Четыре души (ЛП) - Лили Сен-Жермен

— Мой отец убьет тебя за то, что ты сделал, — кричала я, набрасываясь на него, пытаясь вырваться, встать со стула.

Дорнан наклонил голову в сторону, на его лице появилось странное выражение. Он невесело усмехнулся, звук был пустым и горьким.

— Нет, если я не убью его первым, малышка. — Он прикусил губу, отпустив ремень.

Эмилио прочистил горло, напомнив нам обоим, что он все еще находится в темноте у сцены, сидит в своем кресле, его черные глаза блестят, как орбиты.

На лице Дорнана мелькнуло раздражение, когда он обратил внимание на своего отца.

— Ремень не работает, — прохрипел Эмилио, его итальянский акцент был густым, но понятным. — Может быть, тебе нужно что-то более убедительное?

Дорнан посмотрел на землю, потом снова на меня. Его маска сползла на долю секунды, и я увидел свой шанс. Его крошечная толика нерешительности сверкнула, как маяк надежды.

— Дорнан, — умоляла я, — Пожалуйста. Ты не должен этого делать.

Дорнан проигнорировал мои мольбы, расстегнул рубашку и начал расстегивать пуговицы. У меня свело живот, когда он стянул рубашку и положил ее на стол рядом с пистолетом и ножом.

— Клянусь, я ничего не знаю, — в отчаянии сказала я.

Я уже перешла от гнева к торгу, когда он начал развязывать мои лодыжки.

— Ты должен был защищать меня! — закричала я. — Ты — семья!

Его лицо исказилось от гнева, когда он развязал последнюю веревку и обхватил руками мое горло, подтягивая меня на ноги. Я попыталась перенести вес на ноги, борясь с его хваткой, но безуспешно. Я даже не чувствовала своих ног, не говоря уже о том, чтобы стоять без посторонней помощи.

— Ты должна быть моей семьей, — прорычал он, больно сжимая меня. — Помнишь? — Он убрал одну руку с моей шеи и провел ею по своей голой коже, произнося слова, вытатуированные в нижней части его грудной клетки. — Il sangue è sacro. Famiglia è sacra! — Кровь священна. Семья священна.

Его безразличие переросло в ярость, когда он швырнул меня на землю. Я закричала, приземлившись на твердые деревянные доски, мой череп и локти приняли на себя основную тяжесть удара.

— Никогда не говори со мной о семье, — выплюнул Дорнан, стоя надо мной. — Ты собиралась украсть у меня сына.

— Он ненавидит тебя, — прохрипела я, внутри меня бурлил мой собственный гнев.

Он остановился на секунду, посмотрел на Эмилио, потом снова на меня.

— Когда-то я тоже ненавидел своего отца, — сказал он, расстегивая джинсы. — Я это пережил.

То, что произошло дальше, было настолько жестоким, настолько разрушительным, что даже сейчас я не могу подобрать слов, чтобы описать это.

Кровь священна. Семья священна.

Но очевидно, что мы больше не были семьей.

***

Я перешла к последней стадии горя — принятию, когда мое зрение затуманилось, а белые пятна превратились в мерцающие звезды, обещающие мне покой, шепчущие мне на ухо сладкие слова о том, что боль скоро пройдет.

Я приняла смерть, позволила ей омыть меня, и когда несколько часов спустя надо мной сфокусировался яркий белый свет, я улыбнулась, веря, что наконец-то отправилась туда, куда отправляются души после смерти.