Евангельские мифы - Джон Маккиннон Робертсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассказ об отречении Петра мог возникнуть у христиан двояким образом. Возможно, что отождествление Петра с Митрой и Янусом побудило христиан придумать миф в объяснение «двуликости» Петра. Но возможно также, что миф об отречении явился в результате обвинений в предательстве, направленных против Петра враждебной ему среди ранних христиан партией. И уже это обвинение, претворенное в миф, послужило поводом к отождествлению Петра с двуликим Янусом или с непостоянным Протеем. Однако, как я уже указал, совершенно немыслимо предположить, чтобы рассказ об отречении Петра существовал ко времени появления Павловых посланий. Рассказ, таким образом, наверное мифичен, и, если мы признаем, что остальные евангельские характеристики Петра заимствованы из культа Митры и Януса, то ничто не мешает нам предположить, что миф об отречении Петра возник из того же источника. Полной уверенности, конечно, тут быть не может. Если этот рассказ придуман для того, чтобы скомпрометировать иудейских христиан, то он, все же, остается мифом, притом сравнительно позднего происхождения. Если бы этот миф был придуман в первые годы существования христианской церкви какой-нибудь враждебной Петру партией, то сторонники Петра не замедлили бы выступить против этого мифа, а между тем он помещен во всех евангелиях. Все говорит за позднее появление этого мифа и притом в очень малой, или даже вне всякой, связи с ожесточенной партийной борьбой в среде первых христиан. Основой этого мифа, я еще раз подчеркиваю это, могли послужить два лика Митры или образ «двуликого» Януса, на которого был столь похож мифический Петр. На такой основе легко мог возникнуть миф об «отречении», тем более, что антииудейские тенденции, хотя бы в той форме, в какой они проявились в «Деяниях», могли подсказать отцам церкви своеобразную тактику, запятнать доязыческий образ Петра для скомпрометирования иудействующих христиан и, вместе с тем, превратить его в главу римской церкви, наделив атрибутами Януса и Митры.
Мне не приходится подчеркивать, что столь распространенное в римской империи изображение Януса обязательно должно было попадаться на глаза христианам 2-го и 3-го столетия всюду, где бы они ни были. Древние монеты с изображением Януса были, по словам некоторых авторов, отчеканены в последний раз при Помпее. Имеются, однако, данные, говорящие за то, что такие монеты были в ходу на острове Сицилии и в Греции. Отчеканены они также, по крайней мере, одним императором — Галлиеном. На одной стороне этих монет была изображена голова, на другой — судно. Эти монеты должны были получить большое распространение. Макробий, по крайней мере, рассказывает, что мальчишки в Риме, подбрасывая при игре монеты, кричали: «голова» или «судно», как у нас говорят — «орел» или «решка».
Рис. 30. Садик Адониса.
XXI. Миф об Иуде Искариоте.
Если разбор мифа о Петре является довольно сложным, то характер рассказа о предательстве Иуды не внушает никаких сомнений, если рассмотреть его в свете указанных выше условий мифообразования. Ни одна деталь, лишенная чудесного характера, не является в евангелиях столь очевидно мифичной, как именно эта, несмотря на то, что никакая другая — больше ее — не признана вообще историчной.
В общем и целом задачей мифа о предательстве является описание того, как господь, ожидая свершения своей участи, заранее возвещал о ней, как он был осведомлен обо всех деталях ожидающего его конца, как он направился в Иерусалим, публично проповедуя уже тогда, как было постановлено об его аресте. И, однако, несмотря на все это, Иуда втайне заключил с первосвященниками договор, по которому он должен был предать того самого «учителя», которого те могли без всякой подобной помощи заарестовать днем или ночью.
Идя по указанному выше пути, критика вычеркнула из рассказа о предательстве все сверхъестественные детали, но совершенно игнорировала фактическую недостоверность остальных подробностей. Евангельский рассказ и здесь, как обычно, полон неопределенности и противоречий, начиная с тех соображений, которые подсказали Иуде его предательство и кончая его смертью. Тем не менее, многие, все же, продолжают считать миф об Иуде биографическим фактом из жизни Иисуса.
Если многие вскрыли всю несправедливость тех ругательств и проклятий, которые сыплются по адресу Иуды, бывшего всего лишь избранным свыше орудием; если большая часть немецких критиков отвергла историю предательства, — то ни у кого иного, как у Деранбура, я лишь кое-где нашел указание на совершенно вымышленный характер всей истории предательства и судебного допроса. Бруно Бауэр считает эту историю иудейским мифом, основанным на Псалтыри (XL, 10) и на «Захарии» (XI, 12); однако, и он проходит мимо вопроса о недостоверности ее по существу. Фолькмар отвергает всю эту историю в целом, указывая на то, что иудеи вряд ли имели нужду в предателе, но и он дальше в этом направлении не пошел. Наиболее существенным из его соображений является замечание, указывающее на наличность упоминания Павла и апокалипсиса о «двенадцати». Это упоминание показывает, что легенда об Иуде ни в коем случае не могла существовать до появления посланий. Недостоверность рассказа о предательстве вскрывается также в анонимном произведении «Евангельское язычество.1864», (стр. 104). Тем не менее, весь этот рассказ продолжает оставаться для большинства читателей почти не подлежащим спору элементом христианского предания. Лишь некоторые из радикальных богословских критиков признают, что этот рассказ является специальной проблемой. А доктор Хейне, указывая на недостоверность всего рассказа, все же подвергает пересмотру все лучшие аргументы Фолькмара и продолжает верить в историчность Иуды.
Если мы оглянемся после этого беглого обзора среди имеющегося у нас материала, то мы в поисках за подтверждением рассказа об Иуде натолкнемся лишь на интерполированное описание вечери в посланиях Павла (I Кор., XI, 23-27), в котором есть намек на предательство. Однако, другая интерполяция в тех же посланиях говорит о «двенадцати» апостолах, бывших вместе и после воскресения. В недавно найденном апокрифическом «Евангелии Петра» мы находим указание мнимого автора на то, что, после распятия «мы, двенадцать апостолов господних, плакали и стенали», в этом евангелии нет даже намека на то, что один из двенадцати отпал после предательства. Следовательно, ко времени появления этого апокрифа не было еще в обращении
