Таинственный ключ и другие мистические истории - Олкотт Луиза Мэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не болтай глупостей, сестренка. А где… где Люсия?
Ковентри и сам не знал, почему произнес «Люсия», тогда как губы его хотели произнести совсем другое имя. Упоминать Джин вдруг показалось ему недопустимым; не видя ее в толпе, Ковентри не осмеливался осведомиться о ней. К нему подошла кузина, прелестная в старинном платье. Джеральд ее словно не видел, а в разгар веселья выскользнул из-за стола, чтобы разыскать мисс Мьюр. Она обнаружилась в гостиной, примыкающей к столовой; Ковентри с минуту наблюдал за ней, потрясенный, и лишь потом заговорил. Мисс Мьюр устало откинулась на высокую прямую спинку стула. Поскольку она все еще была наряжена Елизаветой I, стул производил впечатление трона. Правда, Джин сняла корону и распустила по плечам свои золотистые волосы. Эмоциональное напряжение еще читалось на ее лице, богатое платье очень ей шло, обстановка, подразумевающая роскошную праздность, сделала из кроткой гувернантки пленительную женщину. Казалось, Джин Мьюр не мыслит интерьера без таких предметов, как бархатные подушки – столь естественно она на них облокотилась. Глядя, с какой небрежностью она вертит в руках корону, всякий решил бы, что Джин рождена, чтобы носить драгоценности. Сама ее поза была пропитана грацией, усвоенной с детства, а лицо выражало гордость и грусть, словно мысли несли ей отраду, приправленную горечью. Сразу было видно, что эта женщина благородного происхождения. Бедняжка! Как тяжела ей, при таком нраве, вечная зависимость! Узнать бы, в какую думу она погружена!.. И Ковентри долго рассматривал Джин Мьюр, прежде чем заговорить.
– Хотите, я принесу вам ужин, мисс Мьюр?
– Ужин! – вздрогнув, воскликнула она. – Разве можно думать о пропитании бренной плоти, когда душа…
Мисс Мьюр осеклась, нахмурила брови и добавила:
– Не надо, благодарю вас. Не пища мне нужна, а совет, я же не решаюсь попросить о таковом.
– Почему?
– Потому что не имею на это права.
– Каждый имеет право просить о помощи, особенно у того, кто сильнее. Позвольте помочь вам! Верьте мне, я от чистого сердца предлагаю свои скромные услуги.
– Вы просто забылись! Это платье, этот заимствованный блеск драгоценных камней, эта вольность обращения, дарованная чудесным вечером, да еще и романтический характер сыгранной вами роли заставили вас забыть о реальности, мистер Ковентри. Я перестала быть служанкой, и целое мгновение вы обращались со мной как с равной.
Джин Мьюр была права: Ковентри забылся. Тихий, исполненный укоризны взор растрогал его, недоверие растаяло в лучах новых чар, и он ответил с истинным чувством в лице и в голосе:
– Я обращаюсь с вами как с равной, потому что вы действительно равны мне. Я предлагаю помощь не только гувернантке моей сестры, но и дочери леди Говард.
– Кто вам сказал? – Джин Мьюр даже выпрямилась в кресле, так была потрясена.
– Мой дядюшка. Не корите его. Ваша тайна останется при мне, если вы не желаете разглашения. Вы расстроены из-за того, что я теперь знаю, кто вы?
– Да.
– Почему?
– Потому что не терплю, когда меня жалеют! – Ее глаза вспыхнули.
– Что ж, если мне не позволено сострадать тяжелой доле, что выпала невинному существу, могу я, по крайней мере, восхититься мужеством этого существа, которое выдерживает каждый удар судьбы и покоряет мир, заслуживая уважение и почет от всех, кого встречает?
Мисс Мьюр отвернулась, вскинула руку и заговорила торопливо:
– Нет, нет, только не это! Не надо доброты; она разрушает последний барьер между нами. Ведите себя со мной холодно, как раньше, забудьте, кто я такая. Я пойду своей дорогой – безвестная, одинокая, нелюбимая!
На последнем слове голос Джин Мьюр дрогнул и затих, она прикрыла лицо ладонью. Однако нечто в ее речи задело Джеральда, вынудило бросить почти грубо:
– Меня можете не опасаться. Я холоден, как айсберг, этот факт вам подтвердит Люсия.
– И будет неправа. Я имею роковую способность угадывать человеческий нрав. Я знаю вас лучше, чем Люсия, и вижу…
– Что вы видите? Ответьте, докажите, что действительно обладаете заявленным даром, – потребовал Ковентри.
Джин Мьюр обернулась к нему и одарила пронизывающим взгляд, от которого у него сжались внутренности.
– Под ледяной оболочкой я вижу пламя, которое может превратиться в вулкан. Бойтесь этого, мистер Ковентри.
На минуту он онемел. Проницательность девушки была поистине удивительна; впервые в Джеральде разглядели скрытую пылкость натуры, слишком гордой, чтобы признать способность к жарким порывам; впервые ему было сказано об амбициях, что дремали в ожидании, когда их разбудит чей-нибудь требовательный зов. Об опасности, которую мисс Мьюр представляла для Ковентри, она сказала сразу и напрямик. И лишь сделалась привлекательнее, ибо в ее словах не было вызова, а был только инстинктивный страх, подкрепленный прошлыми страданиями и не допускающий лукавства.
Ковентри заговорил пылко, безудержно:
– Вы правы! Я не тот, кем кажусь. Мое вялое безразличие – маска, под которой таится моя истинная суть. Я был бы страстным, энергичным и амбициозным, как Нед, если бы имел цель в жизни. Увы, цели я не имею, и поэтому перед вами человек, которого вы однажды назвали существом, достойным жалости и презрения.
– Никогда я не говорила таких слов! – с жаром воскликнула Джин.
– Разве дело в словах? Весь ваш вид свидетельствовал, что вы именно такого мнения обо мне; а слова могли быть и мягче. Так или иначе, я их заслуживал; но это в прошлом. Я пробудился от презренной праздности. Я жажду приложить свои силы к занятию, достойному мужчины… Куда вы, мисс Мьюр? Вас утомили мои откровения? Простите, это первая исповедь в моей жизни; она же и последняя.
– Ах, нет, нет. Своей прямотой вы оказали мне слишком большую честь. Не опрометчиво ли с вашей стороны говорить мне о своих чаяниях и планах? Разве это честно? И разве не мисс Бьюфорт принадлежит право стать вашей первой конфиденткой?
Ковентри почти отшатнулся, раздосадованный. Имя встряхнуло его память, хотя в свете событий последнего часа он, очарованный новизной переживаний, готов был упрятать подальше недавнее свое прошлое. Любовь Люсии, прощальные слова Эдварда, его собственная решимость – все это Ковентри хотел отбросить с необъяснимой небрежностью! Однако ни слова не сорвалось с его уст, ибо Джин вскочила, желая уйти, и из складок ее платья вдруг выпал листок бумаги, сложенный пополам и полураскрытый. Машинально Ковентри поднял его с намерением отдать – и узнал почерк Сиднея. Джин выхватила письмо, побледнела так, что даже губы стали белыми, и выкрикнула:
– Вы прочли мое письмо? Что вы успели прочесть? Отвечайте! Отвечайте, если вы благородный человек!
– Клянусь собственным благородством, я прочел только одну фразу: «Любовью своей заклинаю вас: верьте мне». Почерк мне знаком, я догадываюсь и о содержании письма. Как друг Сиднея, я искренне желаю помочь вам, насколько это в моих силах. Вы говорили, что нуждаетесь в совете; это связано с Сиднеем?
– Да.
– Позвольте же дать вам совет.
– Вы не сможете, не зная ситуации, а излагать ее для меня мучительно.
– Попробую угадать, в чем дело, и избавить вас от страданий. Вы не против?
Ковентри нетерпеливо ждал ответа, все еще находясь во власти чар. Мисс Мьюр, с письмом в руке, поманила Ковентри за собой и первая прошла в уединенную комнату – то ли будуар, то ли зимний сад. Там она остановилась, помедлила не дольше секунды, как бы сомневаясь, затем подняла на Ковентри доверчивый взор и произнесла с решимостью:
– Я сделаю это, ибо, как ни странно, вы единственный, с кем я могу говорить. Вы знаете Сиднея, вам известно, что мы с вами равны по положению, и вы сами предложили мне помощь. Я принимаю ее. Только заклинаю, не судите меня за то, что я вела себя не так, как подобает женщине. Помните, что я одинока, молода и зависима от ваших искренности и сочувствия!
– Говорите прямо. Не сомневайтесь: я ваш друг.
И Ковентри сел подле мисс Мьюр, позабыв обо всем. Чувства и мысли его сосредоточились на девушке с кротким взором, доверившейся ему полностью. Джин быстро заговорила:
