Арабский кошмар - Роберт Ирвин

– Голодный призрак.

Потом оказалось, что он уже сидит рядом с ней на возвышении. У Зулейки была с собой корзинка обсахаренных зеллаби. Она окликнула одного из смотрителей склепов и, заплатив ему, попросила принести кофе. Бэльян потянулся было к зеллаби, но она схватила его за руку.

– Нет. Ты не поешь, пока не расскажешь обо всем, что с тобой приключилось.

Как ни возражал он, ему пришлось ей все рассказать, хотя о своем приключении он поведал так кратко, как только мог. Лишь после этого рука его беспрепятственно рванулась к еде.

– Даже не знаю. Вообще-то в некоторых кругах в моде секс с обезьянами.

На миг он перестал жевать и возразил:

– Но обезьяна разговаривала!

– Верно… Возможно, это колдовство.

– Значит, на самом деле обезьяна была человеком, а дама – колдуньей?

– Возможно. Но скорее всего обезьяна была колдуном, а дама – его подругой в человечьем обличье. Познания в магии среди животных не редкость.

– Значит, я едва не бросился в объятия обезьяны! – Бэльяна передернуло.

– А кто еще, кроме обезьяны, возжелает тебя в нынешнем твоем потрепанном виде? Но ты, как водится, опять не воспользовался случаем, потребовав слишком многого.

Холодало. Закончив трапезу, покидали Город Мертвых семейства, и появлялись птицы и нищие, подбиравшие за ними крошки. Насытившись последним из засахаренных фруктов, Бэльян лег на спину и закрыл глаза.

– Ты полагаешь, что все это приключение – только сон, правда? – Даже задавая вопрос, он куда-то уже уплывал, но ему показалось, что ответ он услышал.

– Конечно. Это была Обезьяна.

– Что это за Обезьяна?

На сей раз он не услышал ответа. Необходимо было погрузиться в сон, пускай даже в кошмарный.

Ненадолго его разбудили крики. Зулейка исчезла. Вместо нее появились обступившие павильон венецианцы и другие постояльцы караван-сарая. Из носа у Бэльяна вновь хлынула кровь, и он закрыл глаза, чтобы этого не видеть. Сквозь полудрему он слышал, как спорят о нем итальянцы. В тот день они пришли в Город Мертвых, услышав толки о том, что умер человек, принадлежавший к их кругу и таинственным образом исчезнувший, и что там его хоронят. Одни хотели отправиться на его поиски. Другие, однако, считали, что Бэльяну, судя по его виду, недолго осталось жить, и предлагали отнести его в защищенный от неожиданностей караван-сарай. Интерес ко всему этому Бэльян испытывал слабый. Какое-то время продолжался ожесточенный спор. Потом он почувствовал, как его поднимают сильные руки.

На фоне надгробных памятников смутным образом pieta мелькнул силуэт обезображенного шрамами итальянского моряка с обуреваемым кошмарами юношей на руках. Потом моряк удалился, унося своего подопечного в сторону караван-сарая.

Глава 13

От ворот Зувейла до горы Мукаттам

Тут, как, впрочем, и в любой другой момент, можно сделать перерыв. При мне рассказывали истории, привезенные с Запада, и слушал я их изумленно, едва способный осознать, что это именно истории, столь стремителен был ход событий, когда градом стрел они летели к намеченной развязке. На неторопливом, объятом сном Востоке все по-другому. Историю, которую вы слушаете, скорее можно представить себе в виде ряда кроватей, связанных слабой нитью… простите, я, конечно, хотел сказать – в виде бус, нанизанных на тонкую, слабую нитку, – бус, похожих на те четки, что перебирают, сидя у входа в кофейню, скучающие старики. Нет, четки тоже не совсем подходят. Лучше вообразить ее в виде веревочной фигуры эфемерных очертаний – одной из тех, что, играя, образуют дети, когда дергают пальцами за петельки. Я слышал, что она зовется кошачьей колыбелью. Кошачьи колыбели, четки, бусы, стрелы – о чем это я? Суть в том, что тут, как, впрочем, и в любой момент, вы можете сделать перерыв. Сегодня вы услышали достаточно. Ради Бога, переведите дух. Отдохните немного. Поспите. Дальнейшее потребует напряжения…

Взлетает один апельсин. Опускается другой. Движения жонглеров удивительно неторопливы. Медленно описывает бесконечный круг на перекладине акробат. Уже очень поздно, и толпа за воротами Зувейла начинает редеть. Кошачий Отец ходит от будки к будке. Вот человек, который исполняет трюк с канатом. Вот эскаполог, на все руки мастер, который ужом выползает из любой ловушки. Вот огнеходец, который чрезвычайно рад, но не тому, что не испытывает боли, а тому, что испытывает ее лишь в ногах. Вот телепат – мальчишка, сидящий на деревянной скамеечке и одной лишь силой мысли прилюдно достигающий оргазма. Вот человек в грязном белом тюрбане с обезьяной на стуле, чем они занимаются – неясно. Вот медведь-плясун с хозяином. Вот факир, который больше причиняет боли зрителям, нежели себе, когда протыкает щеки и губы утяжеленными иглами.

А есть и еще кое-что: Баш Чалек – великан в цепях, театр теней, пожиратель камней, чертенок в бутыли, канатоходец, гермафродит. Все это – Цирк Тяжких Испытаний. Артисты – в основном монголы и индусы. Ежевечерне отправляют они свои тайные шаманские обряды смерти, воскрешения и воссоздания. Девочку разрезают пополам, мальчика расчленяют, избивают до смерти дубинкой кролика в мешке – чтобы потом они вновь появились живыми и невредимыми под гром литавр. Ежевечерне эти профессиональные герои испытывают себя огнем, водой и сталью и демонстрируют способность человека упиваться болью. Публика знает, что ее дурачат. За то она и платит деньги.

Наконец Кошачий Отец добрался до клетки Хабаша. Надпись над прутьями гласила: «Обращайтесь с вопросами к Хабашу – рабу, который ходит и говорит во сне. Предсказание смертей. Розыски возлюбленных». Подойдя к клетке, Кошачий Отец просунул между прутьями чашку. Хабаш не пошевелился. Он выглядел измученным и был покрыт рубцами и кровоподтеками – увечьями, полученными во сне, при ударах о прутья. Они долго молча разглядывали друг друга.

В конце концов Кошачий Отец, по-видимому, потерял терпение:

– Ну, что?

– Чашка не говорит «выпей меня», – Хабаш скрестил руки на груди.

Старик вспылил.

– Я говорю, выпей ее.– Взгляд его был устремлен в глаза Хабашу.– Выпей и послушай, что я скажу.

Хабаш неохотно отхлебнул глоток жидкости.

– У меня пропала книга…

– Я не брал.– Несмотря на испуг, Хабаш все еще пытался разозлить Кошачьего Отца, но Отец, довольный тем, что Хабаш признает его превосходство, вновь обрел привычное спокойствие.

– Я не сказал, что это ты. Собственно говоря, книгу украл у Вейна по дороге из Александрии в Каир итальянский шпион, Джанкристофоро Дориа. Книга, которую он украл, содержит источник всех преданий об Арабском Кошмаре и разгадку его тайны. Вполне вероятно, что итальянец намеревался продать ее сказителю по прозвищу Грязный Йолл или его покровителям, но не успел этого сделать, потому что его арестовали мамлюки. Однако книга попала в руки молодого англичанина. Багаж англичанина тщательно обыскали, но книга исчезла вместе с ним. Так вот, эта книга не должна попасть в руки моих врагов. Ты должен найти ее для меня.

Ничего не отвечая, негр все так же молча его разглядывал. Угрюмость сменялась умиротворенностью.

Кошачий Отец торопливо продолжал:

– Только ты можешь помочь мне, ибо видишь сны на ходу. В чашке, из которой ты отпил, содержится сильнодействующее снотворное. Ты будешь спать ночь, день, а возможно, и еще одну ночь, и за это время в снах своих обшаришь весь Каир и непременно принесешь мне мою книгу. Ты уже очень хочешь спать.

С этим Хабаш был не совсем согласен, но так или иначе проще и приятнее было не прекословить. Он почувствовал себя уютнее, и веки его смежились.

Отец, видя, что Хабаш помимо своей воли уносится в сон, заговорил еще быстрее:

– Как только увижу, что ты впал в состояние сна, я отворю клетку. Отыскать книгу проще простого. Это вопрос навязывания воли сновидению. Алям аль-Миталь готов исполнить все людские желания. Точно так же, как я навязал свою волю тебе, ты должен навязать свою Алям аль-Миталю. Книгу ты должен принести мне сюда.

Внезапно Хабаш грузно опустился на пол. Он спал. Отец терпеливо ждал. Ожидая, он допил остатки шербета, ибо Хабаша он погрузил в сон с помощью подслащенной воды и внушения. Хабаш вращал глазами. Он начинал видеть сны. Словно поднятый за невидимые нити, он встал с пола клетки. Отец повернул ключ, открыл дверь и осторожно вывел сомнамбулу наружу.

Хабаш поплелся прочь с ярмарочной площади, Отец – за ним. Добравшись до Байн-аль-Касрейн, он пустился бежать, а может, просто принялся изображать бегущего человека, ибо, рассекая воздух кулаками и локтями, высоко подымая колени и учащенно дыша, двигался он крайне медленно. Постоянно одни и те же здания. За бесконечно длившееся время можно было сколько угодно разглядывать эти дома с их шаткими фасадами – временными, но и вычурными, парусообразными дверями и нагромождением крыш, эти узкие проулки и аркады, обманчивые перспективы и зиггуратические лестницы. Луна отмыла стены до устрашающей белизны, сквозь которую чумными пятнами проступали грязь и трещины.