Дорога сворачивает к нам - Миколас Слуцкис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обо мне все забыли, но Ванагелис вдруг вспомнил и сказал, что я, быть может, отличилась больше, чем Казюкас, потому что спасла Казюкаса… А то бы взорвался, проказник.
Студент Швегжда вытащил тетрадь, и мак посыпался градом… У него даже пот выступил на лбу.
ЕЩЕ РАЗ — УЖЕ ПОСЛЕДНИЙ! — ОБ УЧИТЕЛЬНИЦЕ ИОЛАНТЕ
Дорога несла нас, как бурная река, вышедшая из берегов: меня, Эле, отца, Анупраса-пивовара, Шаучукенаса, и того подхватила, потому что, если Эле понесло, то и его, Ляксандру Шаучукенаса, погнали волны. Так и поплыла вместе с дорогой вся-вся Гургждучай…
Даже те, кто ничего не ждал от дороги, ни на что не надеялись.
Даже те, у кого проезжие не пили воду из колодца.
Даже те, у кого ни гусь, ни курица не попали под колеса и не уехали к синему морю!
А учительница, моя учительница Иоланта, которая вместе со мной мечтала об этой дороге?
Она радовалась нашим радостям, которые принесла с собой хлынувшая потоком жизнь: и героям, и магазину на колесах, и тому, что ожила Эле! Эле, знаете, уже не прятала свои толстые желтые косы, сбросила платочек, не сутулилась…
Но сама Иоланта грустила, я чувствовала, что ей невесело. Я поняла только то, что она кого-то ждет и не может дождаться…
Ведь я сама ждала и хорошо знала, как выглядит, как говорит, вздыхает человек, который не может дождаться!
По ком скучает учительница?
Одно время я начала подозревать, что и она ждет своего «суженого», как Эле. Может, не зря женщины заботятся, как бы выдать ее замуж?
На танцы в Гургждучай не ходит… И такая красивая!
Так, может быть, Иоланта в самом деле ждала «суженого», который остался в Каунасе и все никак не приедет?
И вот в один прекрасный день подкатила голубая, как небо, «Волга». И из нее вышли, поддерживая друг друга, два пожилых человека — наверное, муж и жена.
Муж был высокий, с седыми висками, выбритым до синевы подбородком и в очках, а жена — по плечо ему, толстая, с черными-черными (потом я узнала, что крашеными!) волосами. Она была настоящая толстуха, но платье на ней пестрело крупными яркими цветами.
Женщина шагнула, попала ногой в ямку и тоненьким голоском воскликнула:
— Смотри же, Нарци́зас! Ты в очках!
— Смотрю, смотрю, Ангелок! — басом отозвался степенный муж с таким странным, неслыханным именем.
Нарцизас — это ведь цветок, милый цветок нарцисс!
А «Ангелок» — уж не Анге́ле ли это? Ангеле и у нас в Гургждучай есть, но их никто не называет «ангелочками».
— Бедная наша Иоланта, — вздохнула Ангелок, — такие ямы!
— Ну, такие ямы и в городе найдешь, — возразил Нарцизас. — А она живет у самой дороги. Это главное, Ангелок. Не так ли?
— Иначе мы бы не доехали на «Волге»! — согласилась Ангелок и снова ступила в яму, но больше не вскрикивала. — Смотри, какой лес! Прямо курорт. Понюхай, Нарцизас, какой воздух! Не воздух, а чистый озон!
— Я говорил, что Иоланте не так уж плохо в деревне!
— И палисадники, какие красивые палисаднички! Поди сюда, деточка. Вы не продаете цветы?
Этой деточкой, разумеется, был не кто иной, как я, Марите Станкунайте.
Я, как всегда, потащилась за приезжими и сразу угадала, что это не обычные люди, кто-то очень обрадуется, когда увидит их.
Они уже дважды упомянули имя Иоланты. И в Гургждай, и, наверное, в десятке окрестных деревень найдете лишь одну-единственную Иоланту — нашу учительницу!
Но почему они спрашивают, не продам ли я цветы? Неужели где-нибудь цветы продаются и покупаются, как яйца или масло?
— Мы заплатим, крошка! — помахала женщина красивой сумочкой в красную крапинку, прислонившись поудобнее к забору нашего палисадника.
Я покраснела, оттого что меня назвали крошкой, засмущалась и не могла с места двинуться. А когда спохватилась, что нехорошо стоять так, будто вкопанная, бросилась к цветам.
Я рвала, что под руку попадет: настурции, ноготки, едва распустившийся жасмин. Нарвала большой-большой букет, добавила зеленых веточек, хоть у меня и дрожали руки.
— Денег не надо, нет, нет! — отказалась я от новенького бумажного рубля. — Мы цветы не продаем!
Женщина никак не могла понять, почему я не беру денег, но ее муж, видно, понял, стал отговаривать жену:
— Я тебе говорил, Ангелок, что в деревне другие люди. Я говорил, что нашей девочке там будет неплохо.
Я еще раньше подумала, что это родители Иоланты. Те самые, кого она ждет не дождется. Потому и цветов охапку нарвала!
А теперь уж было нечего больше сомневаться, и я радовалась, что нарвала такой большой букет. Я подарила цветы им, а они, конечно, подарят Иоланте…
— Жаль, крошка, мы не захватили с собой конфет, — сокрушалась женщина. — Я бы тебя отблагодарила.
Но мне было так хорошо, что больше ничего и не хотелось. Только бы побыстрее отвести их к Иоланте! И чтобы застать Иоланту дома!
А когда я осмелилась поднять глаза и пригляделась к женщине вблизи, убедилась, что в ее полном лице, в плечах, в руках, даже в цветастом платье, проглядывает Иоланта.
Конечно же, это мама Иоланты, они похожи, хоть Иоланта стройная и серьезная, а мать толстушка и щебечет тонким голоском.
— Какая школа, какая прелестная школа! — удивлялись они, увидев издали шиферную крышу, акации и баскетбольные столбы.
У меня чесался язык рассказать про кулака Линцкуса, его сына-убийцу и, конечно же, про тайну Казюкаса, но я сдержалась. Отец Иоланты не испугался бы, зато мать — наверняка.
Когда они увидели бегущую навстречу Иоланту, отец снял очки и потер глаза, а мать схватилась за грудь.
— Елка… Елочка! — зашептали оба, больше ничего не в силах вымолвить.
«Елка, Елочка»! — вот как зовут мою учительницу дома.
Учительница прослезилась, и ее мама прослезилась,
