на меня отрезвляюще и более эффективно, чем любые рассуждения и запреты.

Если мы собираемся провести здесь вместе зиму, то самое время загрузить Изабель какой-то настоящей работой, чтобы заполнить ее дни. Надо отдать ей должное, она по собственной воле помогает иногда Элизе с уборкой дома и готовить обед. Она много читает. И все же Изабель с книгой в руках наводит меня на мысль о том, что она читает совсем не так, как я. Не знаю, какие предубеждения вселили в меня уверенность, что женское чтение отличается от мужского, ибо женщина живет прочитанным и отождествляет себя с героиней романа. Я не могу отделаться от мысли, что Изабель чувствует себя чужой в моем доме. И это крайне неприятно, поскольку я давно принял решение остаться здесь навсегда. Теперь же я опасался, что в силу своего возраста и сложившихся привычек Изабель не приживется в этом медвежьем углу. При чем тут „опасение“? Надо смотреть правде в глаза».

И все же самые здравые рассуждения порой ни к чему не приводят.

Поль разбудил дочь в ранний час, как и было условлено накануне вечером. Он принес ей завтрак. Еще совсем сонная Изабель возмутилась. Ей вовсе не хотелось подниматься с постели в такую рань.

— Мы приедем слишком рано и побеспокоим маму.

— Дорога предстоит долгая. И прежде чем появиться у Сони, надо будет кое-что купить.

Она потянулась, а затем облокотилась на локоть в постели, глядя, как Поль устанавливал перед ней поднос с завтраком. Без особого энтузиазма она принялась за печенье.

— Как мне одеваться?

— По-воскресному.

Ее рассмешили его слова.

— Как это, по-воскресному?

— Собирайся, как на праздник. Вымой и расчеши волосы, собери их на затылке. Строгое платье, никакой косметики. Пусть у твоей матери сложится впечатление, что я оказываю на тебя положительное влияние.

— Какое платье? Белое или синее?

— Не важно какое. Иди поскорее в ванную комнату. Я уже готов отправиться в дорогу.

И только теперь она обратила внимание на то, что ее отец был в костюме и завязал галстук. Изабель едва не расхохоталась. Давно висевший в шкафу без дела костюм придавал Полю провинциальный вид, к тому же он был заметно узок для него. Зрелище было довольно забавным, но не отталкивающим. Он походил на крестьянина, который, собираясь на ярмарку, чтобы продать своих баранов, постарался принарядиться из уважения к будущему покупателю. Неожиданно Изабель принялась блеять, как овечка.

— Что с тобой? — спросил Поль.

— Я — маленький барашек, которого везут на рынок.

Он улыбнулся:

— Не совсем так. Ты же вернешься обратно. Мы продадим лишь зелень.

— О нет! — снова заблеял барашек.

Поль взглянул на часы:

— Даю тебе на все сборы ровно час.

Она вышла из дома, когда он уже выезжал на машине из гаража. Поль внимательно оглядел ее с ног до головы и даже заставил покрутиться перед ним.

— Можешь осмотреть мои уши; они чистые.

— Надеюсь, ведь от твоей матери ничего не скроешь.

Было довольно прохладно, и на выезде из деревни Поль включил в машине отопление. Постепенно небо прояснилось и сияло голубизной. По мере того как они спускались к морю, пейзаж заметно менялся: то и дело навстречу им попадались селения и рощи, все чаще и чаще мелькали розовые черепичные крыши, цветники и палисадники.

Дорогими магазинами, куда почти не заглядывали покупатели, Сент-Трофим походил на все приморские города после закрытия курортного сезона. Поль остановился почти на том же месте, где месяц назад посадил к себе в машину Изабель. И в это осеннее утро скамейки на бульваре отнюдь не пустовали. Несколько пожилых людей пользовались возможностью погреться на солнышке. С десяток подростков гоняли по пляжу мяч. Не было и одиннадцати утра.

— Говорила же я, что мы приедем слишком рано.

— Я хочу пройтись по магазинам, — сказал Поль. У него был такой вид, словно он принял какое-то важное решение.

Взяв за руку Изабель, он повел ее на главную улицу. Остановившись у магазина готового женского платья, он окинул критическим взглядом витрину.