Белоэмигранты между звездой и свастикой. Судьбы белогвардейцев - Олег Гончаренко

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. РУССКАЯ ВОЕННАЯ ЭМИГРАЦИЯ И ДУХОВЕНСТВО В 1928–1941 ГОДАХ

«Оттого высоки наши плечи,

А в котомках акриды и мед,

Что мы, грозной дружины предтечи,

Славословим крестовый поход…

…Да приидет! Высокие плечи

Преклоняя на белом лугу,

Я походные песни, как свечи,

Перед ликом России зажгу».

Пребывание русской эмиграции в балканских странах, внешне относительно благополучное, постепенно изживало себя. Трудно было ожидать, чтобы отношения между народом-хозяином и эмигрантами останутся навсегда братскими и дружественными. Политическая ситуация в этих государствах и мировая обстановка способствовали постепенному отчуждению двух сторон — так называемой принимающей стороны и живущих на правах гостей русских эмигрантов. На высшем государственном уровне на смену старым государственным и общественным деятелям приходили политики моложе, в большинстве своем ориентирующиеся на Запад. А в предвоенное время некоторые из молодых львов балканской политики сменили свои ориентиры, стремясь к упрочению отношений с СССР. Это последнее обстоятельство не могло не вызвать беспокойства в среде русской эмиграции, и особенно военной ее части. Отношение к русским белогвардейцам в принимавших их странах было неодинаковое и среди разных слоев населения. Так, например, служащие Белградского университета приняли «в штыки» поступивших на работу в это учебное заведение русских ученых. Объединившись, югославские преподаватели и профессора даже объявили своим новым коллегам профессиональный бойкот. Сербское духовенство также приняло настороженно русских священников. Строительство русской церкви, освященной во имя Святой Троицы, вызвало большой скандал, так как сербское духовенство выступало резко против этого. Когда же надо было подвесить колокол, то сербские клирики располагавшегося неподалеку храма Св. Марка активно противодействовали этому, и русские священники смогли подвесить колокол только после того, как на место столкновения двух сторон, по просьбе прихожан русской церкви, были присланы жандармы. Наиболее тепло военных эмигрантов приняло сербское офицерство, так как многие из них учились в российских военных училищах. Именно благодаря высшему сербскому офицерству, в лице генерала Милана Недича, были организованы русские кадетские корпуса и русско-сербская мужская гимназия. Что же касается простого населения страны, то есть крестьянства и рабочих, то тут было налицо почти полное непонимание того, кто такие «белые» и почему они эмигрировали из своего Отечества. Русские эмигранты вели «разъяснительную работу» по мере сил и возможностей: выступали с лекциями и докладами, печатали статьи в газетах, вели разговоры с жителями тех мест, где сами жили. Но все равно, в целом эти усилия не могли поколебать скептицизма сербов и черногорцев в отношении своих новых сограждан. Большинство местных жителей, говоря о СССР, продолжали употреблять выражение «мajкa Pycиja» («Россия-мать» — Авт.). Естественно, что этим заблуждением пользовались югославские коммунисты, проводя свою подрывную работу против русских эмигрантов и сербских патриотов. В октябре 1934 года во время визита во Францию, в Марселе король Александр был убит хорватским террористом Величко Георгиевым. По свидетельству очевидцев, последними словами короля были: «Чувате мojy Jyгocлaвиjy!» («Берегите мою Югославию!» — Авт.). Убийство монарха было большой потерей для всех народов Югославии, и само по себе предвещало немыслимые несчастья для их государства. Многие русские эмигранты в королевстве восприняли убийство Александра как личную трагедию. Они прекрасно осознавали, что король сделал очень много для белых изгнанников и являлся во многом гарантом их благополучного существования. Его правление обеспечивало устойчивую антибольшевистскую политику югославского государства. Стоит заметить, что когда государствами Малой Антанты, в которую входила и Югославия, был подписан с СССР договор о ненападении, русским белым эмигрантам были запрещены любые публичные антисоветские выступления. Сразу же при вступлении на престол сына Александра — Петра II (так как он был несовершеннолетним, то при нем был создан регентский совет во главе с принцем Павлом, двоюродным братом убитого короля) в югославских средствах массовой информации, как по заказу, появилось множество антирусских статей и передач. В них, в частности, обвиняли русских эмигрантов «в паразитизме на теле сербского народа». С началом этого периода политической жизни Югославии русская эмиграция начала активно включаться в публичное обсуждение югославских внутриполитических вопросов, так как чувствовала все нарастающую деятельность коммунистов и сепаратистов. Представители эмигрантских организаций, наряду с патриотами из Югославского Национального Движения «Збор» стояли на охранительных позициях, следуя последней просьбе великого короля: хранить Югославию. Довольно резким поворотом в судьбе эмигрантов оказалось признание Югославским правительством в июне 1940 года СССР как субъекта международного права, хотя еще в 1938 году премьер-министр Милан Стоядинович давал соотечественникам твердые заверения в непризнании Советского Союза. Этот акт правительства страны подорвал некоторым образом авторитет югославского правительства в глазах русских эмигрантов. Вместе с тем последовательная антикоммунистическая позиция германского правительства со времени прихода к власти Гитлера весьма импонировала русским белогвардейцам в изгнании. Некоторые историки придерживаются мнения, что в конце 20-х годов — начале 30-х Советский Союз также шел на сближение с Германией, и пик развития взаимоотношений двух стран пришелся именно на вторую половину 30-х годов. В ходе внутриевропейской борьбы, Германия стремилась подавить политическую активность своего давнего политического противника Франции, а впоследствии и разгромить ее военный и экономический потенциал. Вероятно, советская сторона предложила своим германским партнерам использовать пребывавших в то время в значительном количестве во Франции представителей русской военной эмиграции, формируя их мнение таким образом, чтобы использовать возникшие неприязненные настроения к французам и самой Франции в некий день «X», сделав из русских эмигрантов своеобразного троянского коня. Не исключено, что результатом этих имевших место переговоров двух новых европейских союзников, возможно, явилось решение всеми силами ориентировать деятельность чинов РОВС на развитие взаимоотношений с Германией, со временем подчинив Союз лицам, имеющим сильную прогерманскую ориентацию. Таковых пока во главе Союза не наблюдалось. После гибели генерала Кутепова во главе Союза стал Миллер, немец по национальности, но русский по своему духу, продолжатель идей погибших вождей Белого дела, государственник по образу своего мышления. Такой человек во главе РОВС снова становился препятствием на пути германской внешней разведки и, вероятно, по взаимному соглашению сторон, его ликвидацией занялись набившие в этом деле руку органы НКВД Миллер отнюдь не был новичком на ниве внешней разведки. Еще во время Великой войны Евгений Карлович служил представителем Ставки при итальянской Главной квартире. Его устранением НКВД расчистил дорогу для прихода в руководство РОВС менее ярких, зато более управляемых извне фигур. Известно, что Миллер искал себе преемника, не будучи абсолютно уверенным в том, что со временем его не попробуют устранить от дел. «Идеальный офицер Генерального штаба, Миллер был совершенно лишен честолюбия. Волевой, тактичный, доступный для подчиненных, скупой на слова, исключительно трудоспособный и энергичный, он жил для России и ее армии»[97]. Евгений Карлович попытался предупредить усилия чекистов внедрить своих ставленников в Союз, приступив к организации собственного контрразведывательного аппарата. По замыслу Миллера, это новое учреждение должно было стать составной частью РОВС.

В октябре 1930 года Миллер вызвал в Париж генерал-майора Н.И. Глобачева, служившего в начале XX века в корпусе жандармов. Генерал-майор был лично известен Миллеру, как выпускник Николаевской академии генерального штаба, неплохо подготовленный для контрразведывательной деятельности. Миллеру он казался перспективной фигурой еще и потому, что в свое время тот прослужил на ниве политического сыска на самых передовых рубежах Российской империи — в Царстве Польском. В короткие сроки Глобачевым была создана широкая агентурная сеть во Франции и сопредельных странах. Основной задачей агентов Глобачева было выявление агентов ОГПУ в среде русской эмиграции. Миллер получал самую свежую и достоверную информацию не только о деятельности советской политической разведки в Европе, но и даже внутри самого РОВСа. Так, например, от своего агента в Чехословакии Миллеру стало известно, что внутри самого Союза возник политический орган под руководством генерала-от-кавалерии Шатилова. После гибели Миллера, стараниями генерала Абрамова, близкого к Шатилову, Глобачева постепенно оттеснили от дел, а службу его свернули под предлогом нехватки средств. По сравнению с государственными дотациями ОГПУ-НКВД, финансовые возможности РОВС оказались смешными. Ряд попыток пустить деньги в рост, предпринятых еще Миллером, привели к утрате 7 миллионов франков, вложенных генералом на свой страх и риск в одну из тогдашних финансовых пирамид, основатель которой швед Ивар Крегер покончил жизнь самоубийством, чем обрек многие тысячи своих вкладчиков на полный финансовый крах. Не миновала сия чаша и средства РОВС. В ходе своего руководства Русским Общевоинским Союзом, Миллер часто подвергался критике со стороны многих радикальных кругов военной эмиграции, обвинявшим его в бездействии и отходе от активной борьбы с Советской властью.