Анж Питу - Александр Дюма

Напрасно фермер шарил вокруг себя: бюст Неккера уже венчал длинную пику и вместе с бюстом герцога Орлеанского вновь собрал вокруг себя добрую часть процессии.

Внезапно площадь озарилась ярким светом. В ту же секунду грянул залп, засвистели пули; что-то тяжелое ударило Бийо в голову, и он упал. В первую минуту ему показалось, что он умирает.

Но, поскольку он не потерял сознания и ощущал только резкую боль в голове, фермер сообразил, что не убит, а самое большее ранен, и, поднеся руку колбу, чтобы выяснить, насколько серьезно его ранение, понял, что контужен в голову; затем он взглянул на свои руки и увидел, что они в крови.

Юноше же в модном наряде, шедшему впереди Бийо, пуля попала в самое сердце. Он-то и был убит, и это его кровь была на руках Бийо. Фермера ударил по голове бюст Неккера, выпавший из рук сраженного насмерть мюскадена.

Бийо испустил вопль, полный ярости и ужаса.

Он отпрянул от бившегося в агонии юноши; стоявшие вокруг тоже попятились, и вопль Бийо, подхваченный толпой, траурным эхом прокатился до последних ее рядов на улице Сент-Оноре.

Крик — новое свидетельство мятежа. Раздался второй залп, и тотчас в толпе образовались глубокие бреши там, куда попали пули.

Гнев подсказал Бийо, что делать: он схватил бюст, залитый кровью, поднял его над головой и стал выкрикивать во весь голос слова протеста, не задумываясь над тем, что и его могут убить, как того красавца-юношу, чье тело неподвижно лежало у его ног.

Но в этот миг чья-то широкая и могучая рука легла на плечи Бийо и надавила на него с такой силой, что фермеру пришлось пригнуться. Он хотел высвободиться, но другая, не менее могучая рука опустилась на другое его плечо. Взревев от ярости, Бийо обернулся, чтобы выяснить, какой противник покушается на его свободу.

— Питу! — вскричал он.

— Да, да, — ответил Питу, — пригнитесь немного, а там посмотрим.

И, удвоив усилия, Питу заставил непокорного фермера улечься на землю рядом с собой.

Не успели они прижаться лицом к мостовой, как раздался второй залп. Савояр, несший бюст герцога Орлеанского, в свой черед стал оседать, раненный в ногу.

Затем мостовая задрожала под копытами коней. Драгуны двинулись в атаку вторично; конь с развевающейся гривой, гневный, словно конь Апокалипсиса, пронесся над несчастным савояром, ощутившим, как в грудь его вонзилось острие копья. Он упал на Бийо и Питу.

Грозное войско ринулось в глубину улицы, неся с собой ужас и смерть! На мостовой остались лежать только трупы. Живые убегали по прилегающим улицам. Окна затворились. Восторженные крики и гневные возгласы сменились скорбной тишиной.

Бийо, по-прежнему удерживаемый осторожным Питу, выждал немного; затем, поняв, что опасность удаляется вместе с шумом, он встал на колено, между тем как Питу, подобно зайцу в норе, поднял не голову, а ухо.

— Я вижу, господин Бийо, — сказал Питу, — вы были правы: мы прибыли как раз вовремя.

— Давай-ка помоги мне.

— А что нужно сделать? Убежать отсюда?

— Нет; юный мюскаден убит, но бедняга савояр, я думаю, просто лишился чувств. Помоги мне взвалить его на спину, мы не можем бросить его здесь на растерзание этим чертовым немцам.

Слова Бийо отозвались в сердце Питу. Не говоря ни слова, он выполнил приказание. Приподняв окровавленное бесчувственное тело савояра, он взвалил его, словно куль, на плечо могучего фермера, который, видя, что улица Сент-Оноре свободна и безлюдна, двинулся вместе с Питу к Пале-Роялю.

XI

НОЧЬ С 12 НА 13 ИЮЛЯ

Улица показалась Бийо и Питу безлюдной оттого, что драгуны, бросившись в погоню за убегающей толпой, поскакали в направлении Рынка Сент-Оноре и рассеялись по улицам Людовика Великого и Гайон; но чем ближе подходил фермер к Пале-Роялю, безотчетно твердя вполголоса слово «Месть!», тем больше людей появлялось на углах улиц и переулков, в проходах, на порогах домов; поначалу молчаливые и растерянные, они оглядывались вокруг и, убедившись в отсутствии драгунов, присоединялись к траурному шествию, повторяя сначала вполголоса, потом громче, а затем в полный голос то же самое слово: «Месть! Месть!».

Питу шел вслед за фермером с колпаком савояра в руке.

Когда зловещая траурная процессия достигла площади Пале-Рояля, хмельной от гнева народ уже держал там совет и просил у солдат-французов защиты от чужеземцев.

— Что это за люди в мундирах? — спросил Бийо, подходя к роте солдат, которые с ружьями к ноге перегораживали площадь Пале-Рояля, растянувшись цепью от главных ворот дворца до Шартрской улицы.

— Это французские гвардейцы! — крикнули несколько голосов.

— Как же так? — сказал Бийо, подойдя к гвардейцам ближе и показывая им тело савояра, который к этому времени уже испустил дух. — Как же так? Вы, французы, позволяете немцам убивать нас!

Гвардейцы невольно подались назад.

— Он мертв! — послышались тихие голоса.

— Да, он мертв! Он убит, и не он один.

— Кто же его убил?

— Драгуны королевского немецкого полка. Вы разве не слыхали криков, стрельбы, топота копыт?

— Слыхали, слыхали! — ответили разом две или три сотни голосов. — На Вандомской площади расправлялись с народом.

— Да ведь вы-то тоже народ, тысяча чертей! — воскликнул Бийо, обращаясь к солдатам. — Разве не трусость с вашей стороны — позволять немцам убивать ваших братьев?!

— Трусость? — послышались угрожающие голоса.

— Да… трусость! Я это сказал и повторяю. Или, может быть, вы хотите убить меня, чтобы доказать, что вы не трусы?

С этими словами Бийо сделал несколько шагов к тому месту, откуда раздались угрозы.

— Ладно, ладно!.. Хватит… — сказал один из солдат. — Вы, друг мой, храбрый малый, но вы горожанин и можете делать что хотите, а солдат — военный, и он должен выполнять приказ.

— Выходит, — закричал Бийо, — если вам дадут приказ стрелять в нас, безоружных людей, вы будете стрелять — вы, наследники тех, кто при Фонтенуа предложил англичанам первыми открыть огонь?!

— За себя ручаюсь: я стрелять не стану, — сказал кто-то из гвардейцев.

— И я! И я тоже! — повторила вслед за ним сотня голосов.

— В таком случае позаботьтесь о том, чтобы и другие в нас не стреляли, — сказал Бийо. — Если вы позволите немцам убивать нас — это будет все равно как если бы вы убивали нас сами.

— Драгуны! Драгуны! — закричали сразу несколько голосов.

Толпа, теснимая преследователями, выплеснулась с улицы Ришелье на площадь, а издалека донесся топот копыт тяжелой кавалерии, с каждой минутой слышавшийся все более отчетливо.