Бесконечное лето: Город в заливе - Александр Руджа

- Извольте, сударыня, - галантно дрыгнул я коленкой.

Странное это ощущение - когда реальность плывет. Сквозь каюту будто проходили медленные волны солнечного спектра, словно неторопливые разноцветные облака, движущиеся с разной скоростью, соприкасающиеся и сталкивающиеся с гулким колокольным звуком, отзывающимся где-то в глубинах черепа. И ничего не хочется, только плыть себе по течению, плыть и погружаться в этот уютный теплый мир...

- Вроде бы все нормально у тебя, - заключила Славя, медленно нажимая и осматривая. - Повреждений и ушибов я никаких не вижу. - Ее ладошка поползла по ноге вверх. - И не чувствую.

Я смотрел на нее.

Она смотрела на меня.

- Это массаж? - поинтересовался я. Каюта плыла, колыхаясь, на плывущем по морю катере - романтика внутри романтики...

- Конечно, - донесся до меня голос девушки. Видеть я уже толком ничего не видел - серебристая мгла стала материальной и перекрывала все поле зрения, только со стеклянным перезвоном медленно лопались хрусталики глаз. - Расслабляющий, как я и обещала.

Играла музыка.

"Хочу любить тебя, но не касаясь, хочу обнять, но внутренний голос говорит "постой". Хочу поцеловать, но слишком уж сильно, хочу попробовать тебя на вкус, вот только губы твои - смертельный яд. Ты и есть тот яд, что бежит по моим венам."

Элис Купер, старый ты психопат - зачем опять сыплешь мне соль на рану?

- Черт, мне так давно этого не хватало... - пробормотал я. Тонкие пальчики сжимали, гладили, ласкали, и конечно, никакой это был не расслабляющий массаж, а совсем даже наоборот, но какая разница, черт возьми, какая разница, и ни о чем не хочется думать, когда так хорошо, боже мой, как же хорошо...

Славя отвлеклась от того, что она делала там, внизу. Ее губы как-то случайно оказались у моего уха.

- Меня? - от нее пахло травами, лесной хвоей и синим холодным небом. "Я в сосновом лесу пил ромашковый сок..." Мысли сталкивались в голове, им там было слишком тесно.

- Тебя, - признался я. Не кривя душой, пожалуй. Одним нравятся девушки-приключения, но женятся все равно на тихонях, другие носятся сломя голову, но в душе навсегда прикипают к давным-давно забытым идеалам. Славя как раз и была ею - идеальной девушкой. А идеалом, пусть и посреди иллюзии, всегда хочется обладать.

А почему бы и нет? Черт, почему нет? На меня накатывало какое-то звериное желание. Реальности, значит? Иллюзии неиллюзорны? Ладушки, давайте тогда проверим эту действительность на излом.

- Сядь сверху, будет гораздо удобнее, - хрипло скомандовал я. Вот он, момент истины. Если сейчас все рассеется и прекратится, значит, на меня просто опять накатило, в этот раз посерьезнее, чем раньше. А если нет - ну, что ж, значит нет, значит, такая у нас судьба, здесь и сейчас...

Славя вскинула на меня свои огромные синие глаза. По-моему, я увидел в них самого себя - и то, как я выглядел, мне очень не понравилось. Наверное, ей стоило уйти, тихо прикрыть дверь и оставить меня тихо смеяться своим собственным смешным шуткам. Наверное, нужно было промолчать, сделать паузу, разогнать это наваждение - это было плохо и неправильно, но только сам бы я ни за что не справился с таким сильным изменением реальности, значит, это она, значит, и она тоже...

Это было абсолютно правильно, никак иначе и быть не могло.

- Хорошо, - сказала Славя. Без улыбки, но совершенно уверенно, как будто она ждала моих слов. И что-то плескалось в самой глубине ее глаз, живое как обитатели тихого омута, и подвижное, как темное текучее серебро, как гладкая полированная сталь. - Лежи, я сделаю все сама.

***

Глава 15, где выдвигается предположение о том, что любовь и плен имеют немало общего

"Сны ему снились такие, что всякий раз, просыпаясь, думал он: "Слава богу, это был только сон".

Некоторым кажется, что хуже всего, когда на тебя не смотрит любимая девушка. Другие считают, что хуже всего разрывающая твою страну в кровавые куски война. И те, и другие ошибаются. Хуже всего, когда ты попадаешь на допрос к людям, которым от тебя очень нужна информация. А совсем погано, если они к тому же еще и никуда не торопятся.

Вся моя ценность как пленника заключалась как раз в том, что я был единственным, кто имел доступ в штаб бригады и, следовательно, мог знать что-то, относящееся к планам нашей группировки в этом районе. А печальным в этом было только то, что на самом деле никакой информации у меня не было. Ну, не посвящали меня в тайны тамошних диспозиций, не тот у меня уровень, откуда мне знать, куда выдвинется отдельная механизированная бригада на третий день наступления, если я там был всего дважды, и оба раза за компанию?

Только как это кому-то доказать?

- Да, не повезло тебе, парень, - сочувственно говорит здоровенный дядька средних лет, сидящий напротив. Бывает такое, что к сорока годам в человеке мышцы и жир достигают некоторого шаткого равновесия. Нельзя сказать, что дядька был особо накачанным, но и толстым его тоже невозможно назвать. Могучий такой зубр в выцветшем камуфляже, с жестким ежиком светлых волос, свернутым набок носом и добрыми голубыми глазами.

- У меня правда нет никаких данных, - сиплю я. Трудно говорить нормальным голосом, когда предыдущие несколько часов ты непрерывно орал от боли. - Честное слово, чем угодно могу поклясться.

- Можешь, - соглашается зубр. - Конечно, можешь. Но чего стоит клятва, вырванная под пытками? Чтобы избежать боли, человек - хитрая скотина - пойдет на что угодно, на любые хитрости. Родную мать призовет в свидетели, подставит лучших друзей, любимую сдаст прямо нам в руки, если нужно. Если только это избавит его от дальнейшей боли. Я давно тут, видел разное. Ты же не первый у нас, и даже не сотый. И знаешь, что могу сказать?

Я молчу, потому что знаю.

- В долгом забеге настойчивость всегда побеждает упрямство, - назидательно говорит дядька в камуфляже. - Неодолимая сила рано или поздно разнесет в пыль и щебень несокрушимое препятствие, стоит только проявить нужную решимость. Достаточно показать решимость. Сунуть ее тебе под нос, грязную и мокрую, воняющую кровищей. Дать ее почувствовать.

- Я ничего не знаю, - шепчу я. Мозг отключается, весь наносной хомо сапиенс тонкими струйками стекает куда-то в носки, остается только забитое, перепуганное животное, по какой-то иронии судьбы способное говорить. - Я уже ничего не могу чувствовать, я не хочу, я ничего не знаю, ничего, только пожалуйста... Не надо. Пожалуйста. Не надо.

- И я почти тебе верю, - охотно соглашается мой собеседник. - Практически на девяносто процентов. Скорее всего, ты не врешь. Но, согласись, полного взаимопонимания у нас еще с тобой не сложилось. Не хочешь ты передо мной почему-то раскрыться и облегчить тем самым свою незавидную участь. Ну, дело твое, понятно, но очень удачно, что у нас оказались на этот случай под рукой люди, которые помогут удостоверить твои слова. Сделать их более обоснованными, что ли.

Открываются двери, заходят люди. В руках у них мирный строительный инвентарь - доски, молотки, зачем-то большая спортивная гиря.

Как выяснилось, у моего горла и легких были скрытые резервы - кричал я еще два часа, не переставая.

***

- Молотками кости разбивали, что ли? - поинтересовался молодой, но уже седоватый доктор с одутловатым лицом и многодневными мешками под глазами. Причем поинтересовался с каким-то явным, слегка нездоровым интересом. Это уже у нас, в госпитале.

- Зачем молотками? - Через два месяца интенсивной терапии та боль уже кажется совсем далекой, чьей-то чужой, не моей. А еще морфин здорово помогает в этом вопросе. - На ногу в носке кладется доска. На доску обеими ногами встает крепкий парень и начинает медленно качаться - в левую сторону, в правую сторону, в левую, в правую. При необходимости, и два парня могут стать, получается еще веселее. Называется это дело "качельки", кости постепенно дробятся, осколки смещаются, протыкая кожу и мышцы, и причиняя адскую боль. Результат корректируется молотком по доске - несильные же совсем удары, но итог таков, что ты теряешь способность говорить, думать, дышать - вообще управлять своим телом. И это, честно говоря, воспринимается как облегчение.

Потому что появляется надежда, что ты уже скоро, наконец, сдохнешь.

- Понятно, - доктор докурил сигарету и немедленно зажег новую. - Размозжение плюсны и множественные переломы пальцев стопы, которые мы у тебя нашли, в эту клиническую картину хорошо укладываются. А гиря-то зачем?

- А роняли на ногу, - пояснил я. - Потому что скучно - от "качелек" боль нестерпимая, но тягучая, ее постоянно поддерживать надо, качаться туда-сюда, а это постепенно надоедает. Через минут сорок примерно, я считал. А тут раз - и все, шестнадцать килограмм падают единовременно. Пытливый человеческий гений дал этому аттракциону прекрасное название - "Хиросима".

- Ага, - подтвердил какие-то свои мысли доктор. - Прямой перелом костей плюсны и пальцев, сочетанный с остальными - ничего удивительного, что репозицию делали. Удивительно только, что так хорошо получилось. Ты, небось, и капельницу впервые увидел уже у нас, лечить-то в плену не стали, поди?