Скачка тринадцати - Дик Фрэнсис

— Уберись оттуда! — рявкнул Мартин. — Немедленно!

Мартин выпрыгнул из машины, и Джонни увидел, что он весь дрожит.

— Я только хотел… — начал парень.

— Никогда не заходи в зад прицепу! Понял? Ни-ко-гда!

— Ну ладно, ладно. Как скажете.

Мартин Ретцов перевел дыхание и вытер вспотевшие ладони о штаны. Он сам ужаснулся тому, насколько его это взволновало. «Три года, — подумал он, — а кажется, будто все это было вчера». Может, лучше бросить это дело, раз у него нервы ни к черту? Может быть, он целых три года тянул с возвращением к своему ремеслу именно потому, что в глубине души боялся снова браться за него?

Ретцов облизнул пересохшие губы. Сердцебиение потихоньку успокаивалось. На этот раз засады не будет. В тот раз предполагаемый клиент заложил его полиции, но тут все надежно. Этот клиент уже трижды покупал у него жеребят высокого класса и очень обрадовался, узнав, что можно получить еще двух. Мартин Ретцов снова сел в машину, и Джонни устроился рядом.

— В чем дело-то? — спросил Джонни.

— Я однажды видел несчастный случай. Человек попал под фургон.

— А-а!

Мартин Ретцов не стал рассказывать подробности, но они стояли у него перед глазами. Засада. Отец не успел еще забраться в кабину фургона, когда впереди вспыхнули полицейские мигалки. Мартину необходимо было сдать назад на пару ярдов, чтобы проехать в промежуток, оставшийся между полицейскими машинами и изгородью. Он снял машину с тормоза, нажал на акселератор, рванул назад… Мартин никогда не забудет страшного вопля отца. Никогда.

Вопль был короткий и тут же оборвался. Мартин выскочил из кабины, увидел колесо, вдавившееся в мягкий живот, увидел кровь, хлещущую изо рта умирающего, — и другого человека, полицейского. Полицейский стоял рядом и смотрел — он даже не шелохнулся, чтобы помочь.

— Помогите ему! — отчаянно заорал Ретцов.

— Сам и помогай.

Он в панике вскочил в кабину, схватился за рычаг, не чувствуя собственной руки, уже зная, что отец мертв.

Мертв. Не поможешь, не спасешь, ничего не сделаешь…

Мартин съехал с раздавленного тела и помчался вперед. Он застал полицию врасплох. Он проехал две мили, гоня со скоростью шестьдесят пять миль в час, и задолго до того, как полиция догнала фургон, выскочил из машины, бросив ее на обочине, и скрылся в лесу.

Его имени полицейские не знали. У Мартина хватало ума не называть себя клиентам. Полицейские видели его только раз, мельком — и то в состоянии паники, а этого, конечно, было недостаточно. Так что ускользнуть и скрыться оказалось проще всего.

А вот Мартин не мог забыть лица полицейского, который так пренебрежительно смотрел на его отца. Какой-то высокий чин, важный, при знаках различия… Мартин слишком часто видел его в своих кошмарах.

Ретцов встряхнулся, отбросил воспоминания о прошлом и переключился на сегодняшнее дело. Он ожидал, что вновь ощутит былое предвкушение, возбуждение, приятное учащение пульса… Ничего подобного. Ретцов чувствовал себя старым и уставшим.

— Ну что, поехали? — нетерпеливо спросил Джонни Дьюк. — А то ведь рассветет прежде, чем я доставлю товар на место.

Мартин неохотно кивнул и нажал на педаль. Полчаса спустя, когда они свернули на темный проселок, ему уже удалось задвинуть подальше тени, блуждавшие в душе. Теперь он смотрел на предстоящую работу с холодным, трезвым расчетом.

Они тихо вышли из машины и опустили помост прицепа. Ночь сомкнулась вокруг — тихие шорохи, легкий шепот ветерка, сверкающие россыпи звезд в разрывах летящих облаков. По шоссе, лежащему в полумиле отсюда, время от времени, сверкая фарами, беззвучно проносились машины. Мартин подождал, пока глаза привыкнут к темноте, потом легонько коснулся руки молодого человека.

— Сюда! — прошептал Мартин почти неслышно, и, когда он двинулся вперед, его шаги не производили ни малейшего шума. Джонни Дьюк пошел следом, удивляясь ловкости и легкости, с какой передвигался этот крупный мужчина.

— Где мы? — прошептал Джонни. — И чьи лошади это будут?

— Неважно.

Они подошли к воротам, запертым на засов. Кусачки легко перегрызли дужку замка, и воры очутились на выгоне. Мартин тихонько посвистел сквозь зубы, особенным цыганским посвистом.

Потом достал из кармана горсть орешков комбикорма и протянул руку в темноту.

— Иди сюда, девочка! Иди, иди, моя хорошая.

Откуда-то из темноты послышалось тихое приветливое ржание — и появились лошади, осторожно, медленно идущие на звук человеческого голоса. Они сжевали протянутые орешки и не стали сопротивляться, когда люди осторожно взяли их за ошейники.

— Иди вперед! — шепнул Мартин Джонни Дьюку. — Я за тобой.

Две кобылы, круглые от четвероногих драгоценностей, растущих у них в животе, послушно двинулись за ними. Они вышли за ворота и подошли к прицепу. «Проще простого, как всегда, — подумал Мартин. — Главное — уметь взяться за дело». Джонни завел кобылу в прицеп и привязал.

И тут кошмар начался заново. Снова вспыхнули мигалки, ослепив привыкшие к темноте глаза Мартина. И снова из темноты навстречу Мартину выступил человек. Тот самый. То самое лицо из снов. Грубое лицо, темная форма, знаки различия высокого ранга…

— Мартин Ретцов, — сказал он, — вы арестованы за…

Мартин Ретцов его не слушал. Он отчаянно думал о том, что этого просто не может быть! Этот клиент его ни за что бы не заложил! Никогда в жизни!

Полицейский отвел руку Мартина от шеи кобылы и надел на него наручники. Мартин не сопротивлялся.

— Как вы здесь очутились? — растерянно спросил он.

— Мы вас искали целых три года, — самодовольно объяснил полицейский. — И несколько недель назад наконец вычислили. Но у нас не было убедительных доказательств вашей виновности. Так что мы просто следили за вами.

Из прицепа вышел Джонни Дьюк. Мартин Ретцов подумал, что парню жутко не повезло — надо же, попасться на первом же деле! Хладнокровный полицейский направился ему навстречу, весьма довольный.

Но наручников он доставать не стал. Он похлопал Джонни по плечу.

— Хорошо сработано, сержант Дьюк!

Морковка для гнедого

1970 году престижный американский журнал «Спорт в иллюстрациях» вдруг ни с того ни с сего попросил меня написать для них короткий рассказ — сюжет и объем на мое усмотрение. В то время я даже еще не пробовал писать коротких рассказов, но получившийся в результате рассказ «Морковка для гнедого», видимо, показался редакторам журнала вполне подходящим, потому что в 1972 году они пригласили меня в Лексингтон, чтобы вместе с сотрудниками журнала освещать дерби в Кентукки. А на следующий год меня подрядили написать рассказ для выпуска, посвященного Кентуккийскому дерби.

Чик стоял и держал в руке морковку. Он весь вспотел, голова куда-то плыла, земли под ногами он не чувствовал, и в ушах гулко билась кровь. В животе ворочался зеленый комок боли.

Его тошнило от предательства в буквальном смысле слова.

Время — пять минут до восхода. Утро — холодное. Сырой пронизывающий ветер прочищал горло перед новым порывом, а толстый слой облаков успешно скрывал все признаки рассвета. Лошади дремали в вычищенных денниках, окружавших прямоугольником двор конюшни. Только время от времени слышался то стук копыта о деревянный пол, то позвякиванье цепочки, то легкий всхрап лошади, сдувавшей сенную пыль с влажных черных ноздрей.

Чик опаздывал. Опаздывал на целых два часа. Ему было сказано дать морковку долговязому гнедому в четыре утра. Но в четыре шел дождь — косой, проливной, способный в минуту промочить тебя насквозь. И как Чик потом будет объяснять, где он ухитрился промокнуть в четыре часа утра? Чик решил, что лучше будет подождать, пока дождь перестанет. В конце концов, какая разница, в четыре или в шесть? Чик всегда все знал лучше всех.

Чик был худой и угрюмый девятнадцатилетний парень, которому всегда казалось, что весь мир ему чем-то обязан. В детстве он был капризным и вспыльчивым, в подростковом возрасте — агрессивным и дерзким. Именно привычка делать все наперекор другим мешала ему теперь, когда он становился взрослым. Хотя сам Чик, конечно, с этим не согласился бы. Он никогда ни с кем не соглашался. Он действительно всегда все знал лучше всех.

Чик был совершенно не готов к физическим проявлениям страха. Он привык относиться с пренебрежением к любым авторитетам (ему еще не доводилось сталкиваться с авторитетами, которые способны просто дать в морду). Лошадей Чик никогда не боялся — он родился в конюшне и с детства привык обращаться со всеми четвероногими тварями с презрительной легкостью. В душе Чик верил, что никто не может ездить верхом лучше его. Ну, тут он был не прав.

Чик опасливо оглянулся через плечо, и боль в желудке усилилась. Ему вдруг отчаянно захотелось в туалет, по большой нужде. «Этого просто не может быть!» — отчаянно подумал Чик. Он, конечно, слышал о людях, которым случалось обделаться со страху. Но никогда в это не верил. Такого не бывает. А тут вдруг Чик почувствовал, что бывает, да еще как! Он судорожно напрягся, и позыв постепенно прошел. Зато все тело покрылось потом, и во рту пересохло.