Любимый незнакомец - Эми Хармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В нем вы ни за что не замерзнете. И с этой шляпой оно будет прекрасно смотреться, – сказала она, протягивая ему обновки. Он помотал головой:
– Слишком приметные. Я не хочу мерзнуть… и не хочу, чтобы меня замечали.
Она снова надела на манекен пальто и шляпу:
– Ясно. У нас на складе, кажется, есть одно серое пальто. Оно ко всему подходит. Хороший, нейтральный цвет. Когда вы в коричневом, его тон словно теплеет, а когда надеваете одежду более холодных оттенков, оно не желтит. А эта шляпа подойдет к вашей форме лица. – И она сняла с крючка темно-серую шляпу.
– Интересно, какой же формы у меня лицо?
– Угловатое. Хомбург – хороший вариант, если не годятся ни федора, ни котелок.
– Вы говорите так, будто всю жизнь этим занимались.
– Да. Вы же знаете… в одежде вся моя жизнь.
Он передал Дани клетчатую кепку и надел новую шляпу.
Шляпа ему подошла, он действительно хорошо в ней смотрелся. Но Дани отвлеклась на грязную кепку, которую держала в руках.
– Я возьму шляпу, – сказал Мэлоун. – И пальто со склада, если вам кажется, что оно мне сгодится. Еще я хотел бы порыться в вашей кипе вещей из морга. Я вам за них заплачу. Мне нужна одежда для работы… такая, чтоб было не жалко.
Она кивнула в ответ, не вникая в смысл того, что он говорил. Кепка, которую она держала в руках, перекрикивала все прочие звуки. Она потерла пальцами ленту изнутри кепки, там, где тулья соединяется с козырьком. В этом месте обычно собирается весь пот – и все мысли.
– Дани?
– Это не его кепка, – прошептала она.
– Не чья?
– Не мальчика. Он нашел ее в тот день, когда обнаружили трупы, но не рядом с ними, а выше, у вершины холма. И никому не сказал. Не сказал даже Леонарду. Он сам не знает почему. Когда он ее надевает… у него будто бы есть своя тайна. И потом, теперь уже поздно об этом рассказывать.
Она выпустила кепку из рук, словно та обожгла ей пальцы, и тыльной стороной ладони поправила очки. Ей вдруг показалось, что она вся испачкалась. Ей захотелось вымыться.
Мэлоун нагнулся и поднял кепку.
– Я принесу пальто, – сказала она.
– Дани, о ком вы говорили? – Он глядел на нее безо всякого выражения на лице, но ей показалось, что ему и так все понятно. Что ему известно гораздо больше, чем ей.
– Не знаю. Он не думал о своем имени, когда ходил в этой кепке. Он думал… о том, кому она прежде принадлежала. Где вы ее достали? – спросила она, стараясь говорить таким же бесстрастным тоном, каким часто говорил он.
– У паренька по имени Стив. Он говорил, что у него есть брат, Леонард.
Она медленно кивнула.
– Но вы говорите, что кепка не его. Тогда чья она? – Мэлоун снова протянул ей кепку, и она взяла ее с той же охотой, с которой ребенок подставляет ладони под линейку учителя. Но Мэлоун ее попросил, и ее это тронуло. Правда, ей совсем не нравилось то, что она чувствовала на кепке.
Она выдохнула и снова прислушалась:
– Его запах почти совсем стерся.
– Запах? – переспросил Мэлоун.
– Того мужчины, который носил кепку до мальчика.
Мэлоун ждал, что она расскажет еще что-нибудь.
– Он ездил на автомобиле. Чужом. Он был водителем.
– Чьим-то шофером?
– Да. Думаю, он сотни раз носил эту кепку. Его присутствие, – ее всегда смущали слова, которые ей приходилось использовать, чтобы описать то, что она чувствовала, – скрыто за присутствием того мальчика.
– Стива?
– Да. Это имя кажется мне подходящим. Стив. – Стиву эта кепка не давала покоя. А ей не хотелось больше держать его кепку в руках. Ей не нравился запах. Но Мэлоуну нужно было знать больше. Она поняла это по его неподвижности, по наклону головы.
– Кем он был? Я про шофера. Вы знаете его имя? – спросил он.
– Он называл себя Эдди. – В запахе смешались нотки грязи, машинного масла и пыли, лука и повседневности. Если попробовать снова, чуть позже, она может увидеть что-то еще.
– Вот и все, – сказала она и отдала Мэлоуну кепку. Тот хмуро ее оглядел и снова поднял глаза на Дани:
– Он называл себя Эдди. Что это значит?
Она пожала плечами, подбирая слова.
– А как вы себя называете? – спросила она. – Когда говорите сам с собой?
Теперь уже он недоуменно пожал плечами:
– Не знаю. Кажется, я называю себя Мэлоуном – если вообще называю. Иногда, если я натворил дел, то говорю себе «Майкл Фрэнсис». Но это имя всегда звучит голосом моей матери.
Она улыбнулась:
– А я зову себя Дани. Или Даниелой, если я собой недовольна. Порой я Кос… или Флэнаган, но непременно с отцовской интонацией. Но у всех бывает по-разному. Кто-то зовет себя «мать». Или «отец». Или «милочка», «дорогой». Думаю, все дело в голосе, который звучит у них в голове, тут вы правы.
– Значит, вы не всегда можете узнать имя по ткани. – Мэлоун говорил так, словно лишь уточнял, не спрашивал.
– Нет, не всегда. Не всегда это будет настоящее имя. Фартук женщины, к которой всегда обращаются «мама» и которая мало с кем общается, помимо членов семьи, вряд ли подскажет мне ее имя, я услышу одно только слово – «мама». А галстук мужчины, который работает в банке, порой прямо вибрирует от въевшегося в него слова «сэр».
– Разумно. – Эти слова он произнес чуть удивленно.
– Не думаю, что мое умение так уж сильно отличается от того, что умеют другие. Разве у вас в голове целыми днями не мелькают мысли, воспоминания и идеи? Это и есть разум. Мы постоянно наблюдаем, делим на категории, оцениваем, раскладываем по местам, но едва ли осознаем, что и правда это делаем. Думаю, мои чувства просто чуть больше обостряются, когда я что-то… – Ей так хотелось подобрать верное слово для того, чем она занималась. «Вижу», «чувствую», «слышу» – все это казалось слишком банальным.
– Когда вы имеете дело с одеждой, – закончил он за нее.
– Пожалуй что так. В большинстве случаев все это… бессмысленно. Это просто угасшие воспоминания. Я будто подслушиваю… но не знаю, что именно. Не знаю, за кем я украдкой подсматриваю и ради чего. – Она пожала плечами. – Наверное, это самый бессмысленный из всех талантов, которыми может обладать человек.
