Наезд - Владимир Спектр

На следующий день мы, наконец, выбрались из гостиницы. Прошлись по Крещатику, пообедали в самом пафосном национальном ресторане. Медовая горилка с перцем успокаивала нервы, Танины глаза светились нежностью.

– Все будет в порядке? – спросила она.

– Конечно, – ответил я. Верил ли я в это?

Я замолчал и подумал о том, что еще нам предстоит. О Деньгах и о Любви. О том, что Деньги будут таять, а вместе с ними уйдет Любовь. Мне стало невыносимо грустно.

– Ты меня любишь? – спросил я и тут же поймал себя на мысли, что точно так же спрашивал меня мой сын. Интересно, это что, и есть тот самый показатель недостатка любви?

– Да, малыш, – она слегка улыбнулась и провела рукой по моей щеке, – очень…

Мысли залила какая-то горькая и вязкая пустота. Я представил себе жизнь, полную обыкновенных житейских неурядиц, что так легко снимаются при помощи некоторого количества денег. Какая машина будет ждать меня у подъезда? В каком магазине стану приобретать я шмотки из новых коллекций любимых итальянцев? Насколько вообще будет все это актуально, а может быть, так случится, что вместо машины будет метро, вместо магазина – вещевая барахолка, вместо итальянцев – безымянная одежда? Я стану несчастным, я не смогу так жить. С другой стороны, счастлив ли я сейчас? Что дает мне обладание всеми этими mercedes'aми, iceberg'aми и dupont'aми? Счастлив ли я, владелец карточки Visa, travel-чеков и Master Card? Тогда же мы побывали на Андреевском спуске. Лубочность места напоминала Старый Арбат. Вернулись на улицу Гетмана Сагайдачного, неожиданно для самих себя, не сговариваясь, решили арендовать у цыган кибитку и прокатиться по Киеву. Давно у меня не было столь романтичного вечера! В городе зажглись фонари, копыта медлительного, словно укуренного, жеребца, запряженного в коляску, лениво цокали по брусчатке. По улицам бродили толпы бездельных людей, туристов, горожан, матерей с детьми. Тут и там попадались уличные музыканты.

– Я очень люблю тебя, – сказала Таня и прижалась ко мне, – давай будем всегда вместе.

В конце концов, за деньги можно купить кокаин, а это ли не химическая квинтэссенция счастья? Правда, за счастьем всегда следует отходняк, и зачастую он сильнее всех положительных эмоций, полученных ранее. Вот черт, где бы найти такое счастье, за которое не наказывают? Как избежать отходняков и в прямом, и в метафизическом смысле?

Утром третьего дня мы отправились в Бабий Яр. Я долго стоял возле белого семисвечника. Неожиданно для самого себя я плакал. Точнее, слезы просто скапливались в глазах и потихоньку скатывались по щекам вниз к подбородку.

– Ты плачешь, мальчик? – спросила Таня.

Я промолчал. Я размышлял о том, милосерден ли бог? Все ли сорок тысяч погибших здесь от рук фашистских палачей попали в Ган Эден? Или некоторых грешников он так и не смог простить? И сколько еще будут души праведников ждать наступления эры Машиаха? И как вообще можно было допустить то, что здесь произошло? Если только вся эта ебаная планета, все мы, и ныне живые, и уже покойные, не являемся частью какого-то чудовищного эксперимента. Единственное, в чем я полностью согласен с Торой, так это то, что именно поступки и дела людей, а не вера (иудейская ли, мусульманская или христианская), являются главным критерием, по которому оценивается человек.

Вечером мы решили немного развеяться и прокатиться по местным ночным клубам. Заведения, которые мы посетили, оставляли желать лучшего. В основной своей массе это были американского типа развлекухи с низкопробной музыкой, дешевыми интерьерами и маловразумительной толпой. Единственное заслуживающее хоть какого-то внимания место называлось «Сейф» и являлось неудачной копией «Гаража», скрещенного с «Миксом». Здесь, по-видимому, собиралась самая пафосная киевская тусовка. Было много блядского вида телок в Versace и Ferre. Много здоровых парубков в черных футболках и джинсах. Один пидар в JPG, усердно косящий под Никиту. Наркотиками и не пахло. Ну, конечно они были, какая же столица без них? Но вот ощущения наркотической отвязанности не наблюдалось. Душный спертый воздух клуба был пропитан алкогольными парами и потом толпы. Какая-то какофоническая электронная музыка усердно косила под house. Пробыв в этом цирке с полчаса, мы решили вернуться в отель.

– Поедем завтра в Киево-Печерскую лавру, – предложила Таня, – надо воспользоваться тем, что мы здесь и посетить ее.

– Ну да, ну да, – согласился я.

Утром мне пришла в голову неосторожная мысль включить телефон. Не успел я разблокировать SIM-карту, как аппарат завибрировал. Здесь, на Украине, определитель номера не работал, но я точно знал, кто мне звонит. Я сдвинул вправо панель своей Motorola V70.

– Алло! – закричал в трубке знакомый сиплый голос. – Алло! Ты меня слушаешь, сука?

– Привет, Казак, – сказал я. Как можно спокойнее. Но компаньона было не остановить.

– Ты охуел, ебнулся! – верещал он. – Я в жизни тебе такие подлянки не кидал, в жизни! Я руки хотел на себя наложить, так ты мне нужен, пиздюк!

– Да что случилось-то? – я говорил тихо и рассудительно, как будто ничего страшного не происходит.

– У нас тут всякая хуйня творится, а ты по курортам шляешься!

– Не по каким не курортам, – поправил я Колю, – в Киеве я. Так чего случилось-то?

– Стало быть, ебать-копать, началась какая-то лажа. Короче, пошла писать губерния! Сначала повестка пришла от легавых, явиться на Петровку, к следователю Лошкареву.

– Так у Жени, вроде, не менты – бандеры были?

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Бандиты?! Женек прекрасно въезжает, что на каждого его бандоса мы сто двадцать своих приведем. Короче, против нас возбуждено уголовное дело по факту хищений в особо крупных размерах! Сечешь, киевлянин? Телефоны стоят на прослушке, я через Линыча узнавал, и твой, и мой, и Аркатова.

– Так, – информация была, конечно, не из приятных, но и истерику пороть не следовало, – я скоро уже буду. Послезавтра.

– Послезавтра! – взревел Казак. – Да нас, может быть, к тому времени уже примут. Понял?

– Ты чего от меня хочешь? – я все же взорвался. – Мне надо было отдохнуть, ты же видел, в каком я состоянии из Москвы сливался! Приеду, и будем тогда думать!

…Киево-Печерская лавра не поразила. Большой монастырь, белый камень, много нищих калек, еще больше нищих гидов, готовых за десять гринов часами рассказывать о храмах. Мы спустились в пещеры. Туда, где вдоль холодных сырых стен в нишах покоятся мумии праведных старцев. Все это произвело на нас тяжелое впечатление. В который раз я подивился мрачности христианской религии. При этом здесь, так же как и в Израиле, присутствовало ощущение коммерческого проекта, конвейера. Я с удовольствием выбрался из катакомб на свежий весенний воздух. Хотелось жить и дышать полной грудью. О разговоре с Колей я Тане не рассказал.

В Москве первым делом я встретился с Казаком. Мы сидели в «Музее», за прозрачным столиком, похожим на всю мебель Филиппа Старка сразу. Я смотрел на Тверскую улицу, нескончаемый поток разноцветных автомобилей. Черный, правда, превалировал. Мимо кафе шли люди. Молодые и старые, женщины и дети. Все они были погружены в свои повседневные заботы, никому из них не было никакого дела до меня. Впрочем, я отвечал им взаимностью. Разве можно требовать того, что никогда никому не умел давать сам? Казак пил уже третий эспрессо, тер красные глаза.

– Хуевая ситуация, говорю я тебе, – Коля качал головой в таком бешеном темпе, что мне на секунду показалось – она вот-вот отвалится.

– Так ты к ментам его ездил? – спросил я и закурил.

– На хуя это надо? – мой друг все же не выдержал и жестом подозвал официантку.

– Один ром с колой, – попросил он.

– А они тебе больше повесток не слали?

– Нет, – Коля все еще вертел головой, – они просто сами ко мне домой пришли. Я, естественно, не открыл, но сам факт! Обнаглели!

– Женя, значит, с самого начала кидок замышлял. Помнишь, еще до Израиля, менты копали. Арине звонил кто-то с Петровки. Это и был следователь Лошкарев. Знаешь, если бы у них хоть что-нибудь против нас было, они бы сразу с ордером явились.

– Это так, но надо быть начеку, они нам всякую хуйню могут подбросить, оружие или наркотики… Ты, кстати, как насчет них? – И он испытующе глянул мне прямо в глаза.

Norm life, baby,«We're white and oh so hetero and our sex is missionary».Norm life, baby,«We're quitters and we're sober our confessions will be televised».You and I are underdosed and we're ready to fall,Raised to be stupid, taught to be nothing at all.I don't like the drugs but the drugs like me,I don't like the drugs, I don't like the drugs [2],

– пропел я в ответ и поднялся. – Пойду отолью.

В туалете, вынув пакетик с кокаином и насыпав немного на грязную крышку унитаза, я испытал что-то вроде паники.

«Бог ты мой! – подумалось мне, – им же ничего и подбрасывать не надо!»