Опера доктора Дулиттла - Хью Лофтинг

Джон Дулиттл взял из ненадежного банка все их сбережения и хранил дома до самого открытия. Звербанка. А открылся банк всего через неделю, после памятного разговора.

С самого утра на улице столпились любопытные. Одни с улыбкой показывали пальцем на вывеску, где большими золотыми буквами было написано ЗВЕРБАНК. Такого еще никто не видел. Другие тоже улыбались, а про себя подумывали, не поместить ли им свои, денежки в Звербанк?

Кроме людей к банку потихоньку стягивались звери и птицы из окрестностей Лондона — их заранее оповестила сова Бу-Бу. И все несли с собой загадочные свертки.

И вот банк распахнул двери. Первыми положили на счет свои деньги звери доктора Дулиттла и птицы из его оперы. Эго были настоящие деньги — фунты и шиллинги. За ними пошли лесные звери. Один барсук принес сто золотых монет. Он как-то рыл нору и натолкнулся на старый горшок с золотыми монетами. Чайки несли жемчужины, ежи — случайно найденные в лесу кошельки. Звери все прибывали и прибывали — кроты, ласки, собаки, лисы…

А потом публика и вовсе изумилась: к банку подъехал большой фургон, и из него вышли лев, леопард и слон. Это были звери из цирка доктора Дулиттла, которые тоже получили свою долю прибыли. Говорят, что обезьяны обезьянничают. Это неправда, больше всех на земле обезьянничают люди. Вот и теперь люди увидели, как много зверей принесли деньги и драгоценности в Звербанк, и тоже решили не отставать. Не меньше тысячи человек решились доверить свои сбережения Звербанку.

Скажем честно, Звербанк не стал таким большим банком, как банк Ротшильда. Но он существует до сих пор и считается вполне надежным.

Глава 8. Неутешительные новости из Паддлеби

Публика словно предчувствовала, что скоро и птичья опера, и цирк доктора Дулиттла прекратят свои представления, и спешила увидеть необычных артистов. Многие шли во второй раз, а некоторые даже в третий.

Утка и сова постоянно заводили речь о возвращении домой, но доктор отговаривался тем, что дела идут хорошо и грех не использовать такую возможность.

Но утка думала иначе. Она знала, что если они не вернутся как можно скорее в Паддлеби, то доктор непременно потратит все заработанные деньги и им снова придется бродить с цирком по ярмаркам, чтобы расплатиться с долгами.

А вот Хрюкки не думал о завтрашнем дне. Ему нравилась жизнь артиста, большие города, слава, и он хотел, чтобы доктор Дулиттл придумал какое-нибудь новое представление.

Но доктор так был занят с оперой и цирком, что ничего нового придумать не мог — не потому, что ему не хватало воображения, а потому, что у него совершенно не оставалось свободного времени.

Вот тогда-то поросенок и решил придумать что-нибудь новенькое сам.

Однажды вечером он сказал:

— Вы только послушайте, какая мысль мне пришла в голову.

Утка опасливо посмотрела на поросенка — от него она ждала только неприятностей. Но О’Скалли был в благодушном настроении — он успел проглотить сытный ужин и теперь грелся у огня, полыхавшего в камине.

— Валяй, рассказывай, что там тебе пришло в голову, — тявкнул он. — Может быть, на этот раз ты придумал что-то дельное.

— Очень даже дельное, — невозмутимо согласился поросенок. Он неторопливо отобрал из блюда три самых больших яблока, чтобы съесть их уже в постели, и торжественно произнес: — По-моему, нам пора кончать с представлениями птичьей оперы. Спору нет, она принесла нам хорошую прибыль, но нельзя же потчевать публику одним и тем же! Птичьи песенки скоро зрителям набьют оскомину, и тогда про нас забудут. Нужно что-то новенькое. Вот я и предлагаю поставить кулинарную оперу.

Все весело рассмеялись — Хрюкки сел на своего любимого конька! Не смеялась только утка. Она подошла вплотную к „великому артисту“, приблизила свой клюв прямо к его пятачку и грозно крякнула:

— Если ты будешь приставать к нам со своими глупостями и мешать нам возвратиться в Паддлеби, я откажусь тебя кормить. Пока я хозяйка в этом доме, ты у меня и корочки хлеба не получишь.

— Не сердись, — миролюбиво сказал поросенок, — я там и для тебя роль придумал. Самую главную, хотя моя роль будет чуть-чуть главнее. Ты будешь готовить все те блюда, которые я буду съедать на сцене.

— Ты опять за свое? — вконец разъярилась утка. — Ну что же, пеняй на себя!

— Погоди, Крякки, — мягко остановил ее доктор Дулиттл. — Давай сначала выслушаем его до конца.

Опасаясь взбучки, поросенок прихватил свои яблоки и пересел поближе к доктору.

— Правильно, господин доктор, — сказал он, когда почувствовал себя в безопасности, — Сначала выслушайте меня до конца. Это будет веселая, забавная опера в четырех действиях и с увертюрой…

— И все же я не понимаю, — перебил поросенка доктор Дулиттл, — как можно сочинить целую оперу об одной лишь еде.

— А там будет не одна еда, там будет много еды, — возразил поросенок. — Столько, чтобы хватило на все четыре действия. Сначала будет увертюра. Почему я так люблю заходить на кухню к Крякки, когда она готовит?

— Чтобы стащить до обеда капустную кочерыжку! — хихикнул О’Скалли.

— И вовсе нет. Дело в том, что звон кастрюль, стук ножа, шипение масла звучат как музыка. Вот это и будет у нас увертюрой. В первом отделении на сцену будут выносить закуски — салаты, редиску, огурцы, — да мало ли что еще родится в качестве закуски! Тут же прозвучит квартет ножей и вилок. За стол сядут четыре человека и в такт, слаженно, станут работать ножами и вилками Божественный, нежный перезвон столовым приборов! Зрители прослезятся!

Поросенок даже мечтательно прикрыл глаза.

— Не так уж и плохо, — согласился с ним Джон Дулиттл, — а дальше что?

— Второе отделение начнется с супов. Они будут кипеть, булькать, ворчать на огне. А потом их подадут на стол.

— А танцев в твоей опере не будет? — удивился Скок. — В ней будут только жевать и жевать?

— Ну, конечно, будут. Во втором отделении у меня будет танец салфеток. А в третьем — марш официантов. В ливреях и с подносами в руках они будут ходить вокруг меня. На каждом подносе два-три блюда, я сижу посреди сцены, а официанты ходят и ходят вокруг…

— А голова у тебя не закружится, Хрюкки? — язвительно спросил О’Скалли.

— Не беспокойся, я привычный, — продолжал поросенок. Он так увлекся, что даже не замечал, как остальные звери посмеиваются над ним. — А в четвертом действии настанет время пирожков, тортов, мороженого и фруктов. А чтобы раззадорить публику, по залу будут носить блюда, чтобы зрители почувствовал» запах.

— Это ты здорово придумал, — хмыкнул О'Скалли, — зрители будут нюхать, а ты будешь есть…

Но поросенок уже ни на что не обращал внимания.

— А какие там будут арии! «Булькай громче, мой котелок…» Или вот еще — любовная песня…

Хрюкки встал на задние ножки, скрестил передние на груди, закатил глаза и пронзительно завизжал по-поросячьи:

Не в силах думать о другом,Молю тебя о встрече, милый.Там, под луной, у блюда с пирого-о-о-ом,И с творого-о-о-ом!..

— Господин доктор, прикажите ему замолчать, — простонала Крякки, — иначе я не выдержу и не ручаюсь за себя.

— Конечно, это произведение не будет великой оперой, но я и задумывал веселое представление, легкое и забавное.

— А получится легкий и забавный обед, — засмеялся Скок.

— Французы оперы называют опера-буфф, — ввернул умное слово Хрюкки.

— Я бы сказал опера-пир-горой, — насмехался О’Скалли.

— Спаси меня, Господи, от безумных свиней! — воскликнула в ужасе Крякки. — Господин доктор, ну чего нам еще не хватает? Славы? Денет? Неужели лондонская публика польстится на эту обжорскую оперу? Мы вбухаем в ее подготовку все, что у нас есть, а потом останемся на бобах. Как все мы вернемся в Паддлеби без денег? Не слушайте Хрюкки, не поддавайтесь на его уговоры. Он так зазнался, что и вовсе ум потерял.

И тут произошло то, от чего Крякки потеряла дар речи. Джон Дулиттл долго не отвечал, а потом задумчиво произнес:

— A в этом и в самом деле что-то есть. Конечно, Хрюкки — большой выдумщик, и над его оперой придется еще хорошенько поработать, но публика на его оперу пойдет, хотя бы потому, что ее придумал известный артист — поросенок.

Тут уже испугалась и сова.

— Одумайтесь, доктор, — ухнула она. — Неужели вы всерьез готовы взяться за эту чушь?

Но доктор уже никого не слушая, а только бормотал:

— Музыканты могут играть на крышках от кастрюль и на хрустальных бокалах…

Всю ночь Крякки не сомкнула глаз. От одной мысли, что доктор вдруг затеет новое представление и еще на полгода застрянет в Лондоне, у нее на глазах выступали слезы.

Но утром на помощь ей пришел Горлопан. Неделю назад он убедился, что пеликаны и фламинго после сотни представлений знают уже свои роли назубок и его присутствие в птичьей опере не требуется. Воробей решил отдохнуть за городом и полетел в Паддлеби. Теперь он вернулся и первым делом навестил Джона Дулиттла.