Парад Победы - Валентин Варенников

К концу декабря немцев отбрасывают от окруженной группировки на 200–250 километров. Они бегут на Ростов.

Стратегическая инициатива полностью переходит в наши руки. В „котел“ попали именно отборные немецкие части. Гитлер решил этими силами сковать значительную часть наших войск, не допустить их продвижения на запад. Окруженная группировка постоянно обстреливалась нашей артиллерией, „обрабатывалась“ авиацией. Она была в тяжелейшем положении, быстро таяла; впрочем, „огрызалась“, даже пыталась контратаковать. Однако воздушный мост, созданный Гитлером для обеспечения жизнедеятельности группировки, по-настоящему не разрешал ее проблем.

8 января 1943 года советское командование предлагает Паулюсу сложить оружие и сдаться. Всем пленным гарантировалось сохранение жизни, медицинская помощь, нормальное питание. Паулюс доложил Гитлеру о полученном предложении, но тот категорически запретил капитуляцию. Паулюс ослушаться фюрера еще не мог, а до солдат советский меморандум не доводился.

Ставка ВГК была вынуждена приступить к ликвидации… Утром 10 января после артиллерийского и авиационного наступления наши войска атаковали. Впервые в оперативном искусстве был применен огневой вал на глубину в полтора километра — подавлялось все, что могло сопротивляться; пехота продвигалась за огневым валом, фактически не неся никаких потерь… Ликвидацией группировки руководил представитель Ставки ВГК маршал артиллерии Н. Воронов. Он же был автором огневого вала.

25 января 21-я армия ворвалась в Сталинград с запада, а 62-я, нанося удар с востока, соединилась с ней на [162] Мамаевом кургане. Группировку расчленили на две части — северную и южную. А что делает Гитлер в это время? Представьте, присваивает Паулюсу высшее воинское звание — фельдмаршала. Может, рассчитывал, что он уйдет из жизни как герой, став знаменем для немцев? А Паулюс 31 января вместе с южной группировкой капитулирует, сдается в плен. Через два дня этому примеру последовала и северная группировка. Это были верные шаги — зачем лишние жертвы — ведь все было обречено.

Командующий войсками Донского фронта генерал Рокоссовский и представитель Ставки ВГК маршал артиллерии Воронов доложили Сталину: завершилась величайшая из битв, известных истории.

Это эпохальное событие! Весь мир следил за ходом сражения в районе Сталинграда, все знали — от него зависит не только судьба Советского Союза, но и многих народов мира. Эта победа в 1943 году предрешила исход Второй мировой войны. Она навечно сохранится в памяти благодарного человечества.

Надо ли говорить, что все дни, часы и минуты Сталинградской битвы отпечатались и в моей памяти? Через десятилетия ясно помнятся „остров Людникова“, 138-я стрелковая дивизия, наш полк, развалины завода „Баррикады“, дорогой мне Филимон из Абакана.

Когда 19 ноября началась артиллерийская подготовка, тотчас позвонил начальник артиллерии полка: „Ну как? Слышишь?“ — „Да, здорово“. — „Теперь фри-цам хана в Сталинграде, да и вообще…“ Меня разрывало любопытство: „Мы-то что должны делать?“ — „Твоя задача через пять минут открыть огонь по цели, которую я тебе дал. Затем — по второй, по третьей, после чего весь этот круг повторить…“ Я продолжал приставать: „Наступать-то мы будем?“ — „Будем, будем, только не сейчас. Сейчас — открывай огонь“.

Проверил готовность батареи. Все нормально. „Новенький“, так мы называли лейтенанта, которого перевели [163] к нам в батарею из минометной роты, спросил: „А что дальше будет?“ — „Громить будем захватчиков. А сейчас — приготовиться к стрельбе“. И началось…

С наступлением темноты командир батальона, взяв ординарца, помчался на наблюдательный пункт комполка. Только ушел, раздался звонок: „Где комбат?“ Начштаба батальона ответил: „Отправился к вам“. Приказ — если появится, передайте, что комполка его ждет! Филимон, конечно, тут как тут со своей философией: „Думаю, пришло время всех фрицев зарывать живьем. В прошлом году копали могилы, а сейчас — зарывать, чтоб духа их проклятого не было“. Над ним стали подтрунивать: „А рядовых за что? Ему приказали — он идет, не пойдет — шлепнут“. Но Филимон не сдавался: „Да ты глянь на рыло фрица! Волчья пасть! Что он оставил после себя в Белоруссии? Ни детей, ни женщин, ни стариков — никого не щадил. Таких надо выжигать каленым железом! Вот и пришло время. Как они с нашими, так и мы обязаны! Иначе нам не простят…“

Таким разъяренным я еще его не видел.

Вернувшийся через час комбат весь светился от радостных мыслей. Подробно рассказал о переходе в контрнаступление Юго-Западного и Донского фронтов. Нависая над вражеской группировкой, они нанесли удар с севера на юг и юго-запад — прорыв осуществлен успешно. Этому способствовало мощное артиллерийское и авиационное наступление. Хорошо поработали танковые и механизированные корпуса — они развили успех. Прекрасно организовано их взаимодействие с пехотой. Передовые части, не ввязываясь в бои за населенные пункты, где противник оказывал сопротивление, обтекали их, устремляясь в глубину. Но — оставляли заслоны из резервов вторых эшелонов.

Слушали его с открытыми ртами, не перебивали, боясь что-то пропустить. У нас внутри все пело, играло. [164] Ординарец комбата раздал кружки, стуча флягой (дрожала рука — волновался), разлил. Я понял — еще на обратном пути командир ему сказал: „Пойдем, нальешь всем по чарке“. Комбат заговорил, в его голосе были слезы: „Дорогие мои! Пришло время, когда мы можем раздавить гада, приползшего на нашу священную землю. Никакой пощады! Очистим Родину от захватчиков! За нашу победу!“ Мы сдвинули кружки.

Затем комбат отправился в роты, а я по телефону рассказал о новостях „новичку“ — пусть передаст личному составу батареи. Разумеется, его, как и всех, интересовало, будем ли мы — наша дивизия, наш полк — участвовать в наступлении. Ответил ему словами комбата: „Должны сковывать противника, чтобы не маневрировал. А потом будем уничтожать… Все!“ Мне самому было страшно обидно, что выпала такая роль — ох, как хотелось наступать… Успокаивало одно: война еще не кончилась, многое впереди, но ощущение, что „нас обошли“, конечно, присутствовало.

Уже 20 ноября войска фронта перешли в наступление, нанеся (без нашей 62-й армии) удар в направлении Калача. Утром мы услышали ниже по реке канонаду и сами тоже участвовали в огневой подготовке, но в наступление не переходили. Каждые два-три часа получали информацию о ходе боевых действий — это подбадривало.

21 ноября узнали: танкисты прорвались, двигаются к разъезду Советский. Два последующих дня прошли в тревоге и ожидании. Противник за это время нас трижды атаковал. И трижды мы его отбивали. Были и потери. Погиб разведчик — голубоглазый волжанин из Саратова, звали его Василек: размозжило голову осколком. Погибли два связиста — снаряд попал в окоп. Те, кто был за поворотом, в траншее, отделались испугом и ушибами, а оказавшиеся в зоне разрыва — войну закончили. Филимон тоже получил ушиб левой руки — второй раз пострадал. [165] Ушиб пришелся от локтя до кисти. Он стонал от боли. Усадили его поудобнее у печурки…

Вечером 23 ноября пришло сообщение: в районе Калача и поселка Советский войска Сталинградского и Юго-Западного фронтов соединились. Значит, гитлеровская группировка в районе Сталинграда — окружена. Мы знали: немец, если попал в окружение, будет вырываться на запад или северо-запад, в крайнем случае — на юго-запад, но не на восток к Волге. Он уже хлебнул этой водицы. А раз так, реальны два варианта: либо враг бьется до конца, либо, оставив небольшое прикрытие, но обязательно имитируя свою активность, главные силы выведет, чтобы провести операции по деблокированию. Поэтому надо постоянно наступать, точнее, создавать такую видимость, поскольку потери у нас большие, а пополнения не предвидится. Нельзя дать врагу вырваться.

Эти наши выводы, судя по всему, совпадали с выводами начальства. Именно в таком режиме закончился ноябрь, прошел декабрь — бои шли, задачи мы выполняли. Враг „активничал“, значит, главных сил не снял. Активизировались фашистские снайперы…

Как-то в двадцатых числах у нас появился командир дивизии, вместе с ним — комполка и еще трое. Он вообще частенько бывал на передовой. Комдив, рассказывал об обстановке, отметил, что противник старается прорвать внешнее кольцо окружения, чтобы соединиться с Паулюсом. Велел смотреть в оба. Комбат заверил „батю“: все будет в порядке. Потом добавил: „Товарищ полковник, зачем вы ходите по переднему краю? Здесь за каждым камнем снайпер. Тем более — в белом полушубке“. Людников улыбнулся: „Полушубок под цвет снега, он даже маскирует…“ Затем, глядя на меня, добавил: „Я тебя еще раз поздравляю с назначением на батарею. Если хочешь, можешь написать отцу письмецо, адъютант передаст фельдъегерской связью“. [166] Я подрастерялся. Никак не мог понять, почему комдив предложил написать письмо отцу. Очень странно. Почему именно мне предложил? Поблагодарил, сказал, что сделаю это в следующий раз. Командир дивизии вместе с сопровождающими пошел в соседний батальон.