Идеальный враг - Михаил Кликин

Павел не стал за ним гнаться. Он остановился возле распростертого на земле человека. Присел на корточки, отложив металлический прут, спросил, с ненавистью глядя вслед бегущему Некко:

– Все в порядке?

– Да. – Человек не двигался, голос его дрожал.

– За что он тебя так? – Павел опустил глаза. Узнал лежащего бойца, но не смог вспомнить его имя.

– Это наше дело, – угрюмо сказал солдат и стал медленно подниматься: сначала сел, потом подтянул колени к животу, оперся о землю руками, подался вперед. Павел хотел было ему помочь, но боец оттолкнул протянутую руку. Пожав плечами, Павел сказал:

– Я буду свидетелем. Я все видел.

– Нет! Ничего ты не видел! Ничего не было!

– Да что тут происходит? Он что, запугал тебя? Солдат хмуро разглядывал Павла, дрожащей рукой утирая разбитый нос. Поинтересовался:

– Ты что, из молодых?

– Да, – признался Павел.

– Понятно… – Боец отвернулся, посмотрел в сторону казарм. Пригладил волосы, ладонями выколотил пыль из одежды, кончиками пальцев осторожно ощупал одутловатое лицо и сказал нехотя:

– Я сам его сюда привел. Хотел поговорить с ним по-мужски. Некко последнее время стал чересчур зазнаваться… И я хотел выбить из него эту дурь, поставить его на место… Но он оказался сильней… Черт возьми!… – Боец стиснул зубы. Он был немолод, и ему было больно признавать, что какой-то здоровяк из молодых одержал над ним верх.

Павел отвернулся.

– И запомни, – добавил боец. – Грязное солдатское белье должно оставаться в казармах. Понимаешь, о чем я?

– Да, – сухо сказал Павел. – Догадываюсь.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, – сказал боец. – Здесь ничего не произошло, а ты ничего не видел.

– Не видел, – согласился Павел.

– Вот и ладно… Кстати… Спасибо тебе.

– За что?

– Как за что? За то, что ты его спугнул.

Павел кивнул. Помолчал, глядя, как боец, запрокинув голову, пытается остановить идущую из ноздрей кровь. Сказал:

– Приходи завтра вечером в спорткомплекс.

– Зачем? – невнятно спросил солдат.

– Я буду бить Некко.

Боец хмыкнул. Пробормотал что-то неразборчивое.

– Не веришь? – спросил Павел. – Приходи – сам убедишься.

В семь часов вечера он был в гостинице.

Дверь в номер оказалась не заперта, Павел, постучавшись, вошел и едва не столкнулся с сестренкой, роющейся в стенном шкафу.

– Паша пришел! – радостно завопила Наташа, бросившись брату на шею. Он подхватил ее, приподнял, подбросил, поймал, поставил на пол.

– Паша! – Мама и Тина торопливо шагнули к нему из комнаты, словно боялись, что он сейчас исчезнет.

Они затараторили все вместе, спеша выговорить все накопленные за день переживания, впечатления. Павел, улыбаясь, замахал руками:

– Тише, тише!

– Надолго, сынок?

– До утра. Я должен быть на первом построении.

– А вам можно покидать казармы?

– Можно, если не оставлять территорию Форпоста и если командир знает, где меня искать.

– Хорошо как! У отца твоего не так было… Ты проходи, сынок, не стой в дверях. А то как не свой, прямо как будто в гостях…

Потом они дотемна пили горячий чай, любовались друг-другом и беседовали. И Павлу стало казаться, что он вернулся домой, в тот самый мир, с которым уже распрощался. Но Тинка, вдруг посерьезнев, стала расспрашивать о службе, об экстеррах, о его боевых товарищах, и мама, осекшись, разом осунувшись, вспомнила о том, как погиб отец и, всхлипнув, замолчала, а нахмурившаяся сестренка, опустив голову, принялась пальцем чертить на скатерти, обводя вышитые узоры.

– Все хорошо, – сказал Павел. – Я здесь, и у меня все хорошо.

– Ты здесь, сынок, – сказала мать, вытирая глаза. – Значит, и у нас все хорошо.

После они молчали. За окнами светили яркие фонари. Настенные часы показывали полночь.

– Мы пойдем, – просительно сказал Павел.

– Куда? – подняла на него глаза мама.

– Прогуляемся. С Тиной. На часик. И вернемся. Здесь неподалеку есть бар, посидим там.

– Поздно уже. Как-то боязно мне вас отпускать.

– Ну что ты, мама. Здесь безопасно. Никаких хулиганов, бандитов. Никаких бродячих зверей. Форпосты – самые спокойные места на планете.

– Да, конечно… – Она вздохнула. – Идите. Подышите воздухом.

– А вы ложитесь спать, не ждите нас. Утром поговорим, время еще будет.

На улицу вышли все вместе: спустились по лестнице, прошли мимо спящего вахтера, постояли на крыльце, глядя на звезды. Потом Павел и Тина ушли.

– Пошли-ка спать, Ната, – сказала мама, крепко прижав к себе дочку.

– Давай постоим еще минутку, ма.

И они стояли целый час, слушая доносящиеся из ночи странные звуки этого непривычного места, совсем не похожего на обычный город.

– Может так получиться, что завтра я прийти не смогу. – сказал Павел.

– Почему? – спросила Тина.

Простой вопрос, на который так непросто ответить.

– Дела, – ответил Павел.

– Что-то случилось?

– Нет, – сказал Павел. И подумал: “Пока еще ничего”.

– Не хочешь говорить?

Вместо ответа он крепко обнял ее, поцеловал в губы, она не ответила, отстранилась:

– Что случилось?

– Ничего. Честное слово, ничего не случилось.

– Пока еще ничего? – Тинка всегда читала его мысли, он привык к этому и уже не удивлялся, как когда-то.

– Не спрашивай, – сказал Павел. – Не надо. У меня все хорошо, просто я должен сделать одно дело. Завтра вечером… Если все пройдет удачно, я задержусь, но появлюсь. Если же нет – не переживайте. Со мной все хорошо. Просто дело повернулось… не той стороной…

– Это что-то опасное?

– Нет, – соврал Павел, понимая, что Тина чувствует его ложь. – Нисколько.

– Мы можем тебе помочь?

– Да… Чтобы я не волновался, просто ждите меня в номере…

Они стояли перед подсвеченным корпусом гостиницы. Черными прямоугольниками темнели стекла, и только на втором этаже светились два окна. Павел знал, чьи это окна. Там его ждали.

– Я приду, – сказал Павел. – Я обязательно приду.

– Обещаешь? – тихо спросила Тина.

– Да, – сказал он.

– Слово даешь?

– Даю слово.

– Что бы ни случилось?

– Что бы ни случилось.

– Ты вернешься?

– Я вернусь!

Он смотрел в ее встревоженные глаза и сам сейчас верил, что все у него будет хорошо.

– Нас ждут, – сказал он, глянув на светящиеся окна. Подумал мельком, как ему повезло, что есть на свете родные люди, которые будут ждать его всегда, что бы ни случилось. – Пойдем?

– Пошли, – сказала Тинка, вздохнула и крепко взяла его под руку.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

26.06.2068

Сегодня вечером я снова пойду на ринг.

Ко мне уже приходили два уорент-офицера, интересовались, готов ли я к драке. Как я понял, весь тотализатор организовали они. Конечно, это запрещено, но начальство на подобные забавы смотрит сквозь пальцы. Более того – офицеры сами делают ставки.

Рыжий и Цеце в мою победу не верят, но надеются на чудо. Кто-то мне сказал, что они ходили к одному пуэрториканцу из второй роты, договаривались, чтобы тот проклял Некко, моего противника. Не знаю, что это за магический обряд, но про пуэрториканца этого я уже несколько раз слышал одну и ту же байку. Якобы сколько-то лет назад его обокрали. Не прошло и двух дней, как к медикам пришел капрал, жалующийся на сильную головную боль. Обследование ничего не показало. Потом к тем же медикам пришел и пуэрториканец. Поинтересовался, не обращался ли кто с головной болью. Велел передать, что человек этот должен вернуть чужое, иначе из его головы вылупится голый петух. Врачи, посмеявшись, капралу ничего не сказали. А через неделю он умер. Ночью. Лег спать, жалуясь на боль – словно в темя клюет кто-то, – и не проснулся. Соседи по казарме утверждали потом, что ровно в полночь они слышали петушиный крик и хлопанье крыльев…

Несколько раз подходил ко мне сержант Хэллер, спрашивал, не желаю ли я отменить бой. Сильно удивился, когда я в первый раз сказал, что хочу драться. Кажется, сержант за меня переживает.

Лейтенант Уотерхилл приходил в казарму, чтобы пожать мне руку. “Будь псом”, – снова сказал он мне. А я не хочу быть псом. Я – человек…

Сейчас я чувствую себя несколько странно. Колотит, бросает то в жар, то в холод, ломит мышцы, ноют суставы и кости, голова порой идет кругом. Такое ощущение, что я заболел. Но я полон сил. Более того – силы переполняют меня, я чувствую в себе мощь, поднимающуюся словно дрожжевое тесто. Скорее всего, это результат биоактивации. Я спрашивал у товарищей – многие тоже чувствовали нечто подобное. Говорят, что подобным ощущениям доверять нельзя, слишком, уж они обманчивы.

Ну зачем я обещал Тинке вечером обязательно вернуться? Что за черт дернул меня за язык! Зачем вообще я заговорил с ней об этом? Надо было просто сказать, что меня отсылают в командировку, а я начал играть в конспирацию. Дурак!