Укрепленные города - Юрий Милославский

Географическая идиотка Верста умела уезжать только с Центральных Станций. А существуют и другие пути — вот хоть бы отсюда, с Лунцевой улицы.

Восьмиместный, — считая водителя, — «Мерседес» готов к отъезду. Привилегированное место на облучке, я — шибанув дверцею по предплечью законного претендента, — застолбил для Версты: чтобы никто ее с боков не зажимал, не обкуривал, чтобы ноги ей было — куда протянуть.

…

Сгустись, Анечка, над Верстовой постелью — и скажи…

Другой вариант: делегация. Представительная делегация тех, кто любил меня, кому я жизнь надрезал и себя привил. Делегация протягивает к Версте руки с разномастным маникюром; мужьишки с потрошней ждут за воротами; делегация всех времен и народов. Одеты — анахронически.

— Люби его, люби его. Пусть наши слезки ему не отливаются…

Салон интимного массажа «Суламифь» принимает посланниц из далекой-заснеженной-загадочной…

— Любите Витю — и зачтется вам!

Предавай меня, свет мой, близнец мой, сон мой детский.

Учил когда-то сумасшедший человек, как надо женщин привораживать: делается восьмигранник из чистой меди; на каждой грани имя твое начертать арамейскими буквами. Произнесть некоторые слова… Но — не помню, разучился. Да и человек тот — вены себе осколками собственных окуляров перерезал, когда волочили человека — в ментовку.

14

Уровень Арнон принимал сам. Всех остальных принимали то Бен-Хорин, то Шахар. Уровень — производство двух враждебных учреждений. Враждуем, но уважаем. Берет враждебное учреждение ведерко желтозеленой глины — и лепит уровень. Создает. Продержит сколько нужно, чтобы подсохло, — и отсылает к нам. А мы оживляем.

Московские сведения дополнены и скорректированы — дабы оживить, кого следует и как следует.

…один дурак предложил фиксировать количество подписей под открытыми письмами: сколько у кого. Разве важно — сколько?! А если письмо бессмысленно резкое, позволяющее начать репрессии за клевету на их Строй?! Люди, занятые основным — Борьбой-за-Выезд — такое письмо не подпишут. Мы не должны рваться в советскую тюрьму, мы должны рваться из советской тюрьмы — по-русски звучит не так, чтобы гладко, но эту фразу Арнон повторял на всех мыслимых совещаниях, на всех мыслимых языках…

Арнон и рад был бы никого не принимать. Он знал, что принятые им активисты сразу же попадают в новый ряд. Уровень создавал уровень. И с того уровня начинались обиды — также идущие рядами. Служба-По-Специальности? Можно. По Специальности Активного Борца? Можно, «…но еще томятся на чужой и враждебной территории мои братья: и пока они не воссоединятся со своими близкими, я ни на минуту…»? Можно. На — бери, не ной. Три первых года подряд — можно. Встретишь любого зачуханного конгрессника: здесь, там… Но не всю жизнь!

Тогда взрывались обиды первого ряда: лезли на прием к парламентским, к министерским, создавали консультативные советы.

Второй ряд: обращения к лидеру коалиции и к лидеру оппозиции. Оригинал — в коалицию, копия в оппозицию. Требовали создать консультативные советы с решающим голосом.

Третий ряд обид: «…даже если бы на посту г-на Литани находился советский агент, он не решился бы действовать столь преступно, опасаясь разоблачения. Вина за Провал-Интеграции-Новоприбывших лежит на…»

Ну, парень — видишь? Вот я — пятьдесят восемь лет, две войны, одна жена, трое детей. Согласен с тобой: я старая скотина, полубезумный неграмотный тайный советник, рухлядь. Договорились? Но доносы — некрасиво… В России ты ж на своих соперников по Борьбе доносы в ВДНХ не писал? Или писал? Не знаю… Хоть я и советский агент, а не знаю. Вот кто из вас слегка постукивал — правильно я выражаюсь? — знаю. На здоровье. Представь: все, как тебе хочется — поверили тебе, назначили тебя мною. Но неужели ты хотел бы загнать меня в наручники?! Не жалко? За шпионаж в пользу враждебной державы и у нас пожизненное дают… Не жалко? Знаешь молитву «Боже, полный милосердия»?..

Будь готов! Всегда готов!

Этот. Светло морковный с курчавинкой. Выдающийся инженер. Оборонное значение. Руки лапшой. А мои — полковничьего боевого литья с маленькими круглыми кулаками. Позвольте представиться: старая скотина, советский шпион, законсервированный еще Ежинским… виноват, Ежовским… виноват, Ежовым. По его приказу сотворил я это несусветное Государство и заманил в него — тебя. Попались мы — призвали нас с Запада и Востока, Югу сказали: «Отдай!» и Северу: «Не удерживай!»…Перепутал страны света, но ты не бойся, ибо я с тобой.

— Как дела, Михаил Борисович?

— Отлично.

— Что будем пить?

— Апельсиновый сок. Когда я пью его, то понимаю, что наконец-то дома.

— О, вы поэт. Пушкин, Лермонтов, Есенин, да?

— Бялик лучше… Кстати, в Союзе мало его сборников. Нельзя ли устроить засылку? Лучше с промежутками в месяц, небольшими партиями…

— Обсудим-обсудам. — И на солдатском: Гади, апельсиновый сок для господинчика, а для начальника-засранца… то же самое. — И на русском:

— Вы поняли, что я сказал?

— Общий смысл уловил совершенно ясно. Практически все понял. Мы работали по второй части «Тысяча слов»…

— Ты хочешь — поговорим на Святом Языке, Михаэль?

— Я говорю не очень хорошо теперь.

— Нет, вы прекрасно говорите! Всего пол года в Стране, да еще три месяца разъезжали… Устали? Не даем мы вам отдохнуть.

— Некогда отдыхать. Думаю присмотреться к Службе-по-Специальности, но надо ребят вызволять.

— Выз-во-лим. Вас вырвали — их тоже выдерем с зубами… Правильно я выражаюсь?

— Точнее будет: выдерем зубами, без «с».

— Немножко научусь. Пять лет назад я и не представлял, что когда-нибудь пригодится мой русский…

…Настолько я старый советский шпион, что и язык позабыл. Расскажет он мне сколько у него накопилось — и тотчас свершится переворот. Арнона Литани расстреляют, а Михаэля Липского… Ну нет, фамилию придется тебе обновить до полной неузнаваемости! Вот, скажем, из этой дряни — «Эксодуса»: читал, надо думать, в Москве… Передаст ему свою фамилию главный герой-суперменш, одержимый сосредоточенным идиотизмом — Бен-Ами. Сын-Моего-На-рода, если перевести…А Михаэля Бен-Ами назначает вместо Арнона Литани советским шпионом. И все будет превосходно…

— Михаил Борисович, я заранее прошу прощения — сегодня у нас полного разбора дел не получится. Предлагаю: сегодня обсудить что-то маленькое, но вам от нас нужное, а большую встречу мы назначим на конец месяца. Извините? Прошу.

— Я понимаю э-э-э-э степень вашей занятости, господин Литани. Но в таком случае я, собственно, не слишком уверен, что стоит теперь ограничиться…

— Не надо уже сердиться. Мы не такие сволочи, как может показаться, но и не такие святые, как казалось вам оттуда… Будет хорошо?

— Будет замечательно. Есть незначительная на первый взгляд деталь — мы готовим сборник открытых писем. Предварительное название «На Родину». Проблема такого порядка… Имеется несколько писем, где указаны подписи лиц…нехарактерных для Движения в целом. Фрагментарность их участия в Борьбе, чрезмерное увлечение демократическим аспектом, отгороженность от основной массы, то есть — от ядра…

— Я понял, я понял. Давайте нам список, посмотрим…

Список у него с собой. Не читая, подпишу — отправим всех упомянутых в крематорий. Я пойду впереди. Именем народа!!! — Я бы хотел, чтобы вы его проглядели вчерне э-э-э в моем присутствии. Вы уловите принципы нашего отбора…

— Уловим. Давайте сюда.

…,…,…,…,…,…,…, Розенкранц Анна Давидовна,…,…,…, Розенкранц…, Анна…, Давидовна…, Розенкранц Анна Давидовна. Розенкранц Анна Давидовна…

— Розенкранц Анна Давидовна.

— Да-да?

— Список мужской. Одна женщина…

— А… Это москвичка, землячка в какой-то степени. Случайный человек… Ее муж, я бы сказал, морганатический муж — Святослав Плотников, деятель диссидентского крыла русских национал-демократов, опасаясь ареста, вынужден был уехать. Вот и, собственно… Ее подписи… А у нас тогда каждый голос был на счету… Но в перспективе сборника, мы считаем, должно создаться четкое представление…

— Будет полный порядок в танковых частях. Ваше желание — понял. Это правильно, что вы хотите сделать. Телефон ваш у нас есть, а московский слава Богу, пора вычеркнуть… Так что…

— Вы представляете, я уже забыл свой номер в Москве.

— Только так, только так, Михаэль. Только так! — Левкин лозунг. Левка, ты всегда был дурак, но сегодня — замолви за меня… Благодарю Тебя, Боже, полный милосердия за… Я не знаю, что Ты задумал, что Ты сделаешь со мною. Дал мне дожить до сего дня. Розенкранц Анна Давидовна — Миркина дочка?! Я сейчас — Ты ж не пошутишь так надо мною, пощадишь? Слышу, как Ты отвечаешь: «Пощажу». Недели на две заберу ее к себе — Това обрадуется. Делать ей у нас нечего — скучно… У Гади есть какая-нибудь компания… Шелопайская. Для еврейской девочки из России? Она будет стесняться… Я сейчас, я сейчас.