Старики - Хэсфорд Густав

– Я тоже продлю! – заявляет салага, сдвигая итальянские темные очки на лоб.

– А вы как? -

– Иди в жопу, салага. – не поднимая головы говорит ему Зверодер. Звер уложил свой пулемет M-60 на колени и натирает черную ванадиевую сталь белой тряпочкой. – Ты в стране еще без году неделя, а уже говна соленей. Ты еще даже не родился, салага. Не торопись, родной, сначала дней в стране немного набери, тогда я разрешу тебе рот открывать. Именно, немного дней в стране, ептать.

– Ганг Хо! – говорю ему, скаля зубы.

Зверодер отвечает: «Пошел ты, Джокер». Он начинает разбирать пулемет.

Посылаю Зверодеру воздушный поцелуй. Зверодер – та еще свинья, спору нет, но в нем еще и силы со злобой немерено, он ... внушает некоторую терпимость к своим выходкам.

– Джокер думает, он себе образцовую программу составил. – обращается Зверодер к салаге. – После ротации в Мир в Голливуд собрался. Если я его раньше не замочу. Будет этим, как там того мудака зовут... Пол Ньюман, ептать.

Зверодер вытаскивает колоду. Карты давно затрепаны, засалены, на них фотографии девок из Тихуаны. Девки из Тихуаны выразительно общаются с ослами и здоровенными кобелями.

Зверодер раздает карты себе и салаге.

Салага какое-то время колеблется, но затем все же подбирает карты.

Зверодер расстегивает пряжки на полевом ранце и вытаскивает коричневую пластмассовую коробку с набором покерных фишек – красных, белых и голубых. Звер достает из коробки стопку пластмассовых фишек и бросает их на палубу перед салагой.

– Ты откуда родом, засранец?

– Из Техаса, сэр.

– Сэр, ептать. Тут тебе не Пэррис-Айленд, да и командиром мне ни за что не стать. Хрен там. Я теперь даже не заместитель командира отделения. Я теперь рядовой – самое популярное звание в морской пехоте. У меня больше операций, больше засчитанных убитых, больше боевого стажа, чем у любого в этом взводе, включая Ковбоя.

Зверодер сплевывает, скребет черную щетину на подбородке.

– Послал как-то одну крысу-полковника в главной лавке на Фридом Хилл. С сержантов сняли. Я же взводным сержантом был – не хрен собачий . Но, как говорится, халявы не будет. Прямо как в Мире. Я в Квинсе на «Линкольне» однажды покатался. Чудо что за машина! Ну, судья и предложил мне на выбор – или Корпус, или тяготы и лишения в отеле с каменными стенами. Вот так я и стал контрактником. Надо было мне в тюрягу сесть, салага. Там столько топать не заставляют. – Зверодер ухмыляется. – Так что не надо хрени этой, сэр, сэр... Всю эту чушь уставную оставь для крыс – вон, таких как Джокер.

Я скалюсь.

– Слушай, Звер, я толстый, но жилистый...

Зверодер отвечает:

– Ага, знаю, ты такой крутой, что у кнута на лету конец откусишь.

Зверодер поворачивается к Ковбою:

– Одинокий Ковбой! Тут твою сестрицу в Корпус затащили. Вот она сидит, славный морпех из зеленой машины.

Поворачивается обратно к салаге:

– Наш главный тоже из Техаса, как и ты, гниденыш. Из Далласа. Он этот «стетсон» носит, чтобы гуки видели, что перед ними не кто-то там, а настоящий техасский шериф.

Ковбой продолжает жевать.

– Играл бы ты в свой покер, Зверодер.

Ковбой открывает набор B-3 – баночку с печеньем, на котором картинки с Джоном Уэйном, какао и ананасовым джемом. Вскрывает банку маленькой складной открывалкой P-38, которую носит вместе с жетонами на шее.

– Я два раза не повторяю.

Все замолкают.

– Ага, зашибись, раскомандовался. И что ты сделаешь – во Вьетнам пошлешь? Отдыхай, Ковбой. Ты ведь не Джон Уэйн. Доедай свое печенье.

Зверодер хмыкает. «Ставлю доллар». Бросает красную фишку. Кладет карты картинкой вниз на палубу и продолжает натирать детали разобранного пулемета белой тряпицей.

– Не играй никогда в героя, салага. Вся слава служакам достается, а солдатам – смерть. Вон, был у нас добрый малый, Стропила. Один на один с танком смахнуться решил. Или Бешеный Граф – тот начал в гуков из духового ружья палить. Раньше у нас другой салага был – в первый же день на выходе прямо на Попрыгунью Бетти уселся. Уехал отсюда прямиком в преисподнюю. И еще шесть добрых парней подорвал. Погиб на поле боя, такая вот жопа, мама. Мне вон осколком нос пробило... – Зверодер наклоняется и показывает салаге свой нос. – А самое хреновое – тот гниденыш мне пять баксов должен был.

Алиса сплевывает.

– Снова за байки свои принялся?

Зверодер не обращает на Алису вниманья и продолжает:

– Отвечаю за базар, салага. Сток, наш прежний главный, думал, что он суперхряк. Тысячеярдовый взор заимел. Он каждый раз ржать начинал, когда мертвого морпеха видел. Ну, дослуживал потом в буйной палате с мягкими стенами. Он -

Алиса поднимается.

– Заткни всю эту чушь знаешь куда? Понял, да?

Зверодер бормочет, не поднимая головы:

– Слава Богу, есть такая штука – серповидно-клеточная анемия[37].

Алиса чешет грудь:

– Долой расизм в окопах, Звер. Все нормально, салага, не бери в голову.

– Ясное дело. – говорит Зверодер. – Бери пример с меня. Делай как я. Они тебе сейчас наговорят, что я чудовище, а на самом деле я единственный солдат в этом взводе, у которого вместо головы не жопа. В этом говеном мире только чудовища и живут вечно, а всех остальных убивают. Когда человек убивает ради удовольствия -это садист. Когда человек убивает ради денег – это контрактник. А вот когда человек убивает ради и того и другого – это морпех.

– Так точно, сэр. – говорит салага, бросая две фишки на кон.

– Потрахаться бы сейчас. – говорю. – А тут даже руки подходящей для этого дела не найдешь.

Зверодер стонет.

– Здорово пошутил, Джокер. Так тонко, что я не понял.

Бросает две фишки, потом еще три.

– Ставлю на три больше. Банкомет меняет две карты.

Салага отвечает:

– Меняю три. Да не герой я. Просто хочу делать свое дело. Типа, защищать свободу -

– К херам твою свободу. – говорит Зверодер. Зверодер начинает собирать М-60. Он целует каждую деталь, прежде чем вставить ее на место.

– Промой шестеренки в своей бестолковке, салага. Думаешь, мы гуков тут за свободу мочим? Не обманывай себя, бойня тут. Смотри на мир шире, салага – тебе же лучше будет. Вот если мне скажут: «Давай, мы тебе яйца отстрелим, а ты за это проси что хочешь», и попросят назвать только одно слово, я скажу: «Порево». Ты лучше пойми, что мы тут косоглазых косим. Они мочат наших братанов, а мы с ними расплачиваемся по-крупному. А откат – п...ц всему.

– И на кой весь этот базар? – спрашивает Донлон. – Вьетнам может меня убить, но переживать из-за всякой хрени не заставит. Я просто хочу вернуться в Большую лавку в целости-сохранности. Ради собственного блага.

– А что там хорошего? – спрашиваю я. – Что там, что здесь – одна херня. Дом твой там, где твой сержант – верно, Ковбой?

Поворачиваюсь к Зверодеру.

– Ты с Ковбоя пример бери, салага. Он тебя уму-разуму научит.

– Ага, – говорит Донлон, вытягивая пачку сигарет из-под эластичной ленты на каске. – Ковбой к этой хрени всерьез относится.

Ковбой хмыкает.

– Я просто делаю свое дело, брат, день за днем.

Он улыбается:

– Знаешь, чем я в Мире занимался? По вечерам после школы мелочь забирал из парковочных счетчиков. Возил деньги на красном фургоне, у меня еще такая голубая фуражка с серебряной эмблемой была. Я тогда такой весь из себя был. А теперь мне кроме ранчо и пары-другой лошадок ничего не надо...

Зверодер говорит:

– Ну так вот, есть бабы, которые воняют страшно, и Вьетнам страшно воняет, а потому – вы... его и выбросить. Вместе с служаками, которые все это придумали.

– Слышу глас твой. – отвечаю. – Вижу, как ты рот открываешь. Но перед служаками все мы прогибаемся...

– Истину глаголешь. – отзывается Алиса, который сидит дальше по тропе. Смачно пришлепывает комара на щеке. – Мы только на словах хороши.

Донлон со злостью смотрит на меня.

– А сам-то ты кто? Махатма Ганди?